Это лишь игра - 2 (СИ)

Мысленно говорю: «Прости, Леночка», а вслух произношу:
— Наверное, мне стоит кое-что тебе рассказать.
— Плохое? — сразу пугается она. Подходит ко мне.
А потом вдруг выдает:
— Ты все-таки женишься? На Вике?
И в глазах плещется такой неподдельный страх, что в груди щемит.
— Нет. Конечно, нет…
И ее страх моментально гаснет. Теперь она смотрит на меня с облегчением, даже с радостью. А я… я чувствую себя палачом.
Лена стоит так близко, что я ощущаю жар ее тела, ее запах. От этого ведёт нереально. В голову сразу лезут вообще не те мысли: что под халатом? Какая она? Пытаюсь отогнать этот подростковый бред, но куда там…
— Я хочу быть с тобой, — говорит она и замирает, приоткрыв губы.
И эти простые слова как контрольный в голову. Сметают всё.
Дыхание замирает где-то под ребрами. Горло перехватывает спазмом. Я и не знал, что воздухом можно по-настоящему поперхнуться как водой. Вдохнуть и… С трудом сглатываю, заставляя себя дышать.
Забываю, что велел себе не трогать Лену, даже не прикасаться, не целовать, чтобы ей потом было проще, легче, когда узнает правду. Забываю и эту самую правду.
Всё, о чем весь день я думал, вдруг теряет всякий смысл. Да вообще всё теряет смысл, кроме этого единственного момента.
Впиваюсь в ее губы, сминаю жадно, отчаянно, иступлено, и понимаю, что никакая сила на свете меня сейчас уже не остановит.
Лена цепляется за мои плечи и отвечает на поцелуй, и меня просто сносит. Мы сталкиваемся языками. Я ловлю ее стон, задыхаюсь, вжимаю ее в себя. Пах стремительно наливается тяжестью.
Затем чувствую, как она пропускает руки мне под кофту, скользит по голой спине, слегка царапает ногтями кожу. И вдоль позвоночника простреливает электрическим разрядом. Возбуждение становится острым, невыносимым, почти болезненным.
Подхватываю ее и, не разрывая поцелуй, переношу на диван. Подминаю под себя. Чувствую, как Лена подо мной выгибается. Как раздвигает под моей тяжестью ноги, подпуская к себе ближе, теснее, вплотную.
Все-таки отстраняюсь, но лишь затем, чтобы сдернуть с себя кофту, распустить ремень на брюках, расстегнуть ширинку — давит уже нестерпимо. И снова нависаю над ней. Лена лежит спиной на диване. Волосы ее разметаны, припухшие губы открыты. Грудь вздымается тяжело, часто.
Лена смотрит мне в глаза, и ее взгляд, одновременно испуганный, шальной и зовущий, срывает у меня все клеммы. С огромным трудом сдерживаю себя, чтобы тут же не наброситься на нее. Глядя ей в глаза, я развязываю пояс ее халата, медленно отодвигаю полы и лишь потом опускаю взгляд ниже.
Под халатом ничего. Рассматриваю ее жадно, одурев от восторга. И впрямь как подросток, который впервые видит голую женщину. Глажу руками плоский живот, маленькую грудь, крохотные розовые соски. Она стыдливо прикрывает лобок ладонью, но я отодвигаю ее руку.
— Хочу видеть тебя всю… — голос хриплый, будто простуженный. Голова плывет.
Лена открывается, и я вижу, как ее колотит. От страха? От озноба? От предвкушения? Но даже эта дрожь возбуждает неимоверно. Снова склоняюсь к ней, мучительно долго терзаю губы, целую шею, впадинку над ключицей, ямку под ухом, где бьется тонкая венка. Приникаю к груди, обвожу языком вокруг соска, затем втягиваю его губами и слышу тихий сдерживаемый стон. Вторую грудь ласкаю рукой, затем — наоборот.
Спускаюсь ниже, целую живот, еще ниже, вывожу языком дорожку по внутренней стороне бедра почти до колена и обратно. А затем касаюсь клитора, сначала слегка, потом вбираю губами целиком. Лена, ахнув, дергается, шепчет: «Не надо». Но почти сразу перестает сопротивляться и позволяет мне всё.
Дыхание ее становится чаще, стон прерывистее и громче. Руки то сжимаются в кулаки, то разжимаются. Потом она запускает пальцы мне в волосы. Дрожь переходит в короткие судороги, пока наконец девочку мою не выгибает в пояснице дугой. Со сдавленным стоном Лена до боли стискивает прядь волос у меня на затылке, а затем обессиленно опускается сама и опускает руки. Взгляд ее подернут поволокой, на приоткрытых губах играет легкая улыбка. И видеть ее такой — чистый, ни с чем не сравнимый кайф.
 
