Рыбари и виноградари
Но Максима уже научили ничего не бояться. Похоть — отважное чувство, не выстраивающее логических цепочек с трусливым вопросом в конце: «А что будет потом?» Херувимы в душе не пели, они замерли, охваченные вожделением. Струны лопнули. Наверное, искры, пляшущие между ними, наконец столкнулись, и костёр вспыхнул. Цепи порваны, предохранители сгорели. Он заставит Марину кричать от наслаждения, сломает её броню, вытащит живую девушку из застёгнутого на все пуговицы кителя. «Мы тоже умеем мучить, и силы во мне не меньше, чем у вас всех вместе взятых…» В нём проснулось что-то цыганское: выдав неожиданное коленце, Максим хлопнул себя ладонями по бёдрам и выскочил из кабинета, напевая про страстные чёрные очи, сводившие с ума.
Мысли путались. Приехав домой, поспешно застелил посудомойку, запихнул грязную посуду в кровать, тщательно побрился расчёской и даже успел принять душ. Последнее пришлось делать быстро, так, что это походило на обряд крещения. На журнальный стол прыгнула сияющая золотистой фольгой бутылка шампанского с двумя рассыпающими звёздный свет фужерами, а из прикроватной тумбочки томно звала коробка презервативов.
Дверной звонок грубо прервал тонкую нить смелых фантазий.
— У нас боевое задание, — объявила Марина с порога. Она вдруг остановилась, внимательно вглядываясь своими древними волшебными глазами в лицо напарника, его мокрые волосы и романтично горящие глаза.
Максим испугался, что она улыбнётся, словно нанося жалящий удар в челюсть. И этим в очередной раз возьмёт верх, без усилий, а так, играючи.
Но когда Марина заговорила, её лицо прикрыла лёгкая тень боли, словно страдала сейчас именно она:
— Извини. Похоже, я неудачно пошутила, — произнесла тихо и грустно. — Я не нужна тебе. Всё это позади. Летом не помнят о первых ландышах, а рвут розы.
Трудно постичь женскую логику. Максим не уловил, о чём она говорит, но ориентировался на интонацию и понял, что секса не будет. И они не поругаются. Можно сделать вид, что ничего не происходит, и даже не разыгрывать замешательство. Он ждал Офелию, а пришла сестрица Алёнушка, предупредить братца Иванушку, чтобы не был козлом. Максим безмолвствовал, смотря в пол и заслоняя спиной предательское шампанское.
Иногда лучший ответ — это молчание. Тогда вроде как будто ничего и не было.
Марина, похоже, поддержала такую версию, во всяком случае, заговорила как всегда:
— Времени в обрез. Торопилась. Чуть каблук не сломала. Пришла бы сейчас хромая, в одной туфле. А тут ты, такой печальный, как айсберг… Бобик в гостях у Барбоса. А потом бы явился дедушка и выдрал нас плёткой, — она невесело улыбнулась.
Максим тоже усмехнулся. Намёк был понятен. Оказывается, костёр не вспыхнул, а, наоборот, остывал тлеющими искрами.
— Мы должны куда-то поехать? — соображал Максим, прикидывая, в какой Форос они сейчас рванут.
— Нет, — Марина быстро прошла в комнату. — Помоги.
Она буднично убрала злополучную бутылку и сдвинула журнальный столик, освобождая центр.
— Сегодня будет встреча наших «смежников» с американскими. На высшем уровне. Необходимо услышать, о чём они говорят. Мы будем наблюдать за всем из твоей квартиры. Мысленно. Не зря же я тебя столько учила.
— Ты имеешь в виду, создадим сенситивных двойников? — сообразил Максим.
— Ага. Не понимаю, какой от тебя будет прок, но генерал настаивал, чтобы ты участвовал.
— Где будет встреча?
— В Швейцарии, в Монтрё, такой райский городок на берегу Женевского озера. Поскольку будем в медитации долго, надо улечься удобно. Всё, хватит болтать, время не ждёт. Можешь надеть пижаму, я не буду подглядывать…
— Батюшка сказал «в Рай», значит, в рай, — грустно молвил остывший напарник.
Они постелили одеяла на пол, положили подушки под голову и колени, накрылись тёплыми пледами. В йоговской «позе трупа» можно находиться несколько часов практически в бессознательном состоянии.
Максим не стал надевать пижамку, лишь снял жёсткий ремень с брюк. Он привычно дал команду телу на расслабление. Горячая волна охватила ступни, ноги, спину, голову. Глаза провалились в недра черепа и там удобно перевернулись и улеглись. Ритм дыхания замедлился.
