Слон для Карла Великого

Однако разговор с монахиней и послушницей не дал ничего. Даже наоборот. Когда он, расстроенный, сказал, как ему не хватает Гислы, что он теперь не может спать и даже стал равнодушно относиться к Абулу Аббасу, сестры замолчали. После этого Аделинду словно подменили. При его приближении она тут же начинала разговор с монахиней. Если Танкмар прерывал их разговор, Аделинда говорила, чтобы он подождал, пока она найдет время для него. Три раза он позволил прогнать себя, а затем сдался. Какой бес вселился в эту странную франконку? Сначала она предавалась вместе с ним плотским утехам, а теперь шарахалась от него словно от прокаженного. Танкмар не знал, что и подумать. За день его бросили сразу две женщины.
Когда на следующее утро вся команда снова отправилась к монастырю Санкт-Аунарий, Танкмара продолжала грызть совесть. Может быть, ему вместе с Абулом Аббасом следовало исчезнуть и поискать Гислу? Императору, казалось, не очень-то важен был слон, не говоря уже о саксе, а вот Гисле его помощь могла оказаться крайне нужной. Единственное, что его удержало, – память об Исааке. Иудей отдал свою жизнь за возможность закончить войну между народами. До тех пор, пока Абул Аббас не будет принят со всеми почестями в одной из резиденций императора, миссия Исаака не будет выполнена. И до тех пор, Танкмар знал, он не будет свободным.
Он поехал дальше на Абуле Аббасе позади королевской свиты, успокаивая себя обещаниями отправиться на поиски Гислы, как только в империи франков воцарится мир. Он горько рассмеялся. Надо же было, чтобы именно сакса судьба выбрала в качестве хранителя мира в империи франков!
Местность становилась гористее по мере удаления на восток от реки. Постепенно холмы превратились в предгорья с такими крутыми и извилистыми тропами, что обоз вынужден был замедлить движение. Особенно Абулу Аббасу не хотелось тащить свое массивное тело наверх. Над их головами носились последние перелетные птицы, будто насмехаясь над людьми, которые, подобно червям, ползли где-то внизу.
Еще два дня они следовали по этой дороге, а затем перед ними возник монастырь Санкт-Аунарий. Строение венчало холм, поросший лесом, словно корона из песчаника на голове правителя с темно-зелеными волосами. Монастырь был окружен крепкими стенами, такими высокими, что из-за них виднелась только колокольня местной церкви. Сама башня, стены и, наверное, здание монастыря были сооружены из камня. Танкмар не поверил своим глазам. Это был не монастырь, а крепость, даже массивнее, чем в его мечтах, – оплот из камня, воздвигнутый на скале.
Монастырь Санкт-Аунарий оказался невредим. Над ним не было ни столбов дыма, которые свидетельствовали бы о пожарах, ни трупов, висевших на зубчатых стенах. Воины императора были достаточно проворны и добрались до монастыря быстрее, чем враг успел напасть на него.
Словно повинуясь немому приказу, герцоги выхватили мечи из ножен и торжественно подняли их вверх.
– Бог с императором! – скандировали они.
Даже Танкмар, которому и в голову не пришло присоединиться к хвалебному песнопению в честь Карла Великого, довольно кивнул. Все самое тяжкое позади. Оборона стен монастыря для опытных воинов была детской игрой. Правда, он ничего не знал о монастырском обществе, однако был убежден, что у них достаточно мяса и пива, чтобы прокормить всадников в течение нескольких дней. «Кто знает, – подумал он, – может, Гисла найдет дорогу в Санкт-Аунарий, когда ее обида пройдет». И сразу будущее показалось ему не таким уж мрачным.
Монахи приняли императора вежливо, но как-то неуверенно. Они больше смахивали на собак, которым приказали ходить на двух лапах. Один из разведчиков поспешил выехать вперед и возвестил монастырской братии, что к ним прибывает Карл Великий. После этого монахи послали вперед двоих братьев на мулах, чтобы, как повелевал обычай, встретить императора у шестого камня, отмеряющего мили. Однако мулы страдали одышкой и уже на половине пути стали задыхаться так, что сердце кровью обливалось, их пришлось вести пешком на поводу. Таким образом, духовники и императорская свита встретились позже, чем того требовал протокол, однако император не стал поднимать шум из-за такого промаха. Он также воздержался от порицания по поводу поношенных ряс и не очень аккуратно выстриженных тонзур. Он был слишком рад, что встретил братьев во здравии.
