Даром (СИ)

К вечеру на флэту собирается под сотню вписчиков. Становится тесно и душно. Поисковый отряд приносит еду со свалки — такой способ питаться называется фриганством. Умом я понимаю, что просроченными на пару недель консервами не отравишься, но все равно брезгую, несколько дней можно продержаться и на шоколаде.
Люди здесь разного возраста — от сбежавших из дома подростков до пенсионеров, которых лохотронщики лишили квартиры. Есть и те, кто пошел в свободные художники по идейным соображениям, но таких немного — большинство загнала сюда нужда. Некоторые днем уходили на работу — в коридорах появились курьерские самокаты. Пожалуй, не буду больше заказывать пиццу с доставкой — мало ли где ночевал курьер, который держит ее в руках.
Ночь коротаю в холодном коридоре — нет никакого желания спать в комнате, набитой пусть и пытающимися сохранять человеческий облик, но все же бомжами. Наудачу опрашиваю раз в три часа случайных людей, перехватывая их по дороге в туалет. Бесполезно. Алину они искренне не помнят — мало ли кто тут тусуется… Везет только на третий раз — пожилая женщина вспоминает, что Алина была грустной и много плакала. Ничего удивительного в этом нет — здесь многие плачут.
Под утро испытываю серьезный соблазн плюнуть на эту авантюру и пойти домой. Принять горячий душ, пожрать по-человечески, поспать в чистой постели. Ну что я здесь найду, кроме вшей или еще какой заразы? На этом флэту десятки людей, все приходят и уходят, когда вздумается. Алина могла свалить отсюда куда угодно, вообще никому ничего не сказав. У меня даже договора на ее поиски нет, я никому ничего не должен…
Но что если пропала здесь не только Алина? Эту девушку разыскивает настырный отец, а сколько в этом и других сквотах подростков и молодых людей, которых, если они пропадут, вообще никто не хватится? Дети алкоголиков и маргиналов — легкая добыча для любой мрази. Раз уж я решил два дня посвятить поискам, надо на поиски их и потратить.
Утром иду в подвал ремонтировать водоотвод, как обещал. Руки у меня растут из правильного места — с детства мелким ремонтом по дому занимался сам. Тетки выдают мне разрозненные инструменты из разных наборов, и два часа спустя напор чуть ржавой, зато совершенно бесплатной — украденной у города, если уж честно — воды восстанавливается. Возвращаюсь на флэт наблюдать жизнь сквота.
Патлатый Джон времени даром не теряет — вовсю ухлестывает за курносенькой Зоей.
— А я в швейный техникум поступать хочу, — рассказывает Зоя. — Там общагу дают и вроде стипуху платят, а учебой шибко не грузят, еще подработать можно.
— Кри-инж какой, — лениво тянет патлатый пижон. — Шарага, фе. Жизнь, бэйб — это панк-рок!
— А чего такое панк-рок? Музон такой?
— Видишь ли, Зоуи, панк-рок — не просто музыка, — вещает парень, строя сложные щи. — Это бунт против пустоты. Он звучит как обещание о завтрашнем дне, написанное на порванном флаге будущего.
— А танцевать можно под этот, как его, панк-рок? — спрашивает глупышка, широко распахнув глаза.
Зеваю. Что может быть банальнее, чем мужчина, пытающихся впечатлить недалекую девицу? Руки он держит при себе, так что ничего криминального не происходит.
— Эй, сатир, хорош хвост распускать, — окликает Джона одна из теток. — Мусор вынести надо!
Джон нехотя тащится к выходу, а я задумываюсь. Сатирами иногда называют мужскую версию нимф. Естественно, что многие мужчины, особенно молодые, мечтали об успехе у женщин. Как по мне — напрасная трата Дара. Будь уверен в себе, не бросай слов на ветер, умей метко, но не обидно пошутить — и внимание женщин тебе гарантировано безо всякой магии. Но это теперь я такой умный, а лет в четырнадцать, кажется, сам только о девушках и думал. Хорош бы я был с Даром сатира… а впрочем, подросткам же Даров не выдали. Оно, пожалуй, и к лучшему.
Подхожу к тетке, перекладывающей коврики, помогаю и как бы невзначай спрашиваю:
— А он правда сатир, этот Джон?
— Да уж наверно, — пожимает плечами тетка, не отрываясь от работы. — Вечно то за одной таскается, то за другой. И девки вроде бы млеют от него. Правда, в любви ему не везет. Девки все куда-то уходят — ну действительно, что молодым здесь делать, всегда можно вариант получше найти. А Джоник тут сидит, как приклеенный.
