Вознесенная грехом

 
 
Я взяла в руки каффу.
 
 
— Не думаю, что смогу это исправить. Это хорошее напоминание о том, что я ничего не должна принимать, как должное. — я подняла каффу. — Не поможешь надеть?
 
 
Я все еще не осмотрела рану, но мне пришлось бы это сделать, если бы я надела каффу сама.
 
 
Мама придвинулась ближе, затем очень осторожно приложила каффу к моему уху. Я сдержала дрожь, когда украшение коснулось моего все еще нежного уха.
 
 
— Хорошо, что у тебя в ухе много дырок.
 
 
Я рассмеялась. Я все еще помнила, как папа не одобрял то, что я прокалывала ухо, но я всегда носила только элегантные маленькие бриллианты, так что в конце концов он смирился с этим.
 
 
— Как это выглядит? — я спросила.
 
 
Мама просияла.
 
 
— Совершенно потрясающе. Иди, посмотри сама.
 
 
Я вылезла из кровати и взглянула на свое отражение. Каффа идеально прикрывала мою отсутствующую мочку уха. Я коснулась ее и улыбнулась. Таким образом, я могла бы сохранить напоминание, но выбрать, когда я хочу представить это миру.
 
 
Я повернулась к маме.
 
 
— Как тебе удалось купить украшение так быстро? Пожалуйста, только не говори мне, что папа пригрозил каждому ювелиру в Нью-Йорке, чтобы получить украшение, как можно скорее.
 
 
Мама хихикнула.
 
 
— Нет, нет. Я действительно начала каффу, когда... когда мы узнали, что произошло с твоим ухом. — она произнесла это так, будто я попала в аварию, которая стоила мне мочки уха, а не то, что мстительные байкеры отрезали ее и отправили моей семье. — Но твой отец пригрозил бы им всем за тебя, если бы это было необходимо. Он сделает ради нас все, что угодно.
 
 
— Я знаю, — ответила я. — Я не виню его, ты же знаешь. Пожалуйста, не говори мне, что вы с папой поссорились из-за меня.
 
 
Мама встала и подошла ко мне. Она коснулась моей щеки.
 
 
— Я ужасно боялась за тебя. А твой отец винил себя. Я видела, как сильно он ненавидел себя за это. Но я с ним не ссорилась. Мы все часть этого мира. Твой отец пытается защитить нас от этого в меру своих возможностей.
 
 
— Я всегда знала, что он спасет меня. И никогда в этом не сомневалась.
 
 
— Он почти не спал. Он и каждый солдат в его команде искали тебя день и ночь.
 
 
Слезы навернулись мне на глаза, но я не позволила им пролиться. Мне не нравилось плакать, даже перед мамой.
 
 
Мама тоже боролась со слезами. Она коснулась моей руки.
 
 
— Твой отец сказал, что один из байкеров сообщил ему о местонахождении клуба.
 
 
Я кивнула.
 
 
— Мэддокс.
 
 
Между нами воцарилась тишина, пока мама искала мои глаза. Мой голос без эмоций, даже я могла это сказать. Я прочистила горло.
 
 
— Мы с ним сблизились во время моего плена.
 
 
Мама не показала своего шока, если и почувствовала его. Было приятно рассказать ей об этом. Если кто и мог понять, то она. Мама верила в любовь вопреки всему, в настоящую любовь. Она научила и меня верить в это. Я цеплялась за Джованни, отчаянно надеясь, что то, что у нас было, волшебным образом превратится во всепоглощающую любовь, которую мама и папа переживали на моих глазах каждый день.
 
 
Я боялась, что теперь нашла это: любовь, от которой у тебя перехватывает дыхание, которая причиняет почти такую же боль, как и доставляет удовольствие. Это любовь, в которой я не была уверена, что должна стремиться к ней.
 
 
— Ох, Марси, — сказала мама, словно она могла видеть все мои мысли.
 
 
— Я хотела использовать его, чтобы он помог мне сбежать, и он в основном помог мне...
 
 
— Но ты влюбилась в него?
 
 
Влюбилась. Я никогда по-настоящему не понимала этого термина, словно любовь была чем-то таким же неизбежным, как сила тяжести. Словно она хватала тебя и тащила за собой вниз. С Джованни это был логичный выбор. Но то, что мы с Мэддоксом имели, бросало вызов логике. Это шло вразрез со всем, во что мы с ним верили. Это шло вразрез с разумом, против убеждений моей семьи.
 
 
— Папа никогда бы этого не позволил. Только не с байкером. Не после того, что сделал Мэддокс.
 
 
Мама задумчиво наклонила голову.
 
 
— Думаю, что последнее является большей проблемой. Что насчет тебя? Можешь ли ты простить Мэддокса за, сделанное? За твоё похищение? За то, что позволил другим причинить тебе боль?
 
 
Это вопрос, который я часто задавала себе, уже во время плена и тем более в течение нескольких часов после побега. Мое сердце и разум находились в противоречии. Я не хотела прощать его, но мое сердце уже простило. Но я не из тех, кто действует импульсивно. Я обдумываю, взвешиваю все «за» и «против».
 
 
Любовь не так работает. Но, если любовь Мэддокса ко мне или моя любовь к нему ядовита, я предпочла бы найти противоядие, как можно быстрее.
 
 
— Если ты вынуждена так долго думать об этом, он действительно должен много значить для тебя. Но, пожалуйста, не забывай, что доверие основа рабочего брака.
 
 
Мои глаза расширились.
 
 
— Мам, я никогда ничего не говорила о том, чтобы выйти замуж за Мэддокса.