Счастливые девочки не умирают
– Может, вы понесете его на руках? – умоляюще сказала Акула.
Тедди подсунул руки под Пейтона. Мы все, даже Лиам, помогали ему, как могли, но Пейтон отяжелел, как кусок бетона.
В раскаленном воздухе запахло гарью. Тедди взмолился в последний раз.
Перед тем как уйти, Лиам перерыл посудный шкаф и в конце концов вручил каждому столовый нож, поскольку ничего более подходящего не нашел.
– Мама говорит, на насильника нельзя бросаться с ножом, – сказала я, настолько одурев от жара, что даже не подумала, как нелепо это звучит в присутствии Лиама. – Иначе он использует нож против тебя.
– Бен не насильник, – мягко поправила меня Акула.
– Ой, простите, пожалуйста, – съязвил Лиам. – Ей надо было сказать «шизанутый гомосек-убийца»?
Из оставшихся полотняных салфеток мы соорудили повязки, которыми обмотали себе нос и рот, и стали похожи на банду грабителей.
Перед уходом я в последний раз взглянула на Пейтона. Он тяжело вздохнул, будто на прощание хотел сказать: «я еще жив». У меня невыносимо защемило сердце от того, что придется оставить Пейтона одного, живого, и это изменило ход всей моей жизни.
Мы выскользнули из комнаты, взявшись за руки, как пятилетки, переходящие улицу, промчались через коридор и свернули налево, к выходу на лестничную клетку. В дверях мы замешкались, наша цепочка распалась, мы беспорядочно толкались и хватались друг за друга, – никто не знал, что ожидает нас на лестничной площадке, и никто не хотел быть первым.
К нашей великой радости, там было пусто. Мы сорвали повязки и перевели дух.
– Что теперь? – спросила Акула. – Наверх или вниз?
– Давайте наверх, – предложил Тедди. – Вряд ли он туда попрется.
Через старые комнатушки мы прошли бы на другую лестничную клетку, а оттуда спустились в математическое крыло. В математическом крыле был выход.
– Логично, – одобрил Лиам, и Тедди усмехнулся. Улыбка застыла на его лице, когда пуля пробила ему ключицу, забрызгав стену кровью, как на картинах Джексона Поллока, репродукции которых мы рассматривали на уроках современного искусства.
Стреляли сверху – это было все, что я успела понять. В следующий миг я неслась вниз по лестнице, налетая то на Акулу, то на Лиама и едва вписываясь в повороты. От стальных перил со звонким, ни на что не похожим цокотом отскакивали пули.
Этажом ниже находился вход в гуманитарное крыло. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Акула открыла двери. То были самые долгие секунды в моей жизни. Пока она возилась с ручкой, Бен успел нас нагнать. Мы выбежали в коридор, однако старая дверь осталась распахнутой, и Бен, не останавливаясь, проскочил вслед за нами. Юркий и тощий, он мог бы стать непревзойденным бегуном.
Лиам свернул направо, ошибочно решив, что сумеет укрыться в пустой классной комнате. С его стороны это был героический поступок, хотя и непреднамеренный, потому что он пытался спастись сам (и я не вправе его за это винить), а вышло так, что он спас меня.
– Почему ты не побежала за ним? – каждый раз спрашивают у меня.
– Потому, – сдержанно отвечаю я с некоторым раздражением, что перебивший меня идиот не понимает одной простой вещи: Бен наступал мне на пятки, я ощущала его дыхание, быстрое и отрывистое, как у гончей. – Потому что он дышал нам в затылок. Он бы последовал за нами и загнал в ловушку. Что и произошло.
– С Лиамом? – спросил Аарон.
– Да, с Лиамом.
– Расскажи, что было дальше.
Мы с Акулой промчались через гуманитарное крыло, взбежали вверх по лестнице и очутились перед дверью в столовую. В случае пожара закрытые двери представляют опасность, всегда уверял нас мистер Гарольд, однако на деле вышло иначе. Благодаря закрытой двери пламя не покинуло пределы старого помещения столовой и ушло вглубь здания, в сторону зала Бреннер Болкин, где оставались Пейтон и Энсили. В новой пристройке к столовой сработала потолочная система пожаротушения, погасив пламя. Там находился выход на школьный двор. Не тратя времени даром, мы с Акулой метнулись туда.
Потолочные разбрызгиватели заливали помещение водой. Намокшие волосы облепили мне лицо. Мы с Акулой бежали по колено в воде, но, добравшись до места, где обычно сидели ХО-телки с Мохноногими, застыли как вкопанные. Меня чуть не вывернуло наизнанку. Передо мной стоял Артур.
