Окно выходит в белые деревья...

Часть 19 из 70 Информация о книге
  ЯРМАРКА В СИМБИРСКЕ
   Ярмарка!
                    В Симбирске ярмарка!
 Почище Гамбурга!
                                Держи карман!
 Шарманки шамкают,
                               а шали шаркают,
 и глотки гаркают:
                            «К нам,
                                           к нам!»
 В руках приказчиков
                                     под сказки-присказки
 воздушны соболи,
                                парча тяжка,
 а глаз у пристава
                               косится пристально
 и на «селедочке» [2] —
                                  перчаточка.
 Но та перчаточка
                                  в момент с улыбочкой
 взлетает рыбочкой
                                    под козырек,
 когда в пролеточке
                                   с какой-то цыпочкой,
 икая,
               катит
                            икорный бог.
 И богу нравится,
                                как расступаются
 платки,
                треухи
                               и картузы,
 и, намалеваны
                            икрою паюсной,
 под носом дамочки
                                     блестят усы.
 А зазывалы
                      рокочут басом.
 Торгуют юфтью,
                                 шевром,
                                                атласом,
 прокисшим квасом,
                                       пречистым Спасом,
 протухшим мясом
                               и Салиасом [3].
 И, продав свою картошку
 да хвативши первача,
 баба ходит под гармошку,
 еле ноги волоча.
 И поет она,
                         предерзостная,
 все захмелевая,
 шаль за кончики придерживая,
 будто молодая:
 
  «Я была у Оки,
 ела я-бо-ло-ки,
 с виду золоченые —
 в слезыньках моченые.
 
  Я почапала на Каму.
 Я в котле сварила кашу.
 Каша с Камою горька.
 Кама — слезная река.
 
  Я поехала на Яик,
 села с миленьким на ялик.
 По верхам и по низам —
 все мы плыли по слезам.
 
  Я пошла на тихий Дон.
 Я купила себе дом.
 Чем для бабы не уют?
 А сквозь крышу слезы льют…»
 
  Баба крутит головой,
 все в глазах качается.
 Хочет быть молодой,
 а не получается.
 
  И гармошка то зальется,
 то вопьется,
                        как репей…
 Пей, Россия,
                         ежли пьется,
 только душу не пропей!..
 
  Ярмарка!
                    В Симбирске ярмарка!
 Гуляй,
            кому гуляется!
 А баба пьяная
 в грязи валяется.
 
  В тумане плавая,
 царь похваляется…
 А баба пьяная
 в грязи валяется.
 
  Корпя над планами,
 министры маются…
 А баба пьяная
 в грязи валяется.
 
  Кому-то памятник
 подготовляется…
 А баба пьяная
 в грязи валяется.
 
  И мещаночки,
                        ресницы приспустив,
 мимо,
              мимо:
                            «Просто ужас!
                                                        Просто стыд!»
 
  И лабазник стороною,
 мимо,
                 а из бороды:
 «Вот лежит…
                        А кто виною?
 Все студенты
                          да жиды…»
 И философ-горемыка
 ниже шляпу на лоб
 и, страдая гордо, —
 мимо:
 «Грязь —
                    твоя судьба, народ!»
 Значит, жизнь такая подлая —
 лежи
              и в грязь встывай?!
 Но кто-то бабу под локоть
 и тихо ей:
                        «Вставай…»
 Ярмарка!
                     В Симбирске ярмарка!
 Качели в сини,
                             и визг,
                                        и свист,
 и, как гусыни,
                        купчихи яростно:
 «Мальчишка с бабою…
                                        Гимназист!»
 Он ее бережно ведет за локоть,
 он и не думает, что на виду.
 «Храни Христос тебя,
                                         яснолобый,
 а я уж как-нибудь сама дойду…»
 И он уходит,
                       идет вдоль барок
 над вешней Волгой,
                                       и, вслед грустя,
 его тихонечко крестит баба,
 как бы крестила свое дитя.
 Он долго бродит…
                                   Вокруг все пасмурней…
 Охранка —
                       белкою в колесе.
 Но как ей вынюхать,
                                       кто опаснейший,
 когда опасны в России все!
 Охранка, бедная,
                                  послушай, милая:
 всегда опасней, пожалуй, тот,
 кто остановится,
                                кто просто мимо
 чужой растоптанности
                                          не пройдет.
 А Волга мечется,
                                        хрипя,
                                                       постанывая.
 Березки светятся
                                     над ней во мгле,
 как свечки робкие,
                                  землей поставленные,
 за настрадавшихся на земле.
 
  Ярмарка!
                     В России ярмарка!
 Торгуют совестью,
                                  стыдом,
                                                    людьми,
 суют стекляшки, как будто яхонты,
 и зазывают
                         на все лады.
 Тебя, Россия,
                          вконец растрачивали
 и околпачивали в кабаках,
 но те, кто врали и одурачивали,
 еще останутся в дураках!
 Тебя, Россия,
                         вконец опутывали,
 но не для рабства ты родилась.
 Россию Разина,
                              Россию Пушкина,
 Россию Герцена
                                не втопчут в грязь!
 
  Нет,
             ты, Россия,
                                    не баба пьяная!
 Тебе страдальная дана судьба,
 и если даже ты стонешь,
                                            падая,
 то поднимаешь сама себя!
 
  Ярмарка!
                   В России ярмарка!
 В России рай,
                           а слез? — по край,
 но будет мальчик —
                                     он снова явится —
 и скажет праведное:
                                        «Вставай…»
 
 1964–1997
Перейти к странице:
Предыдущая страница
Следующая страница