Взаперти (СИ)

- Но вы постараетесь что-нибудь нарыть на этот Интекс?
- Я сделаю все возможное, – пообещал Дауни.
- Если бы только Джая не впала в кому… – задумчиво протянул Том, – как много она могла бы рассказать...
- Джая Вайш скончалась два дня назад, не приходя в сознание, – сообщил безопасник.
- Как?! Почему мне не доложили?! – начал волноваться Томас.
- Я сам узнал только сегодня, – раздосадовано покачал головой Дауни, – говорю же, меня не подпускают к расследованию, и только благодаря Саджу я хоть как-то в курсе дел. А он, видимо, замотался, не мог позвонить мне раньше.
- Извините, Роберт, – с чувством произнес Хиддлстон, – я не должен был кричать на вас.
Том пытался, он так пытался держать себя в руках, не показывать своего раздражения, но иногда это было трудно. Чаще всего это было трудно. Чувствовать собственную беспомощность в каких-то обычных бытовых мелочах, не иметь возможности самому делать привычные вещи — это все не просто раздражало. Это бесило и выбивало из колеи.
Томас вспомнил о том, как он заново пытался научиться есть. Только на второй день он смог, не промахиваясь, донести полную ложку супа до рта. А уж когда получилось не разбрызгать суп по подносу — это был настоящий прогресс. Для него, никогда раньше не задумывавшемуся о том, как это просто — есть ложкой суп — такие вот мелочи сейчас казались до боли унизительными. Хиддлстон ненавидел сам себя за то, что персонал больницы возится с ним, как с маленьким. И понимал, что один он пока не справится.
Сегодня, когда Крис вывез его из здания Центра доктора Браны, он порадовался тому, что глаза его не могут видеть. Наблюдать жалость на лицах людей, смотрящих на то, как молодого мужчину катят на каталке — он бы этого не вынес. Вероятно, обществу легче называть калек “людьми с особыми потребностями”, возможно, здоровые полагают, что этим они как бы извиняются перед больными, дескать: смотрите, мы не ограничиваем вас ни в чем, вы такие же как мы… Все это чушь собачья! На тех, кто не может самостоятельно передвигаться, даже сегодня, в насквозь пропитанном толерантностью обществе, все так же смотрят в лучшем случае с жалостью. Чаще же всего предпочитают не замечать. К своему стыду, Том и сам так смотрел на инвалидов. Его компания производила сотни полезных вещей, имеющих назначение облегчить жизнь таким, каким он сам сейчас являлся. Все эти средства передвижения, гигиенические принадлежности и прочее — сегодня Том был уверен, что именно эти вещи еще больше подчеркивают особенность инвалидов, хотя и признавал полезность всех этих приспособлений. Он отчаянно верил Крису, когда тот говорил о том, что возможность ходить обязательно вернется, и строго выполнял все, что требовал от него физиотерапевт, и даже больше, когда занимался дополнительно. Но пока результата не было. Крис, милый, славный Крис — он так до наивного слепо верил в то, что слепота Тома тоже рано или поздно пройдет. Он постоянно приглашал офтальмологов — казалось, со всех концов Англии, и никто из них не смог помочь. Хиддлстон знал, что ни один врач ему не поможет. Он был уверен только в одном — зрение вернется, когда Том «прозреет» – или как там точно сказал бабаджи Садхир. Это не поддавалось никакой логике, все это было чушью, мистикой — всем тем, во что Томас, будучи ученым, никогда не верил. Но именно Садхир исцелил его — пусть таким диким способом — но Том остался в живых. Значит, садху видел, знал что-то такое, что теперь предстояло узнать Тому. Узнать и исправить. Почему он считал, что должен исправить именно последствия чужого преступления, совершенного в далекой Индии? Пусть это тоже не поддавалось никакой логике, но для Тома это было очень важным. Он верил, что когда преступники получат по заслугам, а их жертвы получат исцеление, то и он сам сможет исцелиться. Это было иррационально, но любая вера по сути иррациональна. И сейчас у Тома впервые в его жизни появилась Вера. В то что он, даже будучи слепым инвалидом, может хоть что-то исправить. Вера придавала решимости. Вера помогала просыпаться каждое утро. Вера. И еще Крис. Милый, славный Крис. Почему-то Том был уверен, что Крис не смотрит на него с жалостью, как смотрел бы он сам на человека в инвалидном кресле. Томас чувствовал — Крис смотрит на него с любовью. И отчаянно мечтал о том, что увидит этот его взгляд своими глазами.
 
