Судьба и свобода (СИ)
— Закрой глаза, — скомандовал он духу.
— Зачем? Мне интересно!
— Ты меня отвлекаешь. И не чирикай!
Через полчаса Алекс удовлетворился результатом. Теперь дух выглядел как самая настоящая цапля. И тут Кетцаль все-таки заговорил.
— И лапки! Чтоб можно было хватать ими что-то.
— Ты с ума сошел?! Какие лапки?!
— Чтоб они появлялись и исчезали, когда я захочу, — мечтательно сказал дух.
— Лапки! Рехнуться можно! Мне просыпаться пора! У меня муж голодный придет. И так я ему обуза теперь, хоть пожрать сготовлю.
— Ну пожалуйста, ну сделай мне лапки! Я все могу, только превращаться не умею, — канючил Кетцаль.
— Ладно, будут тебе лапки.
Вскоре Алекс проснулся весь в поту. Он тяжело дышал, постель была мокрая. А довольный дух гордо вышагивал по комнате. Затем запрыгнул на подоконник. Чуть не рухнул на пол — помещался он теперь на нем с трудом. Стукнул клювом по стеклу.
— Окна не побей, чудовище с лапками! — хрюкнул со смеху Алекс.
— А еще я хочу вечером историю. На ночь. У меня новое хобби: я собираю интересные истории и сказки. Бастиан мне про себя рассказал.
— К Тони иди, он тебе свои стихи почитает.
— Нет, я хочу историю. А стихи его я уже все слышал. Он их тебе рассказывает.
— Ага, и если не похвалить, то он потом два дня на меня дуется. Ти иногда так пишет, что думаешь, то ли ты идиот, то ли он до ручки досновиделся, — улыбнулся Алекс.
— Спасибо, Алекс, я тогда полечу, поохочусь.
— Лети, — вздохнул Алекс.
— А невидимым хоть становиться можно?
— Думаю, да.
Алекс встал, принял душ и пошел на кухню. Она была очень маленькой, но делать было нечего. Он достал из холодильника продукты и взялся готовить. Что ж, котлеты он все-таки научился делать не хуже, чем мама. Тони сначала сопротивлялся, но потом махнул рукой и смирился с очень нездоровой едой.
Вечером Кетцаль устало шмякнулся на лист бумаги перед Алексом. Тот как раз сел рисовать. Тони уже улегся с кошкой под боком, с книжкой и с блокнотом в кровать и на сытый желудок предавался чтению стихов и сочинению своих новых опусов. Котлеты весьма способствовали вдохновению.
— Ты мне бумагу помял! Ты большая птица теперь! — возмутился Алекс.
— Ой, извини, — смутился Кетцаль.
— Хорошо, что ты дух, хоть на пол не гадишь, — хохотнул Алекс.
— История, — захлопал глазами и крыльями Кетцаль.
— Ох…
Алекс задумчиво водил карандашом по бумаге.
— Жили-были два мелких оболтуса, — начал он. — Один был похож на Тони. Он был умником и жил с матерью. И звали его… Как-нибудь на «Т». Мне нравится, когда имя на «Т» начинается.
— А где мама Тони? — спросил Кетцаль. — Твоих родителей я знаю, а его где?
— Не знаю, Кетцаль. Тони не любит говорить о них. Знаю только, что когда ему было шестнадцать, они развелись и разъехались по разным странам. А он остался с бабушкой, умершей через несколько лет. Ти их до сих пор ищет, но без особого успеха.
— Может быть я смогу ему помочь?
— Спроси у него, он ничью помощь принимать не хочет, но может с тобой поговорит.
— Я поговорю с ним, — кивнул Кетцаль. — Пусть этого умника зовут Марком.
— Это местное имя, — заметил Алекс, — и не на «Т».
— Ой, можно подумать, вас смутило меня Кетцалем назвать, — заявил дух.
— Н-да… Это все Ти от индейских сказок балдеет. Марк, значит… Ладно, пусть будет Марк. А второй мелкий раздолбай жил с мамой и папой. Он был похож на меня в юности. Мама с папой его любили и баловали, и звали его… Кетцаль, как мы его назовем?
Кетцаль пару раз открыл и закрыл клюв. Имя на ум никак не шло. Наконец его осенило:
— Пусть его зовут Фил!
Алекс поморщился.
— Ну что ж тебя все на странности тянет! Фил — это что, «Филипп»? Так у нас давным-давно никто детей не называет.
— Ну и что! А имя красивое, мне нравится!
