Вьетнамский кошмар: моментальные снимки
– Сэр, сэр…- зовёт солдатик.
– Держись, рядовой. Терпи и заткнись!
Капитан хлопает дверцей и удаляется прочь. Настоящий ублюдок. Из таких вот получаются самые стойкие и полностью лишённые сострадания офицеры.
Новобранец счастлив. Три часа мучиться в душном грузовике с торчащей из ноги костью – хорошая подготовка для Нама.
*****
Мы пьём. Иногда слишком много. Каждый вечер. Мы говорим, что если нельзя жить счастливо, то, по крайней мере, можно жить трагично. Трагедия в том, что налакавшийся солдат не может вспомнить две трети своей жизни. А счастье в том, что две трети его жизни не стоит и вспоминать.
– Отсоси-ка у бравого джи-ая, – дразнит техасец дружка из того же штата 'одинокой звезды'. – Ну давай, Флинн, – достаёт он член, – время приёма пищи, курни моего большого дружка, пожа-а-алста.
И ржёт.
– Заткнись и вали спать, Новак, – ворчит Флинн. – Бог мой, как ты мне надоел!
Так по-дружески болтает казарма до отбоя.
– Блин, кто-то спёр мои носки!
– Велика важность, не надо было их снимать, дырка от жопы.
*****
Дорогие мама и папа,
В лагере повышенной подготовки гораздо лучше, чем в начальном…
Пища отвратительная…
Когда приеду домой, у меня будет отпуск тридцать дней, а потом – во Вьетнам на двенадцать месяцев…
Через две недели хочу съездить в Новый Орлеан…
До встречи…
С любовью,
Брэд
*****
В армии больше всего мне не доставало уединения. Даже по утрам, чтобы справить нужду. В казарменном туалете не было разделительных перегородок, и это раздражало. Каждый раз, как я садился на толчок, передо мной выстраивалась очередь, и парни, хватаясь за живот, орали : 'ДАВАЙ БЫСТРЕЙ, МНЕ ТОЖЕ ПРИСПИЧИЛО…'
– Отвалите, – отвечал я, – что, засранцы, не видите, что я осилил всего половину 'Войны и мира'? Я здесь неделю сидеть буду, блин!
В казарме было восемь толчков, и часто к каждому образовывались очереди по три человека, которые торопили сидящих поскорей расслабить сфинктер и метнуть кал. Я привык к этому, но за пределами лагеря не упускал случая посетить 'комнаты отдыха' на заправках и кафе, где было хоть немного уединения. Оно казалось такой роскошью.
Однажды субботним утром все восемь толчков оказались заняты : четыре чёрных, два белых и два чиканос, чтобы опорожнить кишки, с удобствами расселись друг подле друга, положили локти на колени и беседовали. Ещё один балбес, чистокровный индеец-навахо, сидел перед ними на полу, скрестив ноги, и сдавал всем карты на партию в покер.
Уборная всегда была полна сюрпризов. Меня поражало, например, как чёрные брились эпилятором 'Найр'. Они наносили вонючий крем на лицо, ждали немного и осторожно скребли рожу тупым столовским ножом.
*****
Мы по-прежнему бегали кроссы до завтрака. Первые недели я мучился : задыхался, болели бока, казалось, вот-вот лопнут лёгкие. Но я бежал, не обращая внимания на боль – отстающих сержанты подгоняли пинками. Кроме того, по утрам я страдал с похмелья. Ибо с вечера выдувал изрядное количество 'Фальстафа'. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, во рту ощущался металлический привкус, словно нажевался алюминиевой фольги. Иногда закладывало уши, и тогда топот ботинок об асфальт и крики инструкторов доносились словно издалека. Вялые как спагетти ноги еле волочились, потому что к мышцам поступало мало крови. И курение, конечно, давало о себе знать…
Другие ребята, несясь на первое на дню построение, ощущали себя деревянными чурками. Но после разминки становилось легче.
В Форт-Полке в августе стоит страшная жара, и у нас сразу определилась группа парней, терявших сознание от тепловых ударов.
На полевых занятиях приходилось беречься от насекомых и рептилий : ядовитых пауков, скорпионов, коралловых, медноголовых и мокассиновых змей, а также гремучих змей с ромбиками на спинках.
