Слон для Карла Великого

– Воистину дочь безумия! – Масрука охватил озноб при мысли, что девушка могла заразить его душевной болезнью.
– Почему она сама с такой готовностью все выдала? – Халид скептически всматривался в туман. – Из страха перед пытками? Она даже не знала, что я хочу сделать с ней.
В этот момент из темноты появилась Гисла. Не говоря арабам ни слова и не удостоив Грифо ни единым взглядом, она встала рядом с костром и скрестила руки на груди.
Масрук и Халид вскочили на ноги:
– Аллах велик, а эта женщина воистину является жертвой безумия, – вырвалось у Халида. Он уже держал меч наготове, однако Масрук удержал его.
– Она вернулась за ребенком. Она не хочет оставлять его у нас. Это хорошо, Халид. Пусть позаботится об ублюдке. Или ты сам хочешь давать отпрыску франка грудь? – Он издевательски рассмеялся.
Халид освободился из хватки Масрука.
– Может быть, она хочет наслать на нас погибель?
– Нет, Халид. Для коварства ее ум не создан. Мы заберем ее с собой. На восходе солнца мы отправимся на поиски этого монастыря. Laylat al-Qadr – это судьбоносная ночь.
– А как же сакс?
– Дух? Боюсь, что жар в мозгу разжег ее фантазию. Кровь поклонника дьявола еще не смыта с моего кинжала. – Масрук сплюнул. – Нет, Халид, мертвеца мы бояться не должны.
 
27
 
Стук в ворота был нетерпеливым, громким и отрывистым, словно стучавший хотел создать ужасный шум. Аббат Гисберт никому не давал вывести себя из состояния покоя. Он знал: если уж кто-то нашел дорогу сюда, наверх, в монастырь Санкт-Аунарий, то так быстро не уйдет. И тем более из-за того, что престарелые монахи заставили его подождать некоторое время у ворот. «Упражняться в искусстве ожидания есть последнее средство от нетерпеливости наших дней», – подумал Гисберт и самодовольно ухмыльнулся, пересекая медленными шагами двор, на южном конце которого находились массивные двустворчатые ворота, закрывавшие доступ к монастырю.
Стук. Стук. Стук.
Чем громче звучал стук во дворе, тем медленнее, шаркая ногами, подходил к воротам Гисберт. Он задержался возле виноградной лозы, чтобы поискать на нижней стороне листьев мучнистую росу. Растения были здоровыми. Если Бог будет благосклонен к ним, то монахи в этом году в первый раз могут попробовать выращенный ими самими виноград. Для того чтобы выжимать сок, винограда было маловато, однако начало положено. А через год, может быть, первая бочка собственного вина будет храниться в подвалах монастыря. Когда-нибудь им больше не придется покупать поддельное виноградное вино в городе. Гисберт довольно осмотрел пышные гроздья, словно мошонку быка на рынке для продажи скота.
Стук. Стук. Стук.
Аббат, вздохнув, отпустил виноградную гроздь так нежно, словно сотрясение могло испортить ягоды и уничтожить труды многих лет. Он продолжил свой путь к воротам и нырнул в тень от крыши, защищавшей ворота монастыря от непогоды. Лишь бы это не были снова эти музыканты! Они поселялись на несколько дней в монастыре и думали, что могут расплатиться за еду и место для ночлега на соломе своими похабными песнями и танцами. От их монотонной тягучей музыки, звуков флейты, криков и шума монахи только болели. Многих братьев Гисберт уже ловил на том, что за работой они мурлыкали под нос некоторые из тех песен. Божьи люди, поющие о радости, которую дарят им груди блудниц! Только не в этом монастыре! Нет, пока он здесь аббат!
Стук. Стук. Стук.
Руки Гисберта были худыми, обтянутыми грубой кожей. Он с облегчением подумал, что ему не придется открывать большие ворота. В правом крыле ворот на уровне глаз было устроено окошко. Аббат отодвинул железный засов, открыл люк и встал на цыпочки, чтобы увидеть, что происходит за воротами.
Порыв ветра дунул через отверстие и бросил пыль в лицо Гисберту, так что аббату пришлось зажмурить глаза. Когда он, моргая от слез, снова открыл их, то увидел какую-то расплывчатую фигуру на дороге, ведущей к монастырю. Без сомнения, это был мужчина. Он держал коня в поводу, и ветер трепал его длинный плащ. Гисберту показалось, словно у чужака за спиной были крылья.
 