— Ладно, уговорил. Пусть будет Фил.
— Я хочу, чтоб в ней все было хорошо! — заявил дух.
Алекс усмехнулся:
— Так только в сказках бывает.
— Значит, расскажи мне сказку, — Кетцаль был непреклонен.
— Что ж, слушай сказку, в которой «все хорошо», вымогатель потусторонний, — хмыкнул Алекс и начал рассказ.
========== И жили они долго и счастливо ==========
К своим девятнадцати годам Фил успел поступить (не без помощи родителей) в университет и влюбиться. Обычная судьба обычного вчерашнего подростка. Вот только с одним исключением. Влюбился он не в девушку, а в парня, казавшегося ему самым красивым на свете. Он даже умудрился подружиться с ним. Вернее, темноглазый и темноволосый, худощавый и скромный предмет его воздыханий сам познакомился с Филом и всячески поддерживал отношения. Однокурсницы оказывали Филу немало знаков внимания, ему повезло и с внешностью, и с происхождением, но все его мысли занимал он — наверняка будущий «рассеянный профессор», вечно забывающее вовремя постричься чудо — его Марк.
Чем дольше Фил скрывал свое чувство, тем сильней оно разгоралось. Он шалел, когда незаметно для всех — о, он умел скрываться — рассматривал своего друга. Однажды… Да, пусть это «не так», «неправильно», но однажды он будет любить… Как мужчина… И это… Для него это тоже будет «так»! И плевать на предрассудки! Он позволит Марку… Позволит все, стоит лишь тому глянуть своими темными глазищами на него и приоткрыть губы… Впрочем, все это были только мечты.
Не раз после пар Фил шел следом за Марком в библиотеку. На втором курсе он даже учиться стал лучше, хотя в школе не очень-то любил учебу и не ожидал от себя больших успехов в университете. Он любил практические занятия и часто представлял себя «полевым агентом», а Марк… Тот всегда был рядом, даже когда забивался в дальний угол в читальном зале с тяжеленным фолиантом в обнимку.
Вот и сегодня, в свой восемнадцатый день рождения Марк после пар собрался в библиотеку. Фил подозревал, что у друга не было денег, чтоб отметить совершеннолетие, но он тактично не стал настаивать на походе в кафе за его счет.
— Я с тобой. Ты не против? — только спросил Фил.
Ему показалось, что Марк посмотрел на него как-то странно.
— Нет, Фил, не против.
Марк старательно отмечал страницы книги, которые хотел бы скопировать. Кое-что конспектировал и время от времени хмурился. Фил сидел рядом, взяв и себе книгу, но больше для видимости, смотрел на любимого и почему-то представлял себе, что Марк, как средневековый алхимик, переписывает заклинания из манускрипта. Давно стемнело — ведь поздней осенью темнеет совсем рано, и в библиотеке горел уютный свет. Стулья с высокими спинками и старые столы создавали почти средневековую атмосферу. Фил и сам не заметил, как начал рисовать в тетради.
— Что это?! — изумленный возглас Марка, обычно старающегося не шуметь, вывел его из состояния транса.
Фил глянул на рисунок. Так и есть, он воссоздал свою грезу на бумаге. Средневековый скрипторий и Марк в образе то ли монаха, то ли ученого, то ли мага.
— О, всего лишь фантазия, — пробормотал Фил.
— Ты меня нарисовал, — тихо сказал Марк.
Фил осмотрелся. В читальном зале уже почти никого не было. Только еще одна девушка в дальнем углу.
— Я часто тебя рисую, — так же тихо ответил он, прикрывая рисунок рукой, словно стесняясь показать его, но не в силах больше лгать и делать вид, что ничего особенного не происходит.
Время будто замедлилось. Все еще пребывая «одной ногой» в состоянии, в котором он рисовал, Фил не контролировал себя так же хорошо, как обычно.
— Я впервые вижу, — удивленно произнес Марк.
— Я по памяти, дома. Никто не знает об этом.
Зачем, зачем он раскрывается еще больше?! Фил не знал ответа.
— Фил…
— Да, Марк?
— Друзья не прячут друг от друга рисунки.
Марк накрыл руку Фила ладонью. Фил невольно вздрогнул, но не отдернул ее. Сердце у него заколотилось как бешеное. Марк отодвинул руку Фила так, чтоб рисунок был виден, но не отпустил ее. Фил сглотнул и судорожно вздохнул. Он уже ничего не замечал, кроме глаз любимого и его руки, теплой, почти ласкающей его.