Поэзия Латинской Америки

  
Элегия герцогу де Мармелада
 
 
 
О безупречный, очей услада, герцог де Мармелада!
 
Где сегодня твои кайманы в дальней деревне Понго?
 
Где округлая, голубая тень твоих баобабов?
 
Где пятнадцать твоих красоток, пахнущих сельвой и тиной?
 
 
 
Впредь не отведать тебе жаркого из молодого мяса,
 
искать знакомые обезьяны вшей у тебя не будут,
 
не выследит глаз твой, нежный и томный, женственную жирафу
 
в оцепенелом молчанье равнины, в сонной жаре саванны.
 
 
 
Кончились ночи твои с кострами, взметавшими желтые космы,
 
и с монотонной капелью — вечным рокотом барабанов,
 
в чью глубину, как в теплую тину, медленно ты погружался,
 
дна достигая — заветного слоя прадедов и прабабок.
 
 
 
Нынче в нарядном мундире французском шествуешь ты изящно,
 
липкою патокой льстивых приветствий ты, царедворец, залит,
 
а ноги твои, наплевав на титул, орут из модных ботинок:
 
— Эй, Бабилонго, пройдись по карнизу! Пройдись по дворцовой крыше!..
 
 
 
Ах, как с мадам Кафоле учтив ты, как обходителен с нею!
 
Ты весь — как бархат на волнах скрипок на изумрудных волнах;
 
но еле сдерживаешь ты руки, вопящие из перчаток:
 
— Эй, Бабилонго, чего ты медлишь?! Вали ее на кушетку!..
 
 
 
От дна, от глубин, от заветного слоя прадедов и прабабок,
 
в оцепенелом молчанье равнины, в сонной жаре саванны,
 
плачут — о чем же? — твои кайманы в дальней деревне Понго,
 
о безупречный, очей услада, герцог де Мармелада!
 
 
  
Удовольствия
 
 
 
Французский флаг заходит в гавань. Шлюхи,
 
борделей лоно настежь распахните!
 
 
 
Британский стяг в порту. Пора притоны
 
от нищих завсегдатаев очистить!
 
 
 
Хоругвь американцев… Негритята
 
и пальмы все должно быть наготове!
 
 
 
Ром, девки, черные мальчишки. Сладость
 
трех главных сил, трех мощных воплощений
 
Антильских островов.
 
 
  
САЛЬВАДОР
   
КЛАУДИА ЛАРС [254]
   
Песнь
 
об индейском ребенке
 
Перевод Т. Глушковой
 
 
 
Смуглый малыш уснул…
 
Вот отыскать бы на свете
 
того, кто влил ему в жилы кровь
 
орехового цвета.
 
 
 
Может быть, ком земли
 
в этом замешан действе;
 
может, сова-науаль,
 
преданная индейцу?
 
 
 
Ох, и глядела я —
 
всю обошла я землю! —
 
на маис и магей [255],
 
на вулканы и сельву.
 
 
 
Все-то искала я, —
 
ох, отыскать не сумела! —
 
взмыла из-под разбитых ног
 
стайка горлинок белых.
 
 
 
Улыбнулся во сне…
 
Видит дитя, наверно,
 
храм ушедших людей,
 
что нынче в песках затерян.
 
 
 
Древних времен ткачи
 
ткали фазанов на ветке,
 
с греческих ваз цветы
 
живут на материн ветхой.
 
 
 
И дороги ведут
 
от Исáлько к Петéну
 
сквозь бабочек, и листву,
 
и бешеных трав сплетенье.
 
 
 
Вздыхает во сне малыш…
 
И возвращаться медлит
 
в страну, где все, что прежде цвело,
 
от горя теперь померкло.
 
 
 
В раковине морской
 
древний грохочет ветер,
 
раковина хранит
 
далекий берег рассвета.
 
 
 
Засохли ши́ло цветы,
 
а прежде медом желтели;
 
яшмовое острие
 
на три куска разлетелось.
 
 
 
Беглым народам — бежать,
 
больше спасенья нету,
 
топот тяжких копыт
 
мчится за ними по следу.
 
 
 
Тише: проснется малыш…
 
Голова заболела,
 
больно ему во сне з
 
а этот край омертвелый.
 
 
 
Боязно одному;
 
снова — и не заметишь —
 
сон его оплетут
 
воспоминаний сети.
 
 
 
Страхи, как ночь, длинны,
 
тяжки, как путь индейца…
 
Мается он во сне,
 
в дремоте немого детства.
 
 
  
РОКЕ ДАЛЬТОН ГАРСИА [256]
    
Иду к твоим боям
 
Перевод П. Грушко
 
 
 
Отчизна,
 
крестьянка-мать,
 
я умолкаю, голос твой заслышав,
 
и чувствую, как сердце наполняет
 
любовь К тебе!
 
Когда я думаю об улицах угрюмых
 
и о горах, стремительно взмывающих
 
в заоблачную высь,
 
о шумных митингах твоих,
 
о каждом голодающем ребенке,
 
о пролитых в молчании слезах,
 
о вспышках гнева
 
и о твоих кровоточащих ранах,
 
когда я думаю о голосах печальных,
 
о трудном хлебе,
 
о спинах, по которым плеть гуляет,
 
когда я вспоминаю всех убитых
 
и каждый выстрел по Свободе,
 
и каждого предателя и тех,
 
кто кулаки до крови сжал в карманах,
 
когда я думаю о знамени твоем,
 
О времени, летящем над тобою,
 
и о глазах, в которых смерть застыла,
 
и о других глазах — глазах слепцов, —
 
я в битвы за тобой иду, отчизна!
 
Ты словно роза в сердце распустилась!