И вдруг понял, что всё идёт не так.
Он увидел себя не под потолком комнаты, а в кабинете небесного офиса, разглядывающим знакомую карточку с ангелочками, на которой рукой шефа был написан совсем не библейский короткий приказ: «Дуй ко мне!» Максим понял, что спит.
Он не мог проснуться или изменить ситуацию. Мог только пассивно наблюдать.
Между тем небесный Максим резво побежал в кабинет начальника.
Моисей был деятельно-кипуч.
— Радуйся! — коротко приветствовал он сотрудника.
— Величит душа моя Господа! — смиренно ответствовал Максим.
— Боевое задание у тебя, — возвестил шеф, руками поправляя бороду. — Вижу я страдания народа российского, знаю скорби его.
Он заглянул в лежащий на столе белоснежный свиток, по слогам прочитал: «ваучеризация», «приватизация», «неучтённая наличка» и, не к ночи будет помянуто, «крышевание бизнеса». Начальник строго взглянул на Максима, словно тот был виноват во всём вышеперечисленном.
— Хочу избавить я лучших сынов от угнетения, коим угнетают их, и от гибели в неправедной братоубийственной войне.
— Что, там уже и война идёт? — смиренно спросил Максим.
— Пока нет. Но Вельзевул пытается её устроить. Говорит, что приказ на это имеет. Сверху, — Моисей кивнул на потолок. — Врёт, наверное…
— Может, не врёт? — предположил Максим.
— Неисповедимы пути Господа, — уклончиво согласился начальник. — Вот я и хочу разобраться. Для этого встречусь с Господом и спрошу Его о судьбе народа.
— С самим Господом?! — восхитился Максим.
— Ну, не с самим, — замялся шеф, — ас Ангелом Его. Но Вельзевул не должен знать об этих переговорах. Ты будешь рядом со мной и, если заметишь вражьего соглядатая… — Моисей задумался и наконец сформулировал: —…действуй по обстоятельствам.
— Это официальное распоряжение? — осторожно уточнил Максим.
— Всё, — бросил начальник поспешно. — Некогда говорить. Мы пред очами Его!..
Максим вдруг обнаружил, что стены кабинета исчезли. Теперь они стояли в ухоженном парке на берегу озера. Вокруг цвели красные, розовые, белые и синие цветы. Дорожки из светлой плитки петляли среди ухоженных клумб. Неожиданно куст перед ними полыхнул ярким пламенем. Ветки и листочки покрылись огненными языками, которые весело плясали. Отчего куст стал похожим на новогоднюю ёлку, увешанную гирляндами и бенгальскими огнями. Сияние ослепляло.
— О Господи! — вырвалось у Максима. Он воочию увидел, как выглядело библейское чудо «неопалимой купины», и, честно признаться, зрелище впечатляло.
Моисей, несмотря на возраст, проворно пал на колени. Вокруг огня метался белоснежный голубь, пытаясь не опалить крылья от нестерпимого жара.
— Говори! — раздался громкий глас из недр пылающих.
— Восхвалю Господа, всей душой, всей крепостью, всем сердцем своим… — зачастил было Моисей.
— Три минуты у тебя, — прервал куст.
— Дозволь вывести лучших сынов из земли российской в земли, текущие молоком и мёдом.
— В Израиль, что ли? — донеслось из недр пламени. В голосе явственно звучало сомнение.
— В Европу и Америку, ну, и в Израиль тоже.
— Сколько?
— Пятьдесят миллионов лучших сынов. Учёных, музыкантов, писателей.
— Много. Тридцати хватит. И дщерей красивых не забудь, — в голосе появилась неожиданная эмоциональность. — Генофонд надо сохранить, — разъяснил куст свои чувства. — И золото в этот раз пусть не вывозят. Нечего разорять страну…
— Благодарю, Господи, — Моисей проворно воздел руки. Чувствовалось, что он не рассчитывал на такую удачу. — А с войной можно повременить?
Максим понял, что шеф куёт железо, пока оно, можно сказать, пылает.
— Повремените, — согласился куст и мгновенно погас.
Сияние пропало, от этого вокруг всё как-то потемнело, словно наступили сумерки, и Максим вдруг заметил тёмную фигуру, появившуюся откуда-то сбоку, со стороны берега озера. Складки бесформенного балахона продолжались чем-то длинным, похожим на ребристый хвост рептилии.