Ганнибал

Но тучи над головой Филиппа продолжали сгущаться. О том, чтобы поспешить на помощь Ганнибалу, даже если раньше он мог об этом думать, теперь не шло и речи. В 207 году начались волнения на севере Македонского царства, где обитали фракийцы и меды  [105]. Связанные с Атталом узами союзничества, римляне замахнулись уже и на Евбею, где захватили город Орей. В 206 году Филипп решил, что наиболее удобным для него будет сепаратный мир с этолийцами, и римляне, считавшие последних своими союзниками начиная с 211 года, немедленно сделали вид, что крайне этим возмущены. На самом деле Рим заботило одно: укрепление позиций в Иллирии, завоеванных около полутора десятков лет назад. Что касается Филиппа, то в конце концов он решил не отталкивать руку, протянутую ему царем Эпира — сторонником заключения всеобщего мира, — и, забыв про договор с Ганнибалом, в 205 году в Финикии подписал мир с Римом. И нельзя сказать, чтобы он остался внакладе: в его владения перешла область Атинтания, расположенная на севере Эпира. Рим, в свою очередь, закрепил за собой земли, принадлежавшие партинам (в северной и центральной областях нынешней Албании). Так понемногу начал вырисовываться контур будущей Римской Иллирии, которой предстояло стать форпостом Рима на Балканах. Одновременно Рим заложил прочную базу и создал надежный тыл для грядущих решающих схваток на территории Македонии.
Но вернемся к Ганнибалу. Какие причины могли держать его в Бруттии в 205 году? Ставить вопрос таким образом — значит полностью игнорировать то обстоятельство, что, воюя с Римом, он отнюдь не занимался «отсебятиной», но исполнял приказ карфагенского правительства, пусть и с огромной степенью свободы в выборе стратегии. Что же касается Карфагена, то в те самые дни, когда римский сенат обсуждал планы Сципиона о вторжении в Африку, здесь все еще полагали необходимым дальнейшее усиление давления на Италию. Разгром армии Гасдрубала принес карфагенянам жестокое разочарование, но не заставил их пересмотреть свои взгляды. Осенью 206 года младший из Баркидов, Магон, находясь в Гадесе, получил из метрополии приказ вести в Северную Италию свой флот, постараться на месте навербовать в свои ряды как можно больше галлов и лигуров, а затем двигаться на соединение с Ганнибалом. Захватив всю государственную казну и заодно обобрав жителей города, Магон существенно «округлил» суммы, присланные из Карфагена, сделал попытку, правда, неудачную, отбить Новый Карфаген, а затем направился к Ивисе, на землях которой, как помнит читатель, карфагеняне издавна чувствовали себя как дома. Оттуда он переправился на Майорку, однако островитяне встретили его столь враждебно, что ему пришлось спешно уносить ноги. Зато на Минорике (ныне Менорка) он повел себя как полновластный хозяин и остался здесь на всю зиму.
К концу весны следующего 205 года Магон снарядил флот из тридцати военных и значительного количества грузовых судов, погрузил на них 12 тысяч пехотинцев и две тысячи всадников и единым переходом достиг лигурийских берегов, что по тем временам было, без преувеличения, настоящим подвигом мореплавания, даже в хорошую погоду. Здесь он без труда овладел Генуей, заключил соглашение с лигурским племенем ингавнов, давних, со времен Первой Пунической войны, союзников Карфагена, спрятал захваченную по пути военную добычу в крепости Савон и отослал корабли назад в Карфаген, оставив себе всего десяток для защиты порта. В течение лета 205 года Магон получил из метрополии новое подкрепление. Одновременно ряды его армии росли за счет лигуров, прежде не имевших дела с римлянами и потому примкнувших к нему достаточно охотно, и галлов из долины По, которые вели себя несколько более осторожно. Римский сенат узнал о новой надвигавшейся опасности из доклада претора Спурия Лукреция, управлявшего Аримином (ныне Римини) и бдительно следившего за обстановкой в Северной Италии. Началась спешная перегруппировка войск. Проконсул Этрурии М. Ливий Салинатор получил приказ вести свои легионы на соединение с Лукрецием в район Аримина. Городской претор Гней Сервилий Цепион откомандировал в Этрурию два резервных легиона, стоявших в Риме. Под командованием бывшего проконсула Сицилии М. Валерия Левина они двинулись в Арреций (ныне Ареццо), где прежде стояли легионы Салинатора, переброшенные в Аримин. Таким образом, римские войска перекрыли с обеих сторон от Апеннин все возможные подходы к Центральной Италии. Магон в течение почти двух лет держал в своих руках страну инсубров, пока летом 203 года не решился принять бой против четырех римских легионов. Сражение разыгралось близ Медиолана (ныне Милан). Несмотря на использование слонов, пунийская армия не смогла добиться преимущества, когда же рухнул наземь раненный в бедро Магон, бившийся в первых рядах, поражение стало неизбежным. Брат Ганнибала все-таки сумел отвести свое войско на лигурийское побережье, где стояли наготове корабли. Магон скончался уже в море, когда его флот проходил мимо Сардинии.