 
А вот это уже нехорошо. Пора с этим дрищем переговорить по душам, теперь-то я знаю, о чем его стану расспрашивать… Поднимаюсь, чтобы перехватить Джона в коридоре, но он, как назло, возвращается в комнату, садится в центр компании, берет гитару… Битый час слушаю бренчание и фальшивые завывания. Зоя не сводит с патлатого восхищенного взгляда. Скоро народ с работы вернется, тут станет не протолкнуться… Надо проявить инициативу и вытащить Джона на пару добрых и ласковых слов.
Подбираюсь к нему, дожидаюсь перерыва в том, что он по недоразвитости считает музыкой, говорю вкрадчиво:
— Джонни, ты такой крутой, так нравишься девушкам… Я вот тут положил глаз на одну, но не знаю, как подкатить. Может, что посоветуешь?
Парень доволен как слон:
— Говно вопрос, чувак! Пойдем выйдем, расскажу, как вкрашить в себя любую чикулю!
Едва мы оказываемся в тихом закоулке коридора, задаю вопрос:
— Скажи как есть, что ты на самом деле намерен сделать с Зоей?
Если парень нацелен банально на секс, меня ждет несколько довольно неловких минут. Но Джон бесстрастным голосом сообщает совершенно другое:
— Отведу на точку, как только придет сообщение со скрытого номера. Адрес новый каждый раз. Там машина будет ждать. Передам девушку с рук на руки, дальше не мое дело. Принимают женщин до двадцати пяти, без инвалидностей, наркозависимости, опыта проституции. За каждую отваливают по пятьдесят кусков — я уже почти скопил на комнату.
Усилием воли разжимаю машинально сжавшиеся кулаки. Измордовать этого мудилу, чтобы кровью харкал, взять за руку глупышку Зою и увести отсюда… самое естественное, что можно сделать. Но ведь патлатый и в самом деле больше ничего не знает, а выйти надо на тех, кто за этим стоит… Вероятно, Алина у них, да и кто знает, сколько еще наивных, потерявшихся в жизни девушек.
Джон начинает говорить мне уже своим обычным снисходительным тоном:
— Карочи, бро, с чикулей главное — ее зацепить, у нас это называется — закинуть крючок… Искусство пикапа — это не поймать рыбу в сети, а научить её танцевать на крючке.
Стиснув челюсти, выслушиваю набор высокопарных банальностей. Отделываюсь от Джона. Нахожу тихое место, откуда просматривается дверь в нашу комнату, звоню Лехе и рассказываю, как обстоят дела.
— Саня, только не вздумай в это лезть, — быстро говорит Леха. — Сейчас же вали домой. Флэт этот мы знаем, сейчас пришлем агента.
Фыркаю:
— Да знаю я ваших агентов, Лех. Его сюда запустить — все равно что слона в посудную лавку. Мигом спугнет всех, кто задумал хоть какое-то преступление, в радиусе километра. А я уже в бомжатник внедрился, меня тут за своего держат. Прослежу за этим Джоном и девушкой…
— Проследишь — а дальше-то что? В одиночку голыми руками отряд бандитов сложишь? Давно ты у нас Рэмбо заделался? Так будем действовать. Наш агент с тобой свяжется и передаст маячки. Прикрепишь один незаметно к одежде этой Зои. Куда бы ее ни увезли, мы проследим. Дальше — не твое дело, понял меня, Саня? Не лезь в пекло, уезжай домой. Понял меня?
— Понял, понял, не кипишуй. Связь!
Не выпускаю из поля зрения Джона и Зою. Дурочка липнет к дрищу, а он хоть и внимателен к ней, однако рук не распускает. Что, моральные принципы не позволяют трахнуть девушку, которую собираешься продать? Ишь, чувствительный какой гаденыш…
Я-то думал, противно будет жить с бомжами. А это как раз вполне терпимо — люди как люди. Что противно по-настоящему, так это находиться в одном пространстве с гнидой Джоном и не выдавать нарастающего желания отбить ему почки. Постоянно себе напоминаю, что ради успеха дела придется на время подавить брезгливость.
Получаю и тут же удаляю сообщение от агента. Спускаюсь к нему — он выглядит как хмурый бомж в низко надвинутой шапке — и принимаю маячки. Леха выдал с запасом, целых три. Это коробочки размером с половину пачки тонких дамских сигарет каждая. Я ожидал, они будут меньше… но если вдуматься, батарейка-то в них на несколько суток, она не может быть невесомой. На каждом маячке — клеевой слой, надеюсь, надежный; и еще дополнительная клеевая полоска — заклеивать прореху в одежде.