Вьетнамский кошмар: моментальные снимки

Дурацкая ситуация.
Прохладительными напитками вдоль дорог обычно торговали мамаши с папашами. Этим морщинистым бизнесменам с торчащими вперёд зубами помогали дочери с губами, густо накрашенными помадой или пастой из стручков бетеля.
По дороге в Лонг Бинь встречалось много лотков с грубыми деревянными рекламными щитами : 'Пиво и поп-корн, холодные как лёд', 'Автомойка' и 'Шиномонтаж'.
Но солдаты останавливались, только чтобы выпить пива и наскоро перепихнуться.
Дети мыли грузовики и джипы или латали дыры в колёсах. Их родители продавали пунш. А старшие сёстры вели шофёров в хижину и за 300 пиастров по-быстрому отдавались на армейской койке в маленькой грязной комнатушке.
Проститутки носили узкие американские штаны, как у тореадора, и открытые у горла рубахи, заправленные в штаны; у них были милые мордашки, разрисованные косметикой : помадой, тушью для ресниц и тенями для глаз, – и они улыбались тебе, обнажая полный рот золотых – в 24 карата – зубов.
Создавалось ощущение, что половина вьетнамских женщин была 'девушками на час', а другая половина обстирывала солдат или продавала у дорог пиво и поп-корн.
Армия не одобряла придорожные бордели, потому что по утрам на приём к врачу выстраивались очереди страдальцев от вензаболеваний. В действительности венерические болезни были чуть ли не основной головной болью армии, так как в любой определённый момент времени ими болел каждый четвёртый военнослужащий.
До прибытия сюда нам делались вакцинации от многих болезней. Если бы ещё делали прививки от гонореи…
Придорожные публичные дома были внеполитическими реалиями, и девчонка, которую ты тащишь в постель сегодня, могла переспать с целым взводом озабоченных вьетконговцев за неделю до этого.
Военный магазин 'Бринкс' предлагал прекрасные цены на алкоголь. Бутылка джина или любимого Наполеоном коньяка 'Курвуазье' стоила 1,80 доллара, а бутылку 'Роял Краун' можно было получить за 4,90 доллара. Сигареты стоили 1,10 доллара за блок, и всё остальное, от переносного телевизора до спрея для волос, было примерно в таких же ценах.
Крысы – тоже проблема Сайгона. Их миллионы, и они достаточно велики, чтобы закусить грудным ребёнком. Так иногда случалось. Я видел девочку в бедном районе у реки, у которой крысы обгрызли пол-лица, прежде чем мать прогнала их.
Вода была заражена, потому что водоносный пласт находится на глубине всего 20 футов, а канализационная система там, где она вообще существовала, протекала.
Поэтому солдаты привыкали принимать душ с закрытым ртом и пить только пиво или кока-колу. На военных базах, например, на базах ЮСАРВ, вода обеззараживалась химикатами.
В Сайгоне повсюду можно было встретить южно-вьетнамских солдат АРВН. Поигрывая в полуденный раунд карманного биллиарда, они кисло ухмылялись проходящим американцам.
Во всей этой кишащей нищете страшна была не война, а болезни. В Сайгоне бушевали все виды эпидемий, начиная тифом и кончая бубонной чумой. По статистике каждый третий ребёнок в этой стране умирал, не дожив до 4-х лет.
В сайгонских доках стивидоры воровали до 20-ти процентов грузов, хоть гражданских, хоть военных. Многие вьетнамцы – замечательно искусные воры и крадут виртуозно.
Для таксистов, продавцов, лавочников и лакеев воровство было в порядке вещей. Когда их ловили, они лили слёзы и ныли; и если 'белые мыши' сажали их в кутузку, то, имея деньги, они всегда откупались.
Женщины владели половиной баров и борделей в Сайгоне; здесь вообще большинство женщин зарабатывало больше своих мужей.
У вьетнамской женщины, которую называют 'Цветком Востока', есть одна слабость – слезливая сентиментальность, даже у шлюхи, потому что женскую страстную жажду любви и привязанности угнетали две тысячи лет. До прихода солдат она и не подозревала о существовании таких понятий.
