Рыбари и виноградари
Очередное испытание прошло как обычно. Отлично прошло. И потом опять была авария. Максим честно пытался понять возможную причину. Он переговорил со всеми членами комиссии, появились кое-какие идеи, которые следовало бы ещё проверить.
Последнее испытание, завершившееся, как всегда, благополучно, показалось Максиму странным. Он не мог определить, что было не так, но чувствовал, что «не так» было всё.
Он знал: что-то должно случиться, и, когда событие произошло, внутренне был уже готов. Всё началось с очередного сна, где была рыбалка, но вместо рыбы он вытащил змею, которая пыталась укусить его. Проснувшись, подумал, что сон неспроста. Когда вышел к своей машине, собираясь ехать на работу, и увидел двух крепких парней, поджидающих его, понял, что не ошибся. Хотя радости от своей проницательности не испытал. Встречающие предъявили красные удостоверения и вежливо, но настойчиво попросили сесть в «Волгу».
— Я арестован? — на всякий случай поинтересовался Максим.
— Вам всё объяснят, — уклончиво ответили те.
В машине Максим тоскливо анализировал сон: «Змея вроде бы не укусила. Может, обойдётся».
Проехали Лубянку и остановились у отеля «Метрополь».
Затем Максима провели в какой-то номер. По напряжённым лицам сопровождающих и их отстранённому молчанию Максим понял, что встреча будет необычной.
В шикарном гостиничном люксе за кокетливым столом от румынского гарнитура сидел массивный человек в светло-сером костюме. Коротко стриженные волосы, заурядное одутловатое лицо, узкие губы и насмешливо-внимательный взгляд умных и жёстких глаз. На секунду человек отвёл глаза, усаживаясь поудобнее в массивном кресле, которое всё равно было ему мало. И вновь перевёл взгляд на Максима. Он был похож на режиссёра, приготовившегося к премьерному прогону спектакля. С одной стороны, рутина, но вдруг чем-нибудь да удивят.
— Садись, — он кивнул на кресло.
— Добрый день, — неуверенно ответил Максим.
Во время долгой и неприятной паузы человек продолжал разглядывать Максима словно некий причудливый образец под микроскопом. Изучив атомы и молекулы грешного тела, прищуренные внимательные глаза обыскали одежду собеседника. Наконец, словно приняв какое-то решение, протянул руку и представился:
— Генерал Дмитриев, Игнатий Петрович.
Рукопожатие было крепким, можно сказать, беспощадным.
В этой силе чувствовалось ещё столько запаса, что от мысли, что он может увеличить давление пальцев, кисть сразу заныла. Наверное, она уже представляла себя упакованной в капсулу из гипса.
— Максим, из колена Михайловых.
— Наслышан.
Каждое слово ложилось в тревожную пустоту.
Максим не мог уловить настрой собеседника. В нём не было ни дружелюбия, ни враждебности. И это пугало, как всякое непонятное. В щемящей тишине слышно было, как пролетела муха. Она опрометчиво уселась на стол и тоже с интересом уставилась на Максима. Раздался шлепок; генерал задумчиво посмотрел на свою ладонь.
— Шпиона поймал, — невозмутимо, то ли утверждая, то ли спрашивая, сказал он. Затем оторвал у мухи крылья и, стряхнув чёрненькое тельце в пепельницу, поднял глаза.
«Наверное, это вопрос», — догадался Максим и зачастил:
— Так я докладывал, в испытаниях участвует много разных людей, и есть ненадёжные электронные узлы…
— Тра-та-та, мы везём с собой кота, чижика, собаку, Петьку-забияку, обезьяну… Кто там у них ещё?
— Попугай, — подсказал Максим, решив, что, поскольку генерал больной на всю голову, не стоит ему перечить.
— Те, которых я пугаю, долго не живут, — не согласился собеседник.
Максим запутался.
— Видишь, какая штука интересная получается, — Игнатий Петрович вынул из пепельницы мёртвое насекомое и тщательно принялся отрывать ножки, укладывая их в ряд на чистый листок бумаги. — Муха по полю пошла, муха денежку нашла, а потом та муха получила в ухо, — приговаривал он, обращаясь к столу. Повторно с увлечением переложил оторванные лапки, образовав из них треугольник. Потом вдруг резко щёлкнул по кучке ногтем и сказал:
— Весь сыр-бор из-за тебя был. Ты разбойник, ты злодей, ты тот самый Бармалей.
