Поэзия Латинской Америки
Часть 88 из 124 Информация о книге
«Я слез этой ночью с коня…»
Перевод Юнны Мориц
Я слез этой ночью с коняу дома, с которым простилсяоднажды в преддверии дня.А двери закрыты навеки, и некому встретить меня…Скамейка, где мама спросоноксветила старшему брату, седлавшему спину коня,чтоб я — деревенский ребенок —пушинкой летел над оградой, не зная печального дня.Скамейка, где грустное детствоосталось на солнце осеннем…И боль безошибочно метит ворота, где некому встретить меня…Чихает мое божество,его называют животным,дымится оно, и томится, и цокает по мостовым,потом переходит на ржаньеи двигает ухом живым…Молитву кончает отец,и, может быть, он растревожен,что я опоздал под конец.Мечтанья свои нараспевтянут веселые братья,и близится праздник — и дело с концом.Я жду, и на миг мое бедное сердцево мне застревает яйцом.Родители, братья мои — настолько мала эта горстка,которую мы покидаем однажды в преддверии дня,что некому выйти со свечкой и некому встретить меня.Зову — и ни вздоха, ни слова.Мы замолкаем и плачем.Животное все еще ржет.А в доме уснули навеки,и к лучшему это настолько,что конь устает равномерно качать головой в тишине,и дремлет, и с каждым поклоном бормочет он голосом сонным,что все хорошо, все прекрасно, прекрасно, прекрасно вполне…«Когда наконец вернутся…»
Перевод Юнны Мориц
Когда наконец вернутсяэти взрослые, в котором часу?Шесть ударов слепого Сантьяго [240], —и на улице стало темно.Мама сказала, что она не задержится.Акедита, Натива, Мигель,не ходите туда, где, гнусавя,две минуты тому пронеслисьголосящие длинные тенипривидений. Вы слышите? Плещуткуры крыльями, так испугались,неизвестно кого и когда.Не ходите, останемся здесь.Мама сказала, что она не задержится.Нам не грустно. Давайте смотретьна кораблики, — мой превосходен! —мы сегодня играли, не ссорясь,как положено, в праздник святого.И в корабликах наших остались,как положено, сласти на завтра.Посидим вчетвером и покорноподождем возвращения взрослых,уходящих вперед беспощадно,оставляющих нас так, как будтомы не можем их сами покинуть.Акедита, Натива, Мигель!Я зову, я ищу в темноте, как слепой.О, минуй, одиночество, братьев моихи свали на меня этот камень сиротства.«Скользит пианино и в сердце вбегает…»
Перевод А. Гелескула
Скользит пианино и в сердце вбегаетвеселым ребенком с весенних газонов —и вдруг застывает в оковах покоя,в железных тисках десяти горизонтов.И снова бежит. И уходит в туннели,все дальше и дальше, в туннели печали,в просвет позвонков, все теснее, темнее…И катятся эхом тревожные трубытягучей тоски, пожелтевшей с годами,плывут восковыми волнами затмений —и шепчется рой комариных кошмаров,умерших для грома, герольда рождений.Кого, пианино, в потемках ты ловишьсвоей немотою, зловеще звенящей,своей глухотой, настороженно чуткой?Биение тайны…О пульс цепенящий!«Как ты нас ищешь знаками глубин…»
Перевод А. Гелескула
Как ты нас ищешь знаками глубин,о море! Как безжалостно, как жуткоты в лихорадке света!Вбивая клин за клином,страница за страницей,ты бьешься, бьешься в бешеном сезам,пока рыдают волныи, закусив вольфрамовые губы,переливают ветерв стремительные строкии плавники завороженных «эль»…Доктрина черных крыльев, сотрясенныхознобом плеч затравленного дня.О море, вертикальный фолиантс единственной страницейнаизнанку.«С кем ночами черными, как уголь…»
Перевод Юнны Мориц
С кем ночами черными, как уголь,возвращалась ты, болтая простодушно,тот исчез навек. Ограблен угол,где бывала ты так зла и так послушна.Все исчезло: ночи черные, как уголь,твои залив, и окрик твой, и разговорыс матерью твоей покойной… звезды юга,чай, пропахший солнцем, волны, горы.И каникулы исчезли, и свиданья,и груди твоей покорность, и старанья,чтобы я не покидал твой дом.Все исчезло ради зрелого страданья,ради нашего удела в мирозданье —неизвестно для чего родиться в нем.«Завтра, мати, приду в Сантьяго…»
Перевод А. Гелескула
Завтра, мати, приду в Сантьягозахлебнуться твоими слезами.Горький опыт мой за плечами,блеск фальшивый на боль нанизан.Там, под аркой твоей тревоги,у подножья босых печалей,меня встретит пустынный дворикшоколадной резьбой карниза.Меня встретит в пустом коридоредобродушно-скуластое кресло —мой наставник, вечно кряхтевшийот проворных ягодиц детства.Для тебя я собрал по крохаммои самые чистые ласки!Слышишь, как захрапела дорога?Слышишь, гикнуло утро? Скорей!Губы горнов закушены страстно!Я твой символ любвидля земных пустырейотливаю в пустотах пространства!О немые воланы, ведите,все сводя путеводные нити,все свиданья, до боли не те!Так, бессмертная мертвая… Так…За двойные врата твоей крови,куда входят, склонясь головою,на носочках, настолько неслышно,что отец, перед тем как вошел,так притих, что уменьшился вдвое,ставши первым твоим малышом…Так, бессмертная мертвая… Вниз,в базилику костей твоих вечных,где и плач не погасит очаг,где и кончиком пальцане тронет Судьба…Так, бессмертная мертвая.Так!