Золотая долина (СИ)
Тили вздохнула с лёгкой завистью. Пачу был очень, очень большим, но Аяна, стоя рядом с ним, была всего на ладонь ниже его холки. Тили мало того, что была на добрых полголовы ниже подруги, так ещё и верхом ездила слишком редко, чтобы так сноровисто забраться на его спину.
- Ты прямо как птица взлетаешь на него. Научи его опускаться на колени, - предложила она, когда после поисков большого камня и некоторой возни с верёвкой они ехали шагом вдоль реки. - Он же умный, быстро научится, а нам станет гораздо легче.
- А научу! - Аяна представила, как огромный Пачу становится перед ней на колени, и рассмеялась. - Несколько лепёшек, и дело сделано!
Пачу на ходу покосился на хозяйку, услышав заветное слово, и разочарованно фыркнул, когда понял, что угощения не будет.
Уже стемнело, когда он немного ускорил шаг, почуяв дом, а это означало, что до деревни осталось не более половины ранда*.
________________________
*Ранд - 2100 м
Действительно, совсем скоро на другом берегу за за золотыми деревьями они увидели затон с большими рыбацкими лодками, а уже за следующим изгибом реки показались первые крыши дворов, и до девушек донеслись соблазнительные запахи ближайших очагов.
Тили неловко сползла со спины Пачу, хватаясь за руки Аяны, на что добродушный великан отреагировал лишь косым взглядом.
- Приходи завтра, поможешь! - сказала она, разминая ноги и спину.
Она помахала рукой и скрылась за тускло освещёнными воротами своего двора, створки которых всегда стояли распахнутыми и прочно застряли в этом положении из-за густой поросли вьюнка и ползухи, цепко оплетавшей потемневшие влажные доски.
Аяна пяткой направила Пачу в сторону дома. Заезжая в широкие деревянные ворота, она услышала обрывки слов и негромкий смех со стороны летнего очага, и с удовольствием отметила, что с одного конца в его длинной чаше, сложенной из камней, ещё мерцают угли. В небольшом котелке, подвешенном на крюке, явно побулькивало что-то съестное, судя по запаху - с пряными травами, да ещё и на мясном бульоне. Желудок тут же издал громкую и не очень мелодичную трель.
Пачу уверенно направлялся в сторону конюшни, Аяна на ходу скинула с него навьюченные пухлые мешки и следом соскочила сама. Заперев его в просторном деннике и повесив ошейник на один из пустых крюков, она отвязала мешки друг от друга, оттащила их в соседний пустующий денник и окинула взглядом результат работы.
Травы они набрали много. Завтра с самого утра тётка Сола с Марой и младшими засядут за работу - разберут зубовик на небольшие связки, стряхнут оставшиеся на стеблях паутинки, сгонят мелких насекомых, затаившихся в устьицах, оборвут нижние сухие или подгнившие листочки, обвяжут каждый пучок суровой ниткой. А ближе к вечеру, охая и хватаясь руками за затёкшую спину, Сола отправит детей развешивать длинные гирлянды из пучков травы между стропил сеновала.
Аяна довольно отряхнула руки и повернулась в темноту двора, к длинному очагу, мечтая о миске густой наваристой похлёбки. Над широким деревянным столом ещё горели два больших светильника, и вокруг, исчезая и появляясь в небольших пятнах жёлтого света, зябко вились несколько осенних мотыльков.
- Доброго вечера! День был подарен нам на благо! Здравствуйте! - Беседа прервалась, когда она подошла, приветствуя сидевших за столом Дар и Ванду.
- А мама уже спит? - спросила она у отца, до краёв наливая похлёбку в большую миску.
- Да, ей сегодня снова было нехорошо, болела голова.
Даже в тусклом свете светильников было видно, как отец нахмурился.
- Я пойду к ней завтра! - Она поставила миску на стол, подошла к отцу и обняла его, прижавшись щекой к жёсткой пепельно-русой бороде.
- Сходи, сходи. - Он погладил её по голове, отставляя кружку с любимым напитком из сладкого корня.
Аяне с детства не нравился сладкий корень, из-за того, что в своё время ей пришлось хлебнуть немало этого целебного настоя. В общем-то, мало кто любил этот корешок и питьё из него из-за резкого запаха, горьковато-солоноватого привкуса и слишком сладкого послевкусия, но, конечно, любители на всё найдутся. Отец как раз-таки был одним из тех, кто, переболев в детстве пурпурной сыпью, на удивление не возненавидел лекарство, которым его поила мать, а, напротив, полюбил резко пахнущий настой. Когда Аяна обнимала отца, именно этот запах всегда первым встречал её. И лишь потом - свежий холодящий аромат лойо, которым отгоняли комаров, и смолистый запах корня 'лисий коготок', который отец жевал, когда волновался, - а волновался он теперь частенько. Она вдохнула знакомые с детства запах и зажмурилась от нахлынувшей нежности.
- Олеми приходила сегодня, - сказала Вагда, ставя на стол большую глиняную кружку. - Сидела с матерью, но, конечно, ей тоже уже тяжеловато. И с каждым днём становится тяжелее. Она очень серьёзно относится ко всему, что касается семьи - не то, что наша Тили.
Тили была младшей и единственной незамужней дочерью Вагды и Даро, и Вагде, по всему было видно, очень хотелось доткать этот холст, положить к остальным, закрыть полотняный шкафчик и заняться уже чем-то другим.
- Пора идти. - Даро вопросительно взглянул на жену.
Он всегда говорил вроде бы утвердительно, но на жену глядел при этом так, будто ожидал порицания за свои слова, и, надо сказать, когда-то у него для этого были основания. Вагду давно и твёрдо знали как женщину справедливую, решительную и к шуткам отнюдь не склонную, чего нельзя было сказать о Даро. В дни далёкой юности он бедокурил так, что отец Аяны, бывало, рассказывал осуждающе и поучительно о выходках старого друга, а ностальгическая ухмылка нет-нет, да и ускользала неуловимо в усы. Мама тогда со смехом хлопала его по плечу, и отец тоже смеялся.
Женившись на Вагде, которая была старше него, Даро сперва было попытался и её приобщить к своим озорствам, но не тут-то было. Все его попытки подговорить её на очередную проделку Вагда встречала долгим и очень, очень тяжёлым взглядом, под которым он каменел и терял дар речи, а с рождением долгожданной первой дочери и вовсе забыл о шалостях - и внезапно оказался внимательным и заботливым отцом и усердным работником. А соседи облегчённо вздохнули. Можно было не бояться, например, обнаружить свою поленницу разобранной и собранной заново, но в пяти дворах от собственного, корову - с выстриженным на мохнатом боку бранным словом, или ворота - покрашенными пахучей смесью, состоящей из глины и ещё кое-чего.