 
Произошел обмен любезностями, и монастырская братия вручила Карлу Великому какой-то предмет, похожий на большой ключ. Танкмар закатил глаза. Эти франки не могли обойтись без сложных символических жестов. Он использовал время ожидания, чтобы направить Абула Аббаса ближе к повозке, где во главе процессии сидели Имма и Аделинда, напряженно наблюдавшие за приемом и одарившие его очень сдержанными взглядами.
Он попытался завязать разговор со старшей монахиней. Может быть, Аделинда тоже примет в нем участие. Однако послушница каждый раз встревала в разговор, когда монахиня любезно пыталась сообщить ему что-то. Ее замечания были такого рода, что даже Танкмар, не говоря уже об Имме, в конце концов замолчал, а их лица залились краской.
– Это знают даже самые глупые слуги моих родителей, – ответила Аделинда на вопрос Танкмара по поводу странных причесок монахов.
– Мужчины носят свое сердце в штанах, – резко отшила она его, когда Танкмар спросил, живут ли в монастыре Санкт-Аунарий также и женщины. На его вопрос по поводу правил бенедиктинского ордена Аделинда ответила: «Жри или умри», – за что снова получила порицание Иммы.
Когда процессия наконец продолжила движение, Танкмар и женщины стали подниматься по извилистой дороге к монастырю, не обменявшись больше ни словом. Однако сакс поймал себя на том, что он едет поближе к Аделинде в надежде, что сможет снова вдыхать ее запах.
Монастырь Санкт-Аунарий был огромен. В его стены был втиснут целый маленький город с домами, целиком сложенными из камня. Танкмару показалось, что это напоминание о Генуе и Павии, единственных городах, которые он видел. Однако Санкт-Аунарий был другим, более спокойным. Время, казалось, остановилось в этом месте, чтобы понаблюдать за монахами в их повседневной рутинной жизни. Вечность. Это слово снова вертелось на языке у Танкмара, когда он покачивался на спине Абула Аббаса, проезжая между домами. Санкт-Аунарий, казалось, был выстроен для вечности. Даже ветер, который за стенами монастыря превратился в ураган, сюда не задувал. Лишь в колокольне, возвышавшейся над окружающим ансамблем церкви, под порывами ветра раздавался тихий звон.
Монахи, казалось, не думали о времени. На собрание в широком центральном дворе их пришло более пятидесяти, чтобы приветствовать императора и его двор. Все они были не старше сорока лет. Лишь один аббат, который сейчас кланялся Карлу Великому, был глубоким стариком.
Сладкие слова, которыми обменивались настоятель монастыря и правитель империи, были противны Танкмару, и он стал внимательно осматриваться по сторонам. Все в Санкт-Аунарии было безупречно. В стойлах, куда завели лошадей воинов, хрустело свежее сено, деревянные ставни на окнах блестели, словно недавно выстроганные. Солома аккуратно лежала на крышах; даже куча навоза была аккуратно сложена с внутренней стороны стен монастыря и, казалось, почти не издавала запаха.
Одни лишь виноградные лозы возле уборной не вписывались в общую картину порядка и размеренности. Танкмар подобрался поближе, чтобы иметь возможность обследовать растения. Пышные гроздья были частично сорваны и валялись на земле. Подпорки, которые должны были поддерживать молодые побеги, валялись, сломанные, между грядками. Если бы Танкмар не был уверен, то решил бы, что Абул Аббас стал причиной этого опустошения. Однако он сам провел слона к стойлам, где тот все еще спокойно стоял, с наслаждением погружая хобот в большой чан с дождевой водой.
Церемония приветствия закончилась, и Танкмар, удивляясь, отвел взгляд от виноградной лозы. Аббат пригласил гостей приготовить себе ночлег в монастырской спальне. Братья освободили спальный зал, чтобы достопочтенные герцоги императора могли отдохнуть от трудностей дороги соответственно сословию. Вечером они должны были встретиться в трапезной, чтобы подкрепиться. А на вечерню было предусмотрено совместное богослужение в церкви. И лишь после этого настоятель монастыря хотел созвать всех для обсуждения положения в главный зал монастыря.