Иногда одичавшие свиньи – большие и щетинистые кабаны – забредали на тренировочные полигоны, но вреда от них не было никакого.
На форсированных маршах каждый час разрешалось отдыхать по десять минут. Я бы предпочёл пять. После десяти минут мышцы остывали и деревенели, шагалось трудней. И винтовка как будто становилась тяжелей, и лямки ранца как будто глубже врезались в плечи, и я опять задавал себе вопрос : 'Что я здесь делаю? Я же не солдат…'
На занятиях вода превращалась в драгоценный дар. По утрам я наливался как верблюд, но уже через несколько часов вся влага выходила через поры. За день разрешалось выпить только одну фляжку воды. Как говорили сержанты, нужно дисциплинировать себя и менять питейные привычки.
В боевых условиях велика вероятность остаться без воды на долгие-долгие дни, поэтому нас учили запасаться ею впрок.
Ночами мы рыли одиночные окопы шанцевым инструментом – таково армейское название маленькой складной лопатки – и учились устраивать ночные засады. Втыкали колья, направленные в сторону сектора обстрела. Аккуратно устанавливали пулемёты и рыли дополнительно маленький окоп за периметром взвода для поста подслушивания.
Если кто-то приближался, мы хватались за 'уоки-токи' и шёпотом передавали на КП, что обнаружено движение.
– Стой, кто идёт? – окликал я.
Если ответа не было, я выстреливал очередь холостых патронов.
Иногда проникающие за нашу линию 'агрессоры' пытались нас провоцировать.
– Эй, джи-ай… – заводил разговор вторгшийся 'противник'.
– Неправильно, Конг, – шептал я и выпускал обойму холостых в сторону 'врага'.
*****
Как-то раз нам читали лекцию о богослужении. Когда она закончилась, один парень из нашего взвода спросил капеллана, мирится ли Бог с войной, предпочитает ли Он один народ другому и помогает ли молитва на вьетнамских полях смерти.
– Я верю, что Господь снисходит к нашим молитвам, – ответил 'небесный штурман'. – Мы должны верить, что Бог будет хранить тех, кто принимает Его и искренне просит Его о помощи.
– Но, – возразил солдат, – многие солдаты-христиане уже погибли в этой войне, и ещё многие погибнут до её окончания.
– Да, это правда, – подтвердил капеллан.
– Так есть ли этому объяснение?
– Только то, что такова воля Господа.
– Воля Господа? Разве Бог жестокостью отвечает на наши молитвы? Пулями, миномётами и растяжками? Вы же сказали, что Он будет хранить тех, кто принимает Его и просит Его о помощи.
– Да…
– Значит, молитва в бою может не тронуть Бога? Она не сможет спасти нас от врага на поле боя?
– Боюсь, что нет.
– Тогда какой прок от молитвы? Как я могу молиться Богу, который вступается за одного человека и бросает другого?
– Всё не так просто, как кажется, – сказал капеллан. – Молитва предназначена для пользы нам, а не Господу. Она даёт солдату опору, вселяет надежду, укрепляет веру, направляет на путь истинный.
– Но ведь так же действует туз пик или амулет.
– Да, ты совершенно прав…
– Значит, если мы молим о жизни, о завтрашнем дне, то ответ Бога может оказаться 'нет'?
– Боюсь, что так, – кивнул длиннорясый. – Видишь ли, только тот, кто становится от молитвы лучше, может рассчитывать, что его молитва будет услышана.
Вот. Он сказал это. Сущность его раскрыта.
*****
Лекции проводились в блиндаже. После монотонного сообщения специальной информации, без которой нам шагу не ступить, инструктор спрашивал, есть ли вопросы, но мы были слишком измотаны, чтобы спрашивать. При такой жаре даже угроза смерти превращалась в колыбельную Брамса.
Кое-кто из городских чуваков полагал, что гремучие змеи могут стать прекрасными домашними животными и замечательно помогут бороться с крысами. Они набирались храбрости и ловили этих змей, но при этом полностью игнорировали технику лова. К счастью, гремучники были крошечные, и их укусы не приводили к серьёзным последствиям.