Мы вернёмся (Фронт без флангов)
За столом сидел командарм, высокий пожилой человек с седеющими висками.
Командующий пояснил вошедшим:
– Я пригласил вас, чтобы посоветоваться по вопросу, суть которого изложит генерал Ермолаев.
– Сегодня ночью, – начал Ермолаев, – из тыла врага через линию фронта к нам прорвался красноармеец Иванов. По поручению своего командира, майора Млынского, он доставил донесение. Вот оно.
Генерал вынул из планшета вчетверо сложенный лист бумаги, развернул, поправил на переносице пенсне и стал читать:
– "Командующему армией генерал-майору Виноградову.
Члену Военного совета генерал-майору Голубь.
Докладываю, что двадцать восьмого августа сего года на участке нашей дивизии немцы ввели в бой крупные силы танков и мотопехоты. Наступление активно поддерживалось с воздуха. Несмотря на героическое сопротивление наших частей, противнику удалось прорвать оборону в центре, глубоко вклиниться в наши боевые порядки и ударить с тыла по обоим флангам, изолированным друг от друга. Потеряв связь между собой, подразделения дивизии оказали отчаянное сопротивление попыткам противника полностью уничтожить их. В неравном бою, продолжавшемся трое суток, погиб почти весь командный состав дивизии. Оставшиеся в живых красноармейцы и командиры под покровом ночи прорвались в лес, сохранив оружие и знамя дивизии. Из бойцов дивизии и других воинских частей, сражавшихся на подступах к городу, сформирован отряд в семьсот человек. Разработан план боевых действий в условиях гитлеровского тыла, но отряду не хватает боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Радиостанция имеется, но нет питания. Из надежных источников нам известно, что немцы прознали об отряде и готовятся его уничтожить. Гитлеровских захватчиков встретим достойно. Победим или умрем, как солдаты советской родины.
Ждем указаний и возможной помощи.
Командир отряда Красной Армии майор Млынский.
Начальник штаба капитан Серегин.
Заместитель командира отряда по политчасти политрук Алиев".
Генерал Ермолаев продолжил:
– Я должен добавить. Связных было двое: красноармеец Иванов и сержант Бондаренко. При переходе линии фронта сержант, по всей вероятности, погиб… Прикрыл товарища. Ценой своей жизни.
Тиканье стенных часов отбивало в ушах молотком – тяжелым, звонким. Тишину нарушил командарм.
– Отряду Млынского нужно помочь. Срочно. Давайте обсудим, как это сделать лучше.
Генерал Ермолаев откашлялся, отпил глоток крепкого чая, внес предложение:
– Точные координаты отряда нам неизвестны. Перебросить все, в чем нуждается отряд, по воздуху – рискованно. Можем немцам услугу сделать. Я предлагаю в район вероятного нахождения отряда выбросить разведывательную группу с задачей: найти его и передать точные координаты. Установим связь, решим, что делать дальше.
– Лесной массив большой. К тому же там немцы рыщут, – вставил командующий, желая тем самым подчеркнуть сложность задачи.
Заместитель по тылу полковник Самохин понял по-своему реплику командарма и, как всегда, поспешил высказать свое мнение:
– Разведгруппу? Искать в поле, то бишь в лесу, ветра? – И безапелляционно: – Считаю, что мы должны немедленно сбросить на парашютах все, что просит Млынский. Организованная сила в тылу врага – это как раз то, что нам нужно.
– Слов нет, отряд Млынского нужно поддержать, – вмешался командарм, – а вот куда товарищ Самохин собирается сбрасывать оружие и медикаменты, непонятно. Гарантия у вас есть, что все попадет нашим, а не немцам? Такой гарантии ни я, ни вы, да и никто из нас дать не может. Поэтому повторяю: отыскать отряд, установить с ним надежную связь – это сейчас главная задача. Война – не игра в солдатики. Сегодня мы еще можем сделать это. Завтра, возможно, будет уже поздно. Далеко уйдем от места этого, лесов этих.
