Ганнибал
В отличие от этой фантастической надписи информация о Ганнибаловых деяниях совершенно реальна — ибо Полибий видел ее собственными глазами несколько десятилетий спустя. Надпись эта очень объемна (ingens titulus) (Тит Ливий, XXVIII, 46, 16), она оставлена самим Ганнибалом на жертвеннике храма. По словам Полибия (III, 33, 18), на бронзовой табличке, посвященной карфагенским полководцем Юноне Лацинии, на двух языках — греческом и пунийском — было выгравировано перечисление его деяний, или подвигов, как называет их Тит Ливий (res gestae). Само выражение «res gestae» неизменно вызывает в памяти список других «подвигов», совершенных двумя веками позже и упомянутых в политическом завещании Августа, дошедшем до нас в виде двуязычной греко-латинской копии — monumentum Ancyranum. К величайшему сожалению, из всего текста, оставленного Ганнибалом, Полибий записал только количественные данные о численности пунийского войска, которое полководец привел в Италию. Помимо чисто фактологической ценности этого документа нас, бесспорно, чрезвычайно заинтересовал бы и стиль изложения. Так, Август в своем завещании говорит от первого лица и хотя в начале документа ставит себе в заслугу восстановление Республики, каждому ясно, что речь ведет монарх. В каких выражениях повествовал о своих «подвигах» Ганнибал? Нет смысла гадать о содержании текста, утраченного для нас навсегда, однако сам факт его существования достаточно красноречив. Пожалуй, он заставляет предположить, что Ганнибал, составляя эту надпись, ощущал себя не столько полководцем на службе Карфагенской республики, сколько эллинистическим гегемоном. Не случайно он велел изложить список своих «деяний» на двух языках. С пунийским диалектом финикийского языка все ясно, но для чего ему понадобился греческий? Очевидно, свою роль сыграл присущий ему филэлленизм, но дело, конечно, не только в нем. Ведь греческий язык в те времена оставался средством международного общения, следовательно, мог обеспечить автору надписи широкое распространение его взглядов. Вот почему мы склоняемся к мысли, что табличку с мыса Лациний следует считать памятником самым честолюбивым замыслам Ганнибала.
Глава VII. Зама
В то время как в Карфагене продолжали считать необходимым присутствие Ганнибала в Бруттии и Магона в долине По, надеясь склонить-таки Италию, измотанную полутора десятками лет беспрерывной войны, к заключению выгодного мира, в Риме созрело решение перенести боевые действия в Африку. Как мы вскоре убедимся, летом 204 года армада кораблей, ведомых Сципионом, действительно приблизилась к африканским берегам. Эта акция стала завершением долго вызревавшего в недрах римского сената политического процесса, но также и итогом серьезной дипломатической работы [107]. В Риме отлично сознавали, что успех военной операции на территории Карфагена во многом зависел от того, удастся ли обеспечить нейтралитет, а еще лучше — содействие сопредельных правителей.
Посмотрим на карту Северной Африки конца III века до н. э. Кроме расположенного на востоке Карфагена, чья территория почти полностью совпадала с современным Тунисом, эти земли делили между собой три независимых государства. Крайний запад (северная часть нынешнего Марокко) занимали мавры. Стратегически важная точка, ближе всего расположенная к испанскому побережью, по другую сторону пролива, лежала на их землях, но тем не менее они остались практически в стороне от разыгравшегося конфликта, хотя мавританский царь Бага косвенно принял в нем участие, дважды вступив в союз с Масиниссой. Восточнее течения реки Мулуя (у Страбона носящей имя Мулуха; XVII, 3, 9) начинались обширные владения нумидийцев, разделенные надвое. В годы, непосредственно предшествовавшие завершающему этапу Второй Пунической войны, на большей половине располагалось западное царство, населенное масесилами — обширное пространство, включавшее не только восточные области Марокко, но и более двух третей современного Алжира. В нем имелось сразу два центра: одна из столиц царя Сифакса — город Сига (ныне Такембрит) — находилась в Орании; благодаря не так давно произведенным раскопкам (F. Rakob, 1978 pp. 149–157) мы знаем, что именно здесь, на высоком холме, был сооружен царский мавзолей; вторая столица — город Цирта (ныне Константина) — располагалась на восточной границе государства. Исследователи еще не пришли к общему мнению в вопросе о том, являлась ли Цирта исконной столицей масесилов (J. Desanges, 1978, р. 646) или стала таковой после 205 года, когда Сифакс аннексировал нумидийское царство массилиев (G. Camps, 1980, pp. 102–103). Последнее отличалось гораздо более скромными размерами и имело не столь широкий выход к морю, ограниченный алжирским полуостровом Колло и устьем Крумири, протекающей в северо-западной части нынешнего Туниса. Некоторые специалисты считают, что древний памятник Медрасен, расположенный к северо-востоку от Батны и представляющий собой любопытное сочетание местных архитектурных форм и греко-египетских декоративных элементов, когда-то был мавзолеем царской династии массилиев (G. Camps, 1973, р. 516). В то время, о котором мы повествуем, Масинисса после целого ряда злоключений сменил на престоле своего отца, царя массилиев Галу и правил больше полувека.
