Поэзия Латинской Америки

  
Пятый полк [66]
 
Перевод В. Столбова
 
 
 
Ветер, кастильский ветер,
 
правда в тебе и сказка,
 
ласков ты и неласков,
 
звонкий и молчаливый.
 
От двух матерей ты, ветер,
 
магнолии и оливы.
 
Республиканское знамя,
 
ветер в тебе и пламя,
 
и кровь испанского сердца.
 
Тебя поднимают солдаты
 
полка, что зовется Пятым.
 
Знамя, винтовка, ветер,
 
горький кастильский ветер.
 
Настежь раскрыто сердце,
 
кровь запевает тихо,
 
кровь обретает выход
 
из обнаженного сердца —
 
выход на жаркий ветер,
 
на ветер, кастильский ветер.
 
Ветер морской и рабочий,
 
он крылья мельниц ворочал,
 
ветер страды военной —
 
он бьет, сокрушая стены,
 
он мчится, прямой и грозный,
 
и путь его неизменный —
 
к далеким, но ясным звездам.
 
 
  
На смерть Федерико Гарсиа Лорки [67]
 
Перевод В. Столбова
 
 
 
Смотрит смерть влюбленными глазами,
 
сердце мертвое исходит криком,
 
полыхают пепельные зори
 
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
 
На земле, в тени густой оливы,
 
смерть стихи нашептывает тихо.
 
И шумят, во тьме шумят приливы,
 
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
 
О, заря убийц и кардиналов,
 
преступленья страшная улика!
 
Вырастет бессмертник небывалый
 
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
 
Запевают вечером цикады,
 
херес по заре шелками выткан,
 
и цветут, во тьме цветут пионы,
 
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
 
Всюду жизнь, бессмертная навеки,
 
обнимает камень повилика,
 
мчатся к морю сумрачные реки,
 
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
 
Мертвые скорбят тореадоры,
 
лихорадит сердце злая прихоть,
 
и блестят, во тьме блестят навахи [68],
 
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
 
Смотрит смерть влюбленными глазами,
 
алая в руках у ней гвоздика.
 
Отвоюем мы святую землю,
 
 
 
на которой умер Федерико.
 
 
  
Песня для бродяг
 
Перевод В. Васильева
 
(Написана Хуансито Каминадором)
 
 
Привет, бродяги, привет!
 
Тропа то уже, то шире,
 
и ничего у нас в мире,
 
кроме беспечности, нет.
 
 
 
Да здравствует братство всех
 
плутающих по вселенной!
 
Кроме мечты сокровенной,
 
нам не осталось утех.
 
 
 
Порой не смыкаем глаз.
 
Ни очага, ни одежды.
 
На свете, кроме надежды,
 
нет ничего у нас.
 
 
 
За тех мы подымем тост,
 
кого лишь вино согреет,
 
кто ничего не имеет,
 
кроме мерцающих звезд.
 
 
 
И пусть безумен наш пыл.
 
Начнем резвиться, как дети.
 
У нас ничего на свете
 
не будет, кроме могил.
 
 
 
Забыло небо про нас.
 
Не раз за чужим порогом
 
друг другу мы скажем: «С богом!»
 
Но к богу пойдем лишь раз.
 
 
  
Элегия на смерть Мигеля Эрнандеса [69]
  
Перевод А. Гелескула
 
 
Струитесь, слезы боли и печали…
 
Гарсиласо
 
 
 
За какою звездою искать его взглядом?
 
Где зацвел его посох лесною черешней?
 
Где теперь он пасет белопенное стадо
 
под напев, улетающий горечью вешней?
 
 
 
Пусть речная волна его сердцу постелет
 
каменистое ложе на ласковом плесе,
 
чтобы пели шахтеры и пахари пели
 
там, где тень его бродит, срывая колосья.
 
 
 
Но я знаю — он жив: когда черная кара
 
настигает убийц, восстает он из тленья.
 
О руках его бредят немые гитары,
 
и к пылающей Волге зовет его пенье.
 
 
 
Он в борьбе ежечасной. В тюрьме и могиле,
 
со скитальческих троп и повстанческих высей
 
он возносит знамена — багряный светильник
 
для воскреснувшей поступи Павших Дивизий.
 
 
 
Он по-прежнему с нами, познавшими рано,
 
что кровавые меты поэзию метят.
 
Мы сегодня стоим под крылом урагана,
 
но не в бегстве — в полете нас молнии встретят.
 
 
 
Он был голосом времени, хлынувшим кровью,
 
и на наших губах не умрут его звуки.
 
Бьют кровавые крылья в мое изголовье.
 
Пепел мертвых поэтов сжигает мне руки.
 
 
 
Да прильну я к их теням, лишенным покоя,
 
и, завет их свершая, умру, но не смолкну!
 
Звезды, воды, деревья, голубки, левкои —
 
без ружья под рукой вы отныне безмолвны.
 
 
 
Было тихо, но я и Мигель уже знали:
 
это пальцами молний к нам тянутся тучи…
 
Я сберег его имя, и вновь оно с нами
 
возвращается мерить дороги и кручи,
 
и в тумане войны на походное знамя
 
это имя приколото розою жгучей.
 
 
 
О Мигель, — мертвый голос, простертый распятьем!
 
На клинках твоих губ — поцелуи свободы.
 
И пока мы за кровь твою яростно платим,
 
твой напев побеждает легенды и годы.
 
 
 
Твоим именем нивы взывают о ружьях,
 
твоим именем ружья взывают о нивах,
 
и от моря до моря над пашнями кружит
 
гул гражданских стихов и боев справедливых.
 
 
 
И, вставая из праха пылающим маком
 
и во тьме обжигая предутренний ветер,
 
ты горишь перед нами пророческим знаком
 
твоего воскрешенья в испанском рассвете.