Окруженный мертвыми телами и грудами мусора, он преградил нам путь, поигрывая отцовским ружьем, которое держал поперек, как канатоходец – свой шест. По его лицу крупными каплями стекала вода. На опрокинутом кассовом аппарате, распростершись, лежал Дин. Из его правой руки, покореженной взрывом, торчали белые ошметки и хлестала кровь, казавшаяся почти лиловой.
– А вот и ты, – сказал Артур и улыбнулся. У меня мороз пошел по коже от его улыбки.
– Артур, – пролепетала Акула и заплакала.
Артур неодобрительно взглянул на нее.
– Иди отсюда, Бет. – Он махнул стволом в сторону выхода на школьный двор. На свободу.
Акула не двинулась с места. Артур пригнулся, заглянув в ее инопланетные глаза.
– Я серьезно, Бет. Ты мне нравишься.
Акула повернулась ко мне.
– Прости, – всхлипнула она и на цыпочках обошла вокруг Артура.
Он гаркнул: «Не смей просить у нее прощения!», и Акула, вздрогнув, бросилась наутек. Я проводила ее взглядом, когда она побежала по жухлой траве, забирая влево, к парковочной площадке. Затем она скрылась с глаз, и до меня донесся ее исступленный вопль. Она осознала, что жива.
– Подойди, – велел Артур и поманил меня ружьем, как пальцем.
– Зачем? – Мне стало стыдно от того, что я реву. Тяжело знать, как поведешь себя под конец. Очень тяжело знать, что струсишь.
Артур вскинул ружье и выстрелил в потолок. Мы с Дином завопили в унисон с неумолкающей пожарной сигнализацией, на зов которой никто не спешил.
– Подойди, я сказал! – прорычал Артур.
Я подчинилась.
Артур наставил на меня ружье. Я умоляла его о пощаде. «Прости, что забрала ту фотографию. Я верну. Она в моем шкафчике. (Неправда.) Могу хоть сейчас отдать. Пойдем». Я была готова на что угодно, лишь бы отсрочить то, что он задумал.
Артур зыркнул на меня из-под упавших на глаза мокрых волос, не потрудившись откинуть свалявшиеся пряди, и сказал:
– Держи.
Я решила, что это означает «получай, что заслужила», «мужайся», но потом вдруг с удивлением поняла, что Артур передает мне ружье, а вовсе не берет меня на прицел.
– Разве тебе не хочется? – Артур бросил взгляд на Дина, чьи обезьяноподобные черты от ужаса исказились до неузнаваемости; теперь это был совершенно незнакомый мне человек, который никогда не делал мне ничего плохого. – Не хочется отстрелить член этому защекану?
Я потянулась к стволу, попавшись на удочку.
– Не-не. – Артур отвел руку с ружьем назад. – Я передумал.
С неожиданной грацией повернувшись на носках, Артур выстрелил Дину в пах. Дин завопил нечеловеческим голосом.
В этот момент я вонзила Артуру под лопатку столовый нож. Лезвие прошло совсем неглубоко под кожей, взрезав ее, как конверт, и выскользнуло с той же стороны, с которой вошло. Артур обернулся, изогнул губы и – я не ослышалась – сказал: «Чего?» Я перенесла вес тела на отведенную назад ногу, как показывал папа, когда учил меня метать снаряд, – единственное, чему он научил меня за всю жизнь, – и всадила нож Артуру в шею. Артур покачнулся, увлекая меня за собой, и захрипел, словно пытался прочистить горло. Выдернув нож, я воткнула его снова, на этот раз в грудину: послышался хруст, и нож накрепко засел в кости. Из последних сил Артур прохрипел: «Я только хотел помочь». Из его рта пульсирующим потоком хлынула алая кровь.
На этом я всегда заканчиваю свой рассказ. На этом я закончила его и для Аарона.
Но есть еще кое-что, о чем я никому и никогда не говорила. Когда Артур рухнул на колени и под весом своего тела накренился вниз, я подумала: «Теперь меня простят». В последний миг у Артура проснулся инстинкт самосохранения, и он успел сообразить, что, упав ничком, только загонит лезвие еще глубже. Он дернулся назад, опустившись на толстые ляжки, и в конце концов с оглушительным всплеском завалился на бок, вытянув под собой руку и согнув ноги в коленях. Я всегда думаю об Артуре, когда, лежа на спортивном коврике в точно таком же положении, делаю упражнения для мышц бедра. «Еще десять раз!» – командует инструктор, и я, проклиная все на свете, послушно поднимаю дрожащую от напряжения ногу. – «Десять секунд всегда можно потерпеть!»