Под пристальным взором нумидийских царей
Как легко догадаться, в схватке Рима с Карфагеном африканские цари не собирались довольствоваться пассивной ролью равнодушных зрителей. Перед каждым из них стоял вопрос, к кому примкнуть, и каждый решал его по-своему. Царь массилиев Гада поддерживал Карфаген: с 212 по 206 год его воины под командованием Масиниссы сражались в Испании бок о бок с пунийцами. Особенно молодой вождь массилиев отличился в 211 году, когда, как помнит читатель, внес немалый вклад в разгром отрядов Публия и Гнея Сципионов. Но в последующие годы Масинисса убедился, что карфагенское могущество рушится на глазах. После жестокого поражения пунийской армии под Илипой он почувствовал, что ветер решительно переменился, и стал добиваться встречи с сыном и племянником своих былых врагов. Его встреча с будущим Сципионом Африканским состоялась в 206 году в Гадесе (Тит Ливий, XXVIII, 35). Римскому военачальнику Масинисса предложил свою помощь при условии, что военные действия будут перенесены на территорию Африки. Сципион, успевший оценить высокие боевые качества массилийской конницы, с готовностью принял это предложение. К этому времени умер отец Масиниссы, царь Гала, и сыну пришлось срочно вернуться на родину. До самой границы его сопровождал «эскорт» из четырех тысяч мавританских всадников, подданных царя Баги. К 205 году наследнику удалось победить всех своих соперников, но его подстерегала новая опасность. Подстрекаемый Карфагеном Сифакс решил воспользоваться временным ослаблением соседнего государства и напал на царство массилиев. Масинисса бежал в область Эмпории (Малый Сирт), где стал поджидать прибытия римского флота.
Сифакс, в свою очередь, уже несколько лет приглядывался к римлянам, лелея надежду с их помощью освободиться от карфагенской опеки. В 213 году первый шаг ему навстречу сделали сами римляне. Публий и Гней Сципионы из Испании направили к Сифаксу посольство, предлагая заключить договор о дружбе и взаимопомощи. В 210 году аналогичное посольство отправилось в Рим. Посланцы Сифакса получили задание убедить римский сенат, что у него нет и не может быть союзника более верного и надежного, чем царь массилиев. В Риме их приняли благосклонно, а когда они собрались в обратный путь, с ними отбыли три римских посла, взяв с собой богатые дары для царя: тогу и пурпурную тунику, курульное кресло из слоновой кости и золотой кубок весом в пять фунтов (Тит Ливий, XXVII, 4, 5–9). Однако Сифакс, будучи по натуре человеком крайне осторожным, занял выжидательную позицию, в результате чего к 206 году он все еще считался союзником Карфагена.
Летом того же года Сципион в сопровождении Лелия на двух квинкверемах прибыл из Нового Карфагена в Сигу для встречи с царем масесилов. Уже зайдя в устье Тафны, он с изумлением обнаружил стоящие здесь на рейде триремы Гасдрубала Гискона, который после поражения под Илипой погрузился в Гадесе на корабли, чтобы плыть в Карфаген, и теперь сделал остановку близ Сиги. О том, чтобы устраивать битву на нейтральной территории, не могло идти и речи: обоим пришлось мирно воспользоваться гостеприимством Сифакса [108]. Любопытно, что на Гасдрубала эта нежданная встреча со Сципионом произвела впечатление гораздо более сильное, чем на Сифакса. Имея дело с таким человеком, говорил он впоследствии, «Карфагену надо думать не о том, что он потерял Испанию, а о том, как бы не потерять Африку» (Тит Ливий, XXVIII, 18, 9). Между тем Сципион, заключив желаемый договор, вернулся в Новый Карфаген в твердом убеждении, что заручился поддержкой нумидийского царя. Но он ошибался. При всей своей готовности услужить римлянам Сифакс ни в коем случае не намеревался ссориться с Карфагеном, чье могущество в Африке продолжало представлять для него угрозу. Кроме того, он, как мы помним, пока Масинисса боролся с претендентами на отцовский престол, присоединил к своим восточным границам царство массилиев и превратился в непосредственного соседа Карфагена. Что касается Карфагена, то, понимая неотвратимость грядущей войны на африканской земле, здесь весьма дорожили расположением царя нумидийцев. Ради укрепления этой дружбы в конце 205 года за него выдали замуж дочь Гасдрубала Софонисбу (более корректную транскрипцию пунийского «Сафонбаал», что значит «хранимая Ваалом», дает Тит Ливий — Софониба) [109]. Стареющий царь, отец взрослых детей, получил в жены юную красавицу, образованную и прекрасно разбиравшуюся в музыке девушку, столь же умную, сколь и привлекательную. Неудивительно, что Сифакс потерял голову. Результатом этого брака стал клятвенный договор о союзе с Карфагеном. Но Гасдрубалу этого показалось мало. Хорошо зная переменчивый характер царя, он вынудил его отправить к Сципиону, находившемуся тогда в Сицилии, особую делегацию, которой поручил сообщить римскому консулу, что в случае, если римляне высадятся на африканских берегах и посягнут на Карфаген, Сифакс выступит против них (Тит Ливий, XXIX, 23).