В 'Сайгон пост' постоянно печатались рассказы о вьетнамках, покончивших с собой из-за любовных размолвок.
Вьетнамцы не отличаются состраданием. Если к соседу приходит беда, они смотрят, болтают и тычут пальцами, но редко протягивают руку помощи. Сострадание предназначено только для семьи.
 
За пределами семьи они не соотносят себя с животными, предметами или людьми. Потому вьетконговец может спокойно оторвать голову и выпустить потроха селянину и больше об этом не думать.
В Шолоне американцы относились к китайцам с завистливым уважением. Здесь улицы были yже, меньше было деревьев и нарочитых зданий. Даже французские колониальные власти проводили политику 'держись подальше' от Шолона.
Между Сайгоном и Шолоном нет границы. Свидетельством того, что ты попал в Шолон, являлись вывески на золотом и алом фоне, извещающие о владельце по-вьетнамски и по-китайски. Китайцы носили вьетнамское платье и отличались только более светлой кожей, более круглыми линиями тела, более тяжёлыми конечностями, и волосы китайцев были жёстче, редко встречались вьющиеся, как у вьетнамцев.
Шолон был центром торговли опиумом, игорных синдикатов и более фешенебельных баров и ночных клубов. В Шолоне также были лучшие публичные дома Вьетнама. В домах было больше порядка и чистоты; в качестве платной партнёрши китайская куколка была намного предпочтительнее вьетнамки, которая чаще всего лежала в постели живым трупом, изучающим трещины на потолке, пока ты изливал в неё сперму.
Когда светят наличными, китаянка тут как тут. С другой стороны, вьетнамке неприятно казаться распутной, даже если весь её 'товар' выставлен напоказ. У вьетнамских женщин традиционно нежелание расслабляться и получать удовольствие в присутствии чужака.
Помимо баров, игорных притонов, борделей и опиумных подвалов, в Шолоне витал дух процветания, какого было не найти в остальном Сайгоне. Китайцы – способные торговцы, их даже называют 'евреями Востока', и благодаря своему трудолюбию они пользуются уважением во всём мире.
Не все девушки баров были проститутками в коммерческом смысле. Многие промышляли сайгонским чаем и позволяли щупать себя во мраке бара, но пресекали откровенные предложения. В Америке к шлюшке никто не испытывает особых сантиментов, а в Сайгоне это было удивительно легко…
Исключая секс, наши контакты с вьетнамцами были весьма поверхностны, и мы немного узнали об их культуре и образе мыслей. Ну, и язык являлся тем барьером, который мы не смогли преодолеть.
Вьетнамцы смотрели на американских солдат как на больших, безобразных и богатых ублюдков, превращающих их женщин в потаскух. Вьетнамцы, все без разбора, не любили американцев за упорство и мужество. Американцы внушали страх, потому что были свирепы на поле боя, а смыв грязь и кровь, весело шутили и превращались в нежных любовников.
Вьетнамцы-мужчины воспринимали солдата как Сатану, когда стреляла его винтовка, и как Санта-Клауса, когда он раздавал подарки детям, и как Жеребца экстра-класса, когда он приходил в бордели со своей 'сделанной в США' эрекцией и кучей долларов.
В свою очередь, вьетнамские женщины считали американского солдата первоклассным самцом, потому что вместе со своим вожделением он предлагал романтичный флирт и щедро платил за оказанные услуги.
С другой стороны, и солдатам не нравились вьетнамские мужчины. Солдаты считали, что они похожи на педиков, в то же время вьетнамские женщины напоминали им секс-машины, работающие на высокооктановом топливе.
Всего за несколько месяцев до моего приезда городской совет Сайгона единогласно принял представленное на рассмотрение вьетнамской женщиной-прокурором постановление о легализации проституции.
40 процентов проституток в Сайгоне были инфицированы венерическими болезнями, и по новому постановлению предполагались принудительная постановка на учёт и проведение медицинских осмотров.
Было предложено заключить девушек в рамки определённых увеселительных центров и предоставить привилегированным вьетнамским солдатам бесплатный допуск в эти бордели, а остальным вьетнамским солдатам – рыться в карманах в поисках 60 центов, чтобы заплатить за кусок родной манды.