 
Ганнибал, несомненно, знал об успешной высадке брата в Лигурии, но вряд ли он питал иллюзии относительно возможного воссоединения своей армии с армией Магона в Центральной Италии. Сам он не мог бы проделать и половину пути навстречу брату со своими поредевшими войсками, которые к тому же были заперты в Бруттии и не получали никакой помощи из Карфагена: Тит Ливий сообщает о захвате летом 205 года на широте Сардинии восьмидесяти торговых кораблей, которые, согласно Целию Антипатру, должны были привести Ганнибалу зерно и продовольствие (XXVIII, 46, 14). Впервые за 13 лет инициатива полностью ускользала из его рук. Слабым утешением в его вынужденном бездействии служил тот факт, что «местом заключения» стал для него древний город Кротон, на который четырехвековое присутствие изысканной греческой культуры наложило свой блестящий отпечаток. В VI веке здесь жил Пифагор, а от сибаритов, тогда еще не вытесненных соседями, кротонцы научились искусству радоваться жизни. Кротонские женщины отличались редкостной красотой, и, если верить Цицерону и Плинию Старшему, у художника IV века Зевксида, получившего от жителей города заказ на портрет Елены, который они намеревались выставить в храме Геры на мысе Лациний, от обилия красавиц, претендовавших на роль модели, разбегались глаза.
Именно на мысе Лациний, расположенном в десятке километров от Кротона, Ганнибал провел лето 205 года. Согласно описанию, оставленному Титом Ливием (XXIV, 3, 37), селение окружала священная роща с особыми пастбищами для жертвенных животных, главным образом бычков, за счет которых процветал местный храм. Сегодня от былого великолепия осталась единственная мраморная дорическая колонна, давшая название современному поселению — Капо Колонна. Местным морякам она скромно служит привычным береговым ориентиром, а нам помогает увидеть мысленным взором окруженный величественной колоннадой горделивый храм, когда-то возвышавшийся здесь. Возможно, своими очертаниями он напоминал другой известный храм, также посвященный Гере, — так называемую «базилику» Пестума. Во времена Ганнибала храм, который пощадил и не разрушил побывавший здесь несколькими десятилетиями раньше завоеватель Пирр, хранил в своем внутреннем святилище, по-латински именуемом cella, множество сокровищ, в том числе отлитую из чистого золота колонну. Пунийскому полководцу захотелось проверить, действительно ли колонна цельнолитая, поскольку он подозревал, что она всего лишь обложена золотыми пластинами. Убедившись, что колонна и в самом деле целиком из золота, он, разумеется, испытал сильнейшее искушение забрать ее с собой. Однако ночью, когда он спал, во сне ему явилась Гера (она же Юнона) и пригрозила, что, если он отберет у нее колонну, она в отместку лишит его последнего глаза. Ганнибал проявил похвальную мудрость и не только не стал грабить храм, но даже приказал отлить из золота, отпиленного для проверки, фигурку телки, символизирующую священное стадо — основу финансового благополучия храма, и водрузить ее на вершину колонны. До нас этот анекдот дошел через Цицерона («О предвидении», I, 24, 48), который вычитал его у Целия Антипатра, в свою очередь почерпнувшего его у Силена из Кале Акте, официального историографа Ганнибала. Из-за множества «посредников», через руки которых она прошла, эта история, как и другие, подобные ей, нуждается в «дешифровке», разумеется, бережной и осторожной. Как недавно показал один из самых тонких комментаторов «деяний Ганнибала» (G. Brizzi, 1983, pp. 243–251), вполне вероятно, что свое наиболее полное толкование она обретает будучи рассмотренной в контексте евгемеризма  [106], широко распространенного в те времена на берегах Ионического моря. Примерно в эти самые годы в Риме вышел «Евгемер» Энния, из которого широкая публика узнала о существовании занимательного утопического романа «Священная история», почти полностью утраченного. В этом романе Евгемер из Мессины утверждал, что на некоем острове в Индийском океане, близ Аравии, обнаружил золотую колонну, на которой была записана вполне «земная» история происхождения величайших греческих богов — Урана, Крона и Зевса.