– Бог с вами, брат! Какого рода ваше желание?
– Я хочу вести торговлю с вашим монастырем. Впустите меня и посмотрите, что я могу вам предложить. – Голос посетителя казался молодым и старым одновременно. Гисберт списал это на счет урагана, который будто рвал звуки на части.
– Спасибо, но наш ключник говорит, что запасов нам хватит на всю зиму. Попытайте счастья на базаре, до него меньше двух дней пути.
– Вы не понимаете, старик. Я не предлагаю продукты питания. Я торгую костями святых, великомучеников, лучших людей среди христиан. Отведите меня к вашему аббату!
– Он перед вами. И я говорю: у нас нет ни потребности, ни средств покупать реликвии. А теперь идите.
Он уже хотел захлопнуть форточку, как услышал голос незнакомца:
– Даже в том случае, если у меня есть кости святого Аунария? Он ведь является покровителем этого монастыря, не так ли?
Гисберт еще раз выглянул наружу, окинув взглядом этого странного чужака, и укусил себя всеми тремя оставшимися зубами за нижнюю губу:
– Это невозможно. Аунарий похоронен в Осере. Там мы каждый год служим великую мессу перед его саркофагом. Я сам это видел.
– Тогда вам, очевидно, бросилось в глаза, что этот саркофаг довольно мал для святого? Можно подумать, что он сделан для ребенка.
– Вы бывали в Осере?
– В этом городе родилась моя мать. Подумайте, глава монастыря! Отчего великомученик похоронен в таком маленьком гробу? Потому что не все его кости находятся там. А где же отсутствующие реликвии? Они на долгое время были потеряны, пока несколько дней назад случайно не попали мне в руки. Однако Осер находится далеко, а я тут подумал, что вам тоже интересно заполучить останки Аунария. Неужели я ошибся?
Прежде чем незнакомец закончил свою речь, Гисберт уже открыл ворота. Он кивком разрешил посетителю войти.
– Входите, входите! Здесь, на улице, разговаривать неудобно. Мы найдем для вас ночлег и немного пропитания. А завтра утром соберемся и посмотрим, что вы можете нам предложить.
Чужак провел лошадь через узкую калитку и улыбнулся аббату холодными как лед глазами.
Гисберт сложил руки:
– Вы не разрешите взглянуть на кости? Святой Аунарий в нашем монастыре! Хвала Господу за такую милость!
Чужак покачал головой:
– Сначала дайте мне отдохнуть. Путь сюда был долгим и трудным. Посмотрите, вы забыли закрыть ворота!
Он оставил коня, подошел к воротам и с грохотом захлопнул их. Затем он задвинул перед ними поперечную балку, будто это был ключевой камень саркофага:
– В эти тяжелые времена недостаточно замков и стен, чтобы защититься от внешнего мира. Вы так не считаете?
Гисберт кивнул, онемев от удивления.
Раскаяние мучило Танкмара. Неужели он виноват в исчезновении Гислы? Чем дольше он размышлял, тем больше убеждался в том, что это так и есть. Гисла, наверное, почувствовала, как разгорелась его страсть к Аделинде. Может быть, она все это время тайно наблюдала за ним и видела все, что происходило на спине слона, может быть, она действительно любила его так сильно, что не смогла вынести ревности, может быть, она с залитым слезами лицом убежала от него, словно собака, которую прогнали со двора. Может быть, он сам был скотиной, которая следует только своему низкому инстинкту.
Да, так оно и было.
Как ему ее не хватало!
Император послал двоих своих солдат на поиски пропавшей девушки. Танкмар с пониманием отнесся к тому, что Карл Великий беспокоился не о Гисле, а о своем внуке. Тем не менее он надеялся, что лангобардка вернется назад, злая, верхом на франконском коне, но живая. Однако как Гисла, так и ребенок исчезли, без вести пропали в тумане, среди лесов и холмов. А время поджимало. Надо было добраться до Санкт-Аунария и укрепить его, прежде чем враг протрубит сигнал к атаке.
Танкмар надеялся, что найдет совет у Иммы и Аделинды. Они были женщинами. Они должны знать, что чувствует женщина, которая увидела своего любимого с другой. Может быть, они смогли бы дать объяснение поведению Гислы, из которого он сделал бы вывод, где она может быть. Он надеялся, что лангобардка, как и раньше, находится где-то неподалеку, наблюдая за ним и наслаждаясь его беспокойством, и что ему достаточно протянуть руку, чтобы найти ее.