Окно выходит в белые деревья...

 
 
Страданье устает страданьем быть
 
и к радостям относится серьезно,
 
как будто бы в ярме обрыдлом
 
бык траву жует почти религиозно.
 
 
 
И переходит в облегченье боль,
 
и переходит в утешенье горе,
 
кристаллизуясь медленно, как соль
 
в уже перенасыщенном растворе.
 
 
 
И не случайно то, что с давних пор
 
до хрипоты счастливой, до срыванья
 
частушечный разбойный перебор
 
над Волгой называется «страданье».
 
 
 
Просты причины радости простой.
 
Солдат продрогший знает всею юшкой,
 
как сладок даже кипяток пустой
 
с пушистым белым облачком над кружкой.
 
 
 
Что нестрадавшим роскошь роз в Крыму?
 
Но заключенный ценит подороже
 
на каменном прогулочном кругу
 
задевший за ботинок подорожник.
 
 
 
И женщина, поникшая в беде,
 
бросается, забывши о развязке,
 
на мышеловку состраданья,
 
где предательски надет кусочек ласки.
 
 
 
Усталость видит счастье и в борще,
 
придя со сплава и с лесоповала…
 
А что такое счастье вообще?
 
Страдание, которое устало.
 
 
9 октября 1968
 
Переделкино
 
  
«Скупо сказал, не рыдая…»
 
 
 
Скупо сказал, не рыдая,
 
старый парижский таксист:
 
«Родине передайте —
 
я перед нею чист…»
 
 
 
Родина… Чье это имя?
 
Неба? Травы? Креста?
 
Перед детьми своими,
 
Родина, ты чиста?
 
 
12-13 октября 1968
 
  
«Не используй свой гений, поэт…»
 
 
 
Не используй свой гений, поэт,
 
ореол, перед коим робеют,
 
и опальный отлив эполет
 
для добычи любовных трофеев.
 
 
 
Одиночества не оглашай,
 
не проси, чтоб тебя пожалели,
 
и трагедией не обольщай,
 
как Грушницкий солдатской шинелью.
 
 
 
Ведь у женщин беспомощных тех,
 
для которых ты словно икона,
 
подать нежностью требовать — грех,
 
вымогать доброту — беззаконно.
 
 
 
Преступление — с чувством прочесть
 
и за горло строкой заарканить.
 
Для мужчины нешибкая честь
 
побеждать побежденных заране.
 
 
 
Слава — страшный для женщин магнит.
 
Прилипает к ней каждая шпилька.
 
Даже скрепка — и та норовит
 
позабыть свою ведомость пылко.
 
 
 
Но магнит не уйдет от вины,
 
так вцепляясь и в ценность и рухлядь,
 
если вытянет гвоздь из стены,
 
а икона висевшая рухнет.
 
 
 
И сумей, если вправду поэт,
 
избегая всех льгот положенья,
 
не унизить себя до побед,
 
а возвыситься до пораженья.
 
 
1969
 
  
ПРОЩАНИЕ С СИРАНО
  
 
Э. Рязанову
 
 
 
Прощай, Сирано!
 
                              В павильоне все лампы погашены,
 
и только ботфорты твои,
 
                                              как насмешка, остались в багажнике.
 
Прощай, Сирано,
 
                              мой далекий двойник, мой собрат.
 
Бургундского нет в магазинах.
 
                                                         «Сучка» на прощанье.
 
Тебя мне в кино запретили сыграть,
 
а в жизни меня мне играть запрещают.
 
И лошадь уводят,
 
                               и шляпа, плюмажем дерзя,
 
как черный цветок,
 
                                   на погибший сценарий возложена,
 
и тысяча маленьких скользких «нельзя»
 
сливаются в «жить невозможно!»
 
Не стоит просить ни о чем кардинальскую ложу.
 
Сдирают мой грим,
 
                                  а хотели, наверно бы, кожу.
 
Товарищ Баскаков с лицом питекантропа,
 
как евнух, глядящий испито и каменно,
 
картину прикрыл, распустил киногруппу.
 
Живейшая бдительность свойственна трупу.
 
И трупы от злобы на креслах подскакивают,
 
и трупы, пыхтя, все живое закапывают.
 
Россия когда-то была под баскаками,
 
теперь —
 
                  под баскаковыми.
 
Они бы хотели
 
                          бессильно лютуя,
 
прикрыть не картину, а литературу,
 
но цену бездарностям им не завысить,
 
и главные роли от них не зависят.
 
Смотрите —
 
                         трагически и озорно
 
играю я все-таки роль Сирано!
 
Самою природой изобретен
 
я был, как гуляка, поэт и бретер.
 
Меня вам не снять с этой роли.
 
А сердце большое в наш век так смешно,
 
как нос уморительный Сирано,
 
и в роль я вхожу поневоле.
 
Посылка! Рипост не бросает вас в дрожь?
 
Пусть будет вам это уроком.
 
Вам кажется тот, кто на вас непохож,
 
                                                                      уродом?
 
Посылка! Но шпага увязла опять
 
в субстанции слишком пахучей.
 
Не слишком приятно всю жизнь фехтовать
 
с навозною кучей.
 
Сыграть Сирано я мечтал еще в детстве,
 
наивный задрипанный шкет,
 
и вот на меня, как положено в действии,
 
наемные руки наводят мушкет.
 
И только когда я дышать перестану
 
и станет мне все навсегда все равно,
 
Россия поймет,
 
что ее, как Роксану,
 
любил я, непонятый, как Сирано…
 
 
Август 1969