Командарм закурил папиросу, затянулся, помолчал немного. В эту минуту он смотрел добрым, полным доверия взглядом на начальника Особого отдела армии. Все поняли, кому командующий хочет поручить это задание.
– Дело это тонкое, я не говорю трудное. Не то слово, – сказал он, – Поэтому его поручить надо чекистам. Как, товарищ Куликов?
– Может, подключим и начальника штаба? – предложил Куликов.
– Подключите, кого считаете нужным, – согласился командарм.
***Михаил Степанович возвратился к себе, сел за стол, взял чистый лист бумаги.
"Любимая моя Наташенька! – начал он письмо дочери. – Мы ведем беспрерывные бои с врагом. Обещаю: после победы – а мы ее обязательно завоюем – никогда не разлучаться.
На нашем участке фронта из тыла противника пытался пробиться твой друг сержант Бондаренко. Я пишу "пытался", потому как пробиться к своим ему не удалось. Что случилось с ним, пока неизвестно. Через бойца, которого он прикрывал огнем на линии фронта, Бондаренко передал мой портсигар, да, да, мой, я не ошибся, а в нем лежала записка тебе. Каких чудес только не бывает! Ума не приложу: как мой портсигар попал к Бондаренко? Реши эту загадку. Это не упрек, это естественная попытка найти ответ на то, что… Впрочем, дело это не мое.
И портсигар и записку я направляю тебе. Береги их. Если что узнаю о Бондаренко, немедленно сообщу.
Целую тебя и маму".
10
Пожилой генерал, его молодая супруга, конечно, хорошенькая, и адъютант генерала, разумеется, также молодой и красивый – извечная тема для шуток, давно ставшая банальной. Впрочем, надо знать, где шутить. В состоятельных кругах, где поклоняются золотому тельцу, эта тема запретна. Затрагивать ее по меньшей мере бестактно, убедительное свидетельство плохого воспитания.
Эльза была единственной дочерью Адольфа Плейгера – крупного финансиста, совладельца нескольких банков, владельца сталелитейного завода. Плейгер любил дочь, не ограничивал ее ни в чем, на очень сожалел, что нет сына – некому будет передать "дело". Не удивительно, что он часто задумывался, кто же войдет в его дом зятем?
Эльза росла в том узком привилегированном кругу, быт и нравы которого оберегало от любопытных взглядов само правительство, считавшее, что оно тем самым сохраняет общественные устои. Репортеры допускались только до парадных дверей. Им разрешалось писать о династических браках, женских нарядах, приемах. Проникнуть дальше, приоткрыть завесу они и не пытались, прекрасно зная, что ни одного правдивого слова в печати все равно не появится, а безработица обеспечена.
Люди из этого финансово-промышленного круга считали себя хозяевами жизни, свои любые желания сдерживать не привыкли. Они жили по своим неписанным законам, полагая, что государственные законы – это не для них, а для неимущих, обязанных им прислуживать. Понятия о чести, о морали у них, разумеется, были также свои.
Банкир и заводчик Плейгер никогда не упрекал дочь за траты, за самые странные желания, и Эльза считала, что ей дозволено все, кроме одного: приближать к себе этих, бедных, которые вынуждены добывать средства трудом. Исключение могло быть сделано в отношении впавшего в бедность, если он из старинного дворянского рода. Но, благодетельствуя такому, никогда не надо терять чувства превосходства над ним, следует напоминать ему о своем благородстве.
Никто не знает, когда грянет гром. Старик Адольф Плейгер скончался внезапно. Он был лет на двадцать старше жены. "Дело" оказалось без хозяина.
Эльзе казалось, что нанятый ими управляющий вполне заменит хозяйский глаз и хозяйскую сметку. Мать понимала, что лучше бы иметь другого управляющего – зятя, и придирчиво присматривалась к холостякам, разумеется, своего круга. Ее взгляд остановился на фон Хорне. То, что он уже давно не молод и вдовец, не пугало. Зато он из старинного прусского дворянского рода, генерал, влиятельный человек в вермахте. Ну, а то, что он не богат, это даже очень хорошо: будет чувствовать, что его облагодетельствовали. Вернее будет исполнять свои новые обязанности.