Последнее отступление

— Замерз? — Артемка дотронулся до его плеча.
— 3-за-ммерз немножко… Это сейчас пройдет. Когда выходишь из тепла, всегда так. Потом даже жарко станет. Зак-курить бы…
— Чуркин, у тебя есть махра? — спросил Артемка.
— Чего тебе?
Чуркин шагал впереди, из темноты смутным серым пятном выступала его спина, накрытая дождевиком.
— Махра есть, говорю? — повторил Артемка. — Дай закурить Кузе.
— Курить на боевом посту строго запрещается.
— Перестань командовать, к чертям такого командира! Дай, если есть!
— Ну его! Потом еще ляпнет товарищу Жердеву, и выпрут нас живой рукой. — Кузя высморкался.
Дождь усиливался… Крупные капли сильнее застучали по крышам. Впереди послышались шаги и приглушенный разговор. Кузя вплотную прижался к Артемке. Чуркин остановился.
— Кто там? — крикнул он в темноту.
— Свои, свои.
Это шла встречная тройка. Немного постояли, поругали погоду и разошлись в разные стороны.
— Слышь, Артем, а я выцыганил-таки у одного парня табачку. Ты прикрой меня, я прикурю.
Артем распахнул полу своего зипуна. Кузя уперся головой в его грудь и долго возился со спичками.
— Отсырели, паскудные, — шепотом ругался он.
Наконец огонек вспыхнул, в нос Артему ударил едкий табачный дым. Кузя, зажав папиросу в кулак, затягивался, от удовольствия причмокивал губами.
— Где вы отстали? — донесся из темноты сердитый голос Чуркина.
— Идем, не бойся! — повеселев, ответил Кузя.
Дождь разошелся. Под ногами хлюпала вода. Дождевые струи больно секли лицо. Артемкин зипун быстро промок. Сначала стало холодно плечам, а потом, заставляя вздрагивать, по спине поползли холодные змейки.
Ребята дошли до конца своей улицы, поднялись на мост. Медленно, словно нехотя, занимался рассвет. Чуркин поставил винтовку к перилам и молча показал ребятам свою правую ногу. Подошва сапога почти совсем отстала, держалась только у каблука.
— Нет ли веревки какой-нибудь? — спросил он.
Артемка размотал с ноги подвязку, выдернул ее из ушка ичига и отдал Артамону.
— Ты переобувайся, а мы пойдем потихоньку. — Артем взял винтовку. Чуркин кивнул головой.
Когда отошли немного, Кузя стал просить винтовку.
— На, неси, — Артем накинул ремень на плечо друга. Но на плече ее Кузя не понес, взял в руки и, выставив вперед ствол, спросил:
— В атаку так ходят, да?
— А я почем знаю, — Артем не удержался от усмешки: очень мало напоминал Кузя солдата.
Из-за угла на Малую Набережную тихо выехала пароконная подвода. Она двигалась навстречу ребятам и вдруг стала круто разворачиваться. На подводе сидели двое. Один — в островерхом малахае, другой — в черном пальто и шляпе.
— Обождите, дяденьки! — крикнул Кузя и побежал к ним, размахивая винтовкой. Артемка бросился за ним.
Подвода не остановилась. Но человек в шляпе соскочил на землю и пошел навстречу ребятам. Обе руки он засунул в карманы пальто и, подняв плечи, ссутулился.
— Куда едете, что везете? — напуская на себя строгость, спросил Кузя.
— Сколько сразу вопросов! — незнакомец дружелюбно усмехнулся. Был он смугл, скуласт, из-под пальто выглядывал белый воротничок рубашки. — Я сам могу вас спросить: кто вы такие, откуда? — не переставая улыбаться, неторопливо проговорил незнакомец. — У вас спички есть?
Левой рукой он вынул из кармана пачку папирос, тряхнул, предлагая закурить. А подвода тихо удалялась. Возница беспокойно оглядывался.
— Закурим потом, — Артем отстранил рукой протянутую пачку папирос. — А сейчас выкладывай документ. Да скажи, пусть коней остановит.
Кузя взял винтовку под мышку, ткнул стволом в живот незнакомцу.
— Живей, живей, а то мы люди, знаешь, сердитые!
У незнакомца улыбка медленно сползла с лица, губы плотно сжались. Он отступил на шаг, выхватил из правого кармана пальто револьвер.
— Не шевелитесь, сопляки, убью, — тихо предупредил он.
Кузя как будто нисколько не испугался нагана.