- Вам не за что извиняться, – голос Дауни заставил Хиддлстона отвлечься от неприятных размышлений.
- Мирра знает? – коротко спросил Том.
- О смерти сестры? Я думаю, ей сообщили, – ответил Роберт.
- Могу я увидеть ее? Пожалуйста!
- Это невозможно, Томас…
- Мне странно слышать от вас слово «невозможно», – опять пустил в ход лесть Хиддлстон, но хитрого лиса Дауни не так-то просто было сбить с толку лестью.
- Не просите, Том. Повторяю: это не-воз-мож-но! Ни один судья в здравом уме не выдаст вам разрешение на посещение той, которая пыталась вас убить.
- Не она пыталась меня убить! – в сердцах воскликнул Хиддлстон. – И если бы я мог с ней поговорить, кто знает, возможно, я узнал бы больше, чем этот ваш следователь… Роджерс.
- Мне жаль, Том, – покачал головой Роберт. – Не просите. Тут я бессилен.
Хиддлстон только тяжело вздохнул и устало откинулся на подушки.
- Хорошо. Последний вопрос: для кого разрабатывалась сыворотка? Кто бы мог заказать такую?
- Вариантов несколько: латиноамериканские картели, арабские террористы, африканские пираты, хотя у этих денег не хватит… кто еще… Да зачем вам это?
- Сам пока не знаю, – честно признался Томас, – просто хочу иметь в голове полную картину. Возможно, отталкиваясь от заказчика, можно прийти к организатору подпольной лаборатории.
- Я попробую осторожно поинтересоваться по своим каналам, не интересовался ли кто подобными разработками.
- Попробуйте, Роберт, – отозвался Том, – хотя я знать не хочу, что это у вас за каналы такие.
- Как я уже говорил, многие знания — многие беды. Если бы вы только меня послушали…
Покидая Центр Доктора Браны, Роберт думал о том, что ему сказочно повезло, когда не пришлось уговаривать, подводить Томаса к решению о том, что неплохо бы побыть тем самым живцом, на которого ловят крупную рыбу. Хиддлстон сам додумался до этого. Проанализировав разговор с начальником, Дауни пришел к выводу, что провел его вполне неплохо: врать практически не пришлось, разве что не договаривать или выдавать Томасу полуправду. Он не любил врать. Но иногда признавал полезность такой вот полуправды. Часто знать всю правду хуже для самого обладателя такого знания.
Телефон зазвонил, когда Дауни выезжал с парковки Центра. «Номер не определен» – было написано на экране смартфона. Безопасник хмыкнул — он терпеть не мог звонки с таких вот неопределенных номеров. Обычно это означало, что ничего хорошего Дауни не услышит. Он витиевато ругнулся про себя и принял вызов.
- Здравствуй, Роберт, – вкрадчиво произнесли в трубке. Мягкий баритон. Едва уловимый акцент. Этот голос трудно перепутать.
- Мархаба, Мансур! – поприветствовал звонившего Дауни.
- Крисси, дружище! – ураган по имени Стивен налетел на Криса, чуть с ног не сбил, сграбастал в объятья, даже от земли приподнял. – Как же я рад тебя видеть! Ты куда пропал, а? Или стал героем — старые друзья побоку?
- Я тоже рад тебя видеть! – и Крис обнял друга в ответ. – Прости, я должен был хотя бы позвонить, но знаешь… замотался….
- Замотался он, конечно! – все еще изображал из себя обиженного Стив, хотя было понятно, что только для вида.
- Ну простииии! – Крис молитвенно сложил руки.
 
- Нет тебе прощенья! – театральным басом ответил Стивен.
- Ты как здесь? – Хемсворт обвел взглядом помещение кофейни. Последние пару недель он каждое утро заходил сюда, чтобы самому выпить чашечку ароматного эспрессо перед работой и прихватить медовый латте с гвоздикой для своего любимого пациента.
Оказалось, что Том — тот еще сладкоежка. И вдобавок сам же этого стесняется. Крис замечал, как тот прячет под подушку блестящие обертки от шоколадных конфет. Кто приносит Хиддлстону сладости? Доктор Хемсворт полагал, что это наверняка был Люк Виндзор. Крис не помнил, чтобы он запрещал Тому есть шоколад, и почему эти двое сделали из сладостей такую тайну, австралиец не понимал. И даже немного ревновал. Сам же он приносил Тому с утра его любимый кофе. Ему доставляло удовольствие смотреть, как Хиддлстон, прежде чем сделать первый глоток, сначала принюхивается, забавно морща острый нос, потом блаженно закрывает глаза и отпивает самую малость, потом еще чуть-чуть, после облизывает сладкие губы и выносит вердикт: «Офигенно!» Такие простые радости, которые Крис мог подарить Тому, для него же самого дорогого стоили. Если Томас мог хоть на то короткое время, пока пьет кофе, отвлечься от больничной рутины, то Хемсворт и этому был рад.