Вьетнамский кошмар: моментальные снимки
В автобусе по дороге в город Сид только и говорил о предстоящем отпуске на Гавайи, где он собирался встретиться с женой и проваляться с ней всё время в постели, занимаясь любовью.
Хотя этот коротышка едва достигал пяти футов, у его жены было почти шесть футов росту и тело, словно с обложки 'Плейбоя' : длинные золотистые волосы, огромная грудь, умопомрачительные ноги и тугая попка.
У него была фотография, на которой она была изображена в обнажённом виде на балконе их нью-йоркской квартиры; эту фотку он повесил на доску объявлений как раз над своим столом, словно поздравительную открытку. Сид гордился телом Джейн и хотел, чтобы окружающие разделили его восторги по поводу её 'великолепных сисек'.
Сид рассказал, что месяц назад он отправил ей совершенно оригинальный подарок, дабы привести её в нужную кондицию ко времени запланированных оргий в Гонолулу – фотопортрет своего эрегированного пениса во всей красе.
– Ты шутишь, Сид. Никто не посылает жёнам такие фотографии, – сказал я.
– И не думал шутить. На карточке он твёрдый, как кий, и толстый, как огурец за два доллара. Джейн обожает его. Поэтому я собираюсь вдуть ей по самое не хочу.
И сам засмеялся своей шутке.
Его приятель из 69-го батальона связи в Тан Сон Нхуте сделал для него этот снимок. Сид увеличил его до размеров 11 на 14 дюймов, покрыл глянцем, купил рамку, уложил на розовую подложку, которую кто-то достал ему в Сайгоне, и отослал Джейн.
– Ты подписал снимок? – спросил я.
– Конечно, я написал : 'Моей дорогой жёнушке Джейн. До встречи на Гавайях; желай меня, как я тебя. С любовью, Сид'.
– Ты действительно так сделал?
– Конечно, блин, сделал! И только что получил от неё письмо, где она пишет, как ей это понравилось. Она поставила портрет на ночной столик, по вечерам глядит на него, рукоблудничает и думает обо мне.
Сначала мне было интересно, чтo такая девчонка нашла в этом парне. Но когда он описал мне подробности их любовных утех, я понял, что эти двое созданы друг для друга.
В городе за столиком в бистро мы вылакали несколько баночек пива. Сид ввёл меня в курс дела и рассказал о барах, которые ему нравились больше всего: о барах с лучшими девчонками и о барах с отдельными комнатами, где за несколько баксов можно было удовлетворить свою похоть.
Он рассказывал, как девчонки играют в 'сайгонскую чайную игру', где протекает река, где находятся лучшие рестораны, в каких гостиницах живут иностранные корреспонденты, как торговаться с таксистами и рикшами и сотни других мелочей, которые должен знать солдат в увольнении в Сайгоне.
Потом мы прогулялись по Тю До, заглядывая в магазины и перебрасываясь фразами. Даже остановились у клуба 'Юнайтид Стейтс Оверсиз' на улице Нгуен-Хюэ поболтать за кофе с пончиками с большеглазыми сестричками из 'Красного Креста'.
Оттуда на велорикше направились в Шолон обедать в чистеньком французском ресторанчике.
Я заказал бифштекс. Говядина в Сайгоне стоила дорого, но мне хотелось отпраздновать первое увольнение.
Появился официант-китаец с металлическим разносом, на котором исходили паром два мокрых горячих полотенца, и подал их нам щипцами.
Мы стёрли грязь и пот с рук и лица. Очень освежающе.
Салат готовили у нас на глазах прямо на нашем столе, и обед, за которым последовала чаша для полоскания рук, удался на славу. После армейской столовой такое гастрономическое угощение показалось настоящей вкуснятиной.
Вернувшись в Сайгон на такси, мы решили посетить сауну и сделать массаж. Сауна была очаровательна, но массаж превзошёл все ожидания.
Я уже лежал на столе, едва прикрытый полотенцем, когда пришла маленькая 'мамасан' с высушенной кожей и лицом, на котором было больше морщин, чем на рубашке после пяти дней носки.
По-английски она не говорила и без предисловий начала лупить в мою спину приёмами каратэ. Проворные пальцы разминали мышцы и сухожилия, словно настраивали струны клавесина, извлекая звуки песни о боли, и у этой песни было много вариантов.