— Ах ты, гад! — крикнул он и неловко, неумело дернул рукой затвор винтовки. Из нагана вылетел короткий снопик пламени, бумажной хлопушкой прозвучал выстрел, и Кузя, выбросив вперед руки с винтовкой, упал на землю. Почти в ту же минуту второй выстрел сбил с головы Артемки шапку.
 
Стрелявший в несколько прыжков скрылся за углом. Еще не зная, что он будет делать, Артем схватил винтовку, присел на колено. Повозка была уже в конце улицы, возница нахлестывал лошадей. На повороте лошади оказались боком к Артемке, и он, почти не целясь, нажал на спусковой крючок. Одна из лошадей упала, повозка опрокинулась, возница, перелетев через голову, как кошка, вскочил на ноги, перемахнул через забор и скрылся во дворе.
Кузя корчился, пытаясь встать на ноги, руки и песок под ним были в крови. Артем поднял его, поставил на ноги.
— Голова кружится, тошнит! — виновато сказал Кузя.
— Куда он тебе попал?
— Не знаю. В грудь, кажется. Положи на землю…
Грузно топая сапогами, бежал Чуркин.
— Кто вам разрешил стрельбу? — кричал он, размахивая руками, но, увидев бледное лицо Кузи, кровь на дороге, в испуге остановился.
— Ты… р-ранен? — заикаясь, спросил он.
Артем сбросил с себя зипун.
— Сейчас мы тебя понесем. Тебе больно, Кузя?
— Нет, совсем не больно. Нехорошо как-то…
К повозке подбежала вторая тройка дежурных. Они порылись там и подошли к ребятам.
— Целый воз винтовок и пулеметы, кажется, есть разобранные, — сказал старший. — Сильно тебя саданули, а? Ничего, до свадьбы все зарастет. Горевать нам, солдатам революционным, не приходится.
Артем так посмотрел на «революционного солдата» в замызганной женской курме, что тот сразу замолчал.
На зипуне Кузю принесли в городскую больницу. Заспанная сиделка побежала разыскивать врача.
— Вы, ребята, идите в штаб, а я здесь побуду, — сказал Артем.
Кузя лежал на широкой скамейке, с его рваных ичиг на желтый пол стекали капли грязной воды.
— Закурить бы сейчас, — вздохнул Кузя, — у того гада папироски-то какие были, ты заметил? Хорошие папироски.
— Тебе не больно? — уж в который раз спрашивал Артемка.
— Нет же. Только около сердца жарко стало.
— Доктора тебя быстренько вылечат. А я тебе папирос принесу, лампасей сладких. Да, — вспомнил Артем, — матери-то твоей сказать надо. Где она живет?
Кузя закрыл глаза. Долго молчал.
— Не след ее беспокоить, — наконец сказал он, не открывая глаз. — Она печалиться будет. Засохнет обо мне.
— Нельзя так, Кузя. Мать все должна знать. Я ее разыщу. Ты уж лучше скажи, Кузя, чтобы не бегать мне по городу зазря.
— Нет у меня мамы, — почти не разжимая губ, проговорил Кузя. — Брехал я тебе все. Я и живу в типографии, там клетушка есть такая. Не помню я свою мать…
— А зачем ты брехал-то?
Кузя подложил руку под голову и опять плотно закрыл глаза.
— Что это доктора долго нет? Изжога в груди…
— Сейчас должен прийти, потерпи маленечко. Попить хочешь?
— Нет, тошнить будет с воды-то. А брехал я тебе не со зла… неохота сиротой быть… У всех батьки, матери, братья, у меня — никого…
Артем стыдливо и нежно погладил маленькую руку Кузи с приставшими к ней кусочками грязи и пятнами засохшей крови.
— Я теперь буду тебе все равно как брат, Кузя. Попрошу Игната Трофимовича, и будешь жить у него. Тетка Матрена хорошая, прямо не хуже моей матери.
— Я один уж привык жить. Раньше было плохо. Теперь — ничего…
Когда сиделки унесли Кузю из приемного покоя, Артем вышел на улицу.
Дождь перестал. На востоке полыхала огненная заря. Холодный ветер гнал по небу обрывки кроваво-красных туч, на улицах розовели лужи воды. Из-за синих гор появилась золотая игла, прошила красное небо, скользнула по верхушке чахлой сосны, дремавшей на пригорке, уперлась в крест церкви и разлетелась горячими искрами.
Из больницы Артемка пошел в типографию, днем сходил в магазин, купил полфунта «красного» сахару и пакетик изюма, завернул в белый платочек и направился в больницу. Сиделка в палату его не пустила и не приняла передачу.