Максим опешил. Ему показалось, что в номере душно. От неожиданности сердце подскочило, как циркач на батуте, и, ударившись о свод черепа, рухнуло вниз. Глаза генерала неприятно жгли кожу. Он почувствовал, как струйки пота катятся по затылку за воротник светлой рубашки. Мысли в голове носились как муравьи в горящем муравейнике. Почему-то он подумал, что рубашку придётся стирать; кстати, и хлеба надо купить, с утра собирался. Потом сообразил, что думает совсем не о том. Кажется, у Достоевского описано: когда осуждённого ведут на казнь, в голову лезет всякая ерунда. Обувь трёт, на лице палача гадкая бородавка. Все мысли мелкие, и жалко тратить на них драгоценные мгновения. Неожиданно на охваченный пожаром муравейник вылили ведро воды: «Если бы хотели арестовать, не привели бы к генералу», — сообразил он. Тревога не ушла, но паника исчезла.
— Вы думаете, что я латинский шпион?
— Почему латинский? — удивился генерал.
— Дед рассказывал, что в тридцать седьмом за знание латыни в обвинениях писали такую формулировку.
Максим неслучайно упомянул деда. А вдруг его собеседник забыл или не знал о его великом родственнике?
Игнатий Петрович первый раз улыбнулся, поскрёб рукой затылок и перешёл на прозу:
— Внучка у меня, четыре года, всё требует: «Почитай, дедушка, сказку». Вот они ко мне и прилипли, — он заговорил каким-то простым, домашним голосом, отчего сразу стал совсем не страшным. — Непростая вещь эти сказки. Особый мир. Тщательно подобранные, выверенные слова: «Карабас-Барабас», — медленно выговорил генерал. — Прямо заклинание какое-то.
Неожиданно Максиму показалось, что в комнате стало темнее, да и холодом повеяло. Генерал был очень странный.
— А старые народные заговоры — там вообще жуть. Сам посуди: «Алфёна! Тугай! Лефтихий! Абракумлятум!.. И крови младенца, и шкурку жабью, и дюжину крысьих хвостиков, да полчаса отварить. Добавить настой полыни пополам с лебедой. Взболтать, но не смешивать…», — генерал прикрыл глаза, словно рассказывал изысканный кулинарный рецепт.
«Господи! Да он безумец, — вдруг подумал Максим. — Может, просто придуривается? Сам нормальный, а манера разговаривать такая. Или ещё круче: нормальный псих, прикидывающийся сбрендившим безумцем».
Он попробовал поискать ответ в лице собеседника, но лучше бы этого не делал. Точно почувствовав его взгляд, Игнатий Петрович открыл глаза и произнёс:
— Мы тут проверку сделали своеобразную. Тебя щупали. Приборы, которые принимала ваша комиссия, были испорчены моими сотрудниками. Они просто не могли работать, по определению. Представляешь, как все удивились, когда сломанные образцы включились и отлично пахали всё время, пока ты находился рядом. Когда ты ушёл, всё встало, как у директора на секретаршу. Можешь это объяснить? — душевно спросил генерал.
Максим растерялся, никак не ожидая такого поворота.
— Нет, — наконец честно признался.
— А я могу…
Повисла томительная пауза.
«Сейчас опять стихи начнёт читать», — догадался Максим. Он почти угадал.
— По щучьему велению, по моему хотению, — заявил безумный генерал. Он вопросительно посмотрел на Максима, словно экзаменатор, дожидающийся от бестолкового студента правильного ответа на произнесённую подсказку. Не дождавшись оного, досадливо мотнул головой и продолжил: — Ты — «везунчик», который умеет заставить окружающую реальность прогнуться под себя. Наверное, хотел, чтобы испытания прошли быстро и успешно? Домой хотел?
Максим молчал. Сейчас наилучшей стратегией было попытаться понять, что происходит. Уж слишком странно оборачивалась ситуация.
А тот продолжал:
— Мы прокрутили всю твою жизнь — тебе всегда неправдоподобно везло. Думаю, если бы я сейчас выстрелил в тебя, оружие дало бы осечку.