В конце концов своими шлепками она превратила мою спину в большой бифштекс. Этого ей показалось мало, и она забралась на меня с ногами и бродила по позвоночнику, напевая под нос какую-то мелодию, пока каждая косточка во мне не стала 'хрустеть, трещать и щёлкать'.
Я мычал и стонал, но она не обращала на это никакого внимания и продолжала свой босоногий марш, пока не решила, что я достаточно размят.
Я оделся и чувствовал себя замечательно, но чуть устал из-за жары.
Чтобы кости и мышцы встали на свои места, мы с Сидом снова побродили по Тю До, попили ещё пивка, а потом поехали в его любимую распивочную – бар 'У Лайна' – к югу от реки Сайгон, на улице Конг Ли.
Чудный выдался день.
ГЛАВА 8. 'КАЖДЫЙ СОЛДАТ – ТИГР'.'Требуется двадцать мирных лет, чтобы вырастить человека, и всего двадцать секунд войны, чтобы уничтожить его'.
– Бодуэн I, король Бельгии, Речь 12 мая 1959 г. на объединённой сессии Конгресса США
Повышенная подготовка пехотинца продолжала начальную и была так же изнурительна. Кадровые сержанты гоняли нас по 20 часов в день, потому что научиться нужно было многому, а времени было в обрез. Почти все инструктора были ветеранами Вьетнама. Они носили нашивки за службу на правом плече и 'Знаки пехотинца за участие в боевых действиях' – своеобразные знаки посвящения солдат в рыцари – на левом кармане рубашки.
По существу, в пехотной школе мы изучали новые способы умерщвления : осколочными минами и минами-ловушками, пулемётами М-60 и 50-калиберными пулемётами, гранатомётами М-79, пистолетами 45-го калибра, лёгким противотанковым оружием, винтовками М-16 и большими 106-мм безоткатными противотанковыми орудиями, установленными на джипах.
А попутно познавали, как погибать во Вьетнаме.
Нам читали лекции о различных видах мин, которые устанавливались вьетконговцами для уничтожения и увечья американских солдат. Смерть на этой войне, учили инструктора, – подлая, садистская и внезапная.
В бутылке из-под кока-колы могла быть кислота. В свежих фруктах мог оказаться змеиный яд. Лёд для соков мог быть смешан с мелкими осколками стекла. Ребёнок мог быть напичкан тротилом. К промежности шестилетней девочки привязывали гранату; девочка подходила ко взводу солдат, вырывала чеку и этим актом самоубийства уносила всех с собой.
– Так они гибнут каждый день, – предупреждали инструктора, – в джунглях и на рисовых полях, в барах и борделях. И всё напрасно. Это жуткая война, ребята…
Идущего по тропе солдата могли перерезать надвое огромные стальные челюсти медвежьего капкана. Этот капкан в ширину два фута, его зубья длиной три дюйма. Он так сильно захватывает жертву, что четыре человека не могут разжать его заржавленные челюсти.
Солдат мог быть поражён в живот с помощью обычной крысоловки. В качестве спускового крючка использовалась тонкая проволока, и пружина крысоловки била по наконечнику снаряда 30-го калибра, направленного на человека.
Можно было провалиться в замаскированные ямы, полные бамбуковых крайтов – смертельно ядовитых азиатских змей.
Можно было попасть на вертел, как шиш-кебаб : для этого использовались 'малайские ворота' – острые бамбуковые колья, привязанные к согнутой ветке, которая резко выпрямлялась, когда задевали растяжку.
Можно было наступить на любую из сотни типов шипованных приспособлений.
Например, 'воронья лапка', штука с четырьмя шипами, как её ни бросай, один шип всегда смотрит вверх, острый как стилет. Другие штыри и шипы зарывались в землю и покрывались ядом непередаваемой силы. Один особенно ужасный вид таких ловушек даже раскрывался при вхождении в ногу и рвал на части кости и плоть. Требовалось хирургическое вмешательство, чтобы освободиться от него.
И, конечно, много было земляных ловушек : маленьких лунок с колышками и больших ям с острыми кольями – все они назывались 'ямы-пунджи'. Человек, попадавший в 'тигриную ловушку' в шесть футов глубиной, умирал в агонии. Он словно нанизывался на кол, который входил в бедро, а выходил на целый фут из плеча.