Меня буквально захлестывает нестерпимой нежностью. Я целую ее лицо, скулы, губы, продолжаю ласкать ее там, но теперь пальцами. Она снова отзывается на ласки. Только терпение у меня уже на нуле. В паху гудит. Я привстаю, высвобождаюсь из брюк, затем стягиваю и боксеры. Член крепко прижат к паху и аж пульсирует. Ловлю на себе Ленин взгляд, все еще плывущий и такой беззащитный.
— Пожалуйста, будь нежным, — шепчет она, когда упираюсь в нее головкой.
Как же охота войти сразу, с размаха, на всю длину, но ввожу медленно и будто чувствую сопротивление. Толкаюсь с напором. И Лена вздрагивает. Даже взгляд ее тотчас трезвеет. На миг замираю над ней. Смотрю в ее глаза ошалело. Я всё понимаю, но и остановиться уже не могу. Могу лишь сдерживать себя, двигаться плавно и не спеша. Но когда Лена наконец расслабляется, я все-таки под конец срываюсь. А потом уже вообще ни о чем не думаю, выстреливая ярким до белых, слепящих искр перед глазами оргазмом.
  
48. Лена
 
Просыпаюсь от яркого солнечного света. Он льется в окно, щекочет ноздри, слепит даже сквозь сомкнутые веки. Потянувшись в постели, открываю глаза. Германа рядом нет…
Я слегка разочарована — мне очень хотелось с ним поговорить, обсудить то, что между нами произошло. Вчера не получилось. Сначала, ну сразу после этого, Герман рухнул на диван как подкошенный, рядом со мной. Обнял меня одной рукой, прижав к горячей, чуть влажной груди, поцеловал коротко в висок и замер так на минуту или две. Вторую руку заложил за голову. Тогда он и дышал-то с трудом, жадно, часто, рвано, будто ему катастрофически не хватало воздуха. Какие уж там разговоры… Хотя на выдохе он все же едва слышно прошептал: «Я так тебя… люблю». А потом закрыл глаза. Грудь его высоко вздымалась, на губах пьяно блуждала улыбка. А еще я чувствовала, как сумасшедше колотилось его сердце. В унисон моему. Затем Герман открыл глаза, все еще слегка ошалевшие, посмотрел на меня, прошептал:
— Моя… фантастика… Прости, меня что-то так мощно накрыло… вообще унесло… Ты как, Леночка? Ты…
— Я хорошо… нормально… в душ очень хочу, — говорю я, стыдливо прикрываясь халатом.
— Как скажешь, любимая.
Герман не спеша поднялся, не стесняясь своей наготы и не отрывая от меня взгляда. Наклонился ко мне и подхватил вдруг на руки, как маленькую. Охнув, я залепетала: «Ой, зачем? Я бы сама могла…». Но он понес на второй этаж, не обращая внимания на мои вялые протесты.
В ванной Герман плавно спустил меня на пол и обнял сзади, склонив голову, поцеловал рядом с ухом. Я посмотрела вправо и увидела нас в большом зеркале. Себя — в халате, полы которого я удерживала рукой. И его — совершенно обнаженным, хоть и боком, но я тут же зарделась. Он ведь прижимался ко мне…
— Можем принять душ вместе? — с будоражащей хрипотцой в голосе предложил он. — Я не буду…
— Не сейчас… пожалуйста… — пылая, прошептала я.
— Ладно-ладно. Не всё сразу, — улыбнулся он.
Однако, выпустив меня и немного отстранившись, Герман просто развернул меня к себе и снова прижал к себе. Поцеловал в губы, медленно, тягуче, и внутри у меня томительно сжалось. Полы халата разъехались, и я ощутила, как вниз живота упирается твердое. К лицу тотчас прихлынул жар.
Но тут Герман остановил поцелуй и вышел из ванной со словами:
— От тебя невозможно оторваться.
Несколько секунд я еще приходила в себя, выравнивая дыхание. От его ласк, от осознания того, что случилось горело не только лицо, но и тело. Внизу живота слегка тянуло, но в этой боли было тоже что-то упоительное.
Я оглядела себя — на бедрах несколько смазанных следов подсохшей крови. Интересно, Герман это заметил?
Пока стояла под душем, вспоминала его поцелуи, прикосновения и будто заново переживала, даже дыхание сбилось. Видела снова перед собой его лицо и взгляд, когда он делал это. Я никогда не видела его таким. Таким я его даже представить не могла. И тот его взгляд, расфокусированный, полупьяный, шальной от блаженства. Будто он в эйфории, в нирване.