1971

Я неловко пожал плечами:

– Как скажете. Вы тут хозяйка!

– Хозяйка? – горько усмехнулась женщина. – Кто угодно здесь хозяин – начиная с нянечки и заканчивая главврачом. Только не я. Заходите уже, чего встали на пороге? Мне все равно делать нечего, так хоть с вами поболтаю. Пока еще не в могиле. Вот там и помолчу. Вас как величать?

– Михаил. Михаил Карпов.

– Ах вот оно что! Вот вы кто! Решили проведать свою благодетельницу? Лидочка сегодня была у меня. Все, что она просила, я сделала. Мне уже все равно, а людям приятно. Все-таки хочется оставить после себя людей, которые тебе благодарны. Итак, что вы от меня еще хотите? Я все отдала, что у меня было. Мне ничего не нужно. Надеюсь, вам пригодится.

Я потоптался на месте, не зная, что сказать и что сделать. Мне было очень неловко.

– Да вы присядьте, Миша! – Больная махнула рукой куда-то мне за спину, я оглянулся, увидел стул и сел на него, пододвинув ближе к кровати. А женщина (бабулькой у меня уже язык не повернется ее назвать!) вдруг усмехнулась и подмигнула мне левым глазом: – Я уже и забыла, когда возле меня, лежащей в постели в одной рубахе, сидел красивый молодой мужчина! Подвиньтесь ближе, дайте мне вашу руку. Не бойтесь, я не заразная и вас не укушу! Сил нет кусаться.

– Я и не боюсь! – ответил я, чувствуя, как невольно краснеют мои щеки. – Просто… я никак вас не напрягаю? Ничего, что я пришел? Мне хотелось сказать вам спасибо, вот и все.

Женщина схватила меня за запястье – неожиданно сильно, цепко. Рука ее была горячей, как батарея отопления, кожа сухой, будто пергаментной. От неожиданности я едва не отдернул руку, но вовремя сдержался.

– Сильный! – грустно сказала Капитолина Прокофьевна. – Могучий мужчина! На вас приятно смотреть! Мой Вася тоже был могучим, крепким, как дуб! Казалось, его ничего не может сломать! Погиб на фронте. Он артиллеристом был, его батареи встретили немецкие танки. И погибли батареи. Все погибли. У нас мог родиться сын, и он был бы таким же могучим, как и ты… Простите, что я на «ты»… я гораздо старше вас. Мне много, очень много лет. Ты думаешь, я боюсь умирать? Смешно-ой… иногда случается так, что смерть – освобождение. Подарок! Однако и торопить ее не следует. Все должно случиться в свое время. Я хорошо пожила, хорошую жизнь. Я любила, я ненавидела, обретала друзей и теряла их. Моей жизни хватит на несколько жизней каких-нибудь обывателей, живущих от звонка и до звонка. Я ни о чем не жалею! А ты, Миша, жалеешь о прожитой жизни? Тебе сколько лет? Сорок, не больше? Тридцать семь?

– Мне пятьдесят. Это я выгляжу молодо, – улыбнулся я. – Жалею ли я о чем-то? Жалею, конечно. Об упущенных возможностях. Об ушедших друзьях. О том, что мог бы сделать. И о том, что сделал, когда это не надо было делать. Я же просто человек, а человек несовершенен.

– Ты неглуп, – улыбнулась женщина. – Это уже хорошо. Мне интересно с тобой говорить, а я редко о ком могу так сказать. Люди банальны в своих желаниях, в своих устремлениях. Вот ты – чего ты желаешь от жизни? Не бойся, можешь мне сказать – я все равно унесу это в могилу. Мне осталось жить день, а может быть, и меньше. Час. Два. Три часа. Поделись со мной – и тебе будет легче. Может, ты поймешь сам себя! Осознаешь себя! Ну? Решишься?

И я решился. Почему я так поступил – не знаю. Зачем? Признался незнакомой женщине, которую видел в первый раз и, наверное, в последний:

– Я хочу сделать так, чтобы Советский Союз сохранился. Чтобы он не развалился, а был краше, сильнее всех на свете! Чтобы народы Советского Союза не перегрызлись между собой, как бешеные собаки, чтобы весь мир нас уважал и боялся. Чтобы на Марсе яблони цвели. Чтобы в магазинах было сто сортов колбасы. Чтобы люди не умирали от рака и жили столько, сколько захотят. Вот чего я хочу!

– Ты ведь фантаст, да? Я помню – фантаст. У меня печень рак разъел, но не мозг, и я все помню. А почему ты решил, что Союз распадется? С какой стати?

– Я знаю, что он распадется. И произойдет это в тысяча девятьсот девяносто первом году. Несколько подонков, глав республик, соберутся вместе и решат, что теперь они сами по себе. И начнется эпоха зверей. Останки Союза будут рвать, терзать. Жадные, бессовестные люди наконец-то дорвутся до абсолютной, ничем не ограниченной власти. И не будет на них ни суда, ни карающего меча революции. Они присвоят себе все богатства нашей родины, и только через много лет их сумеют убрать от власти. Но будет уже поздно.

– Плохая твоя фантастика, Миша! – Женщина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, помолчала секунд десять, тихо спросила: – Миша, ты кто?

И я ей рассказал. Глупо, конечно. Глупо и безрассудно. Но я ей все рассказал. И про страну. И про то, кто я такой. И что сейчас пытаюсь сделать. А она меня слушала, слушала, слушала…

Наверное, я все-таки не рисковал. В самом деле – а кому она может рассказать? Кто в это все поверит? Больная женщина на смертном одре, под завязку напичканная наркотиками. (При мне приходила медсестра и делала уколы. Мне пришлось на время выйти.) Зачем я ей рассказывал? К чему? Наверное, чувствовал свою вину перед ней. Какую вину? А такую! Я молодой, здоровый, а она умирающая старая женщина. Она уходит, а я остаюсь и ничего с этим не могу поделать.

Наступил вечер, в окнах потемнело, а я все сидел и рассказывал о будущем маленькой сухонькой старушке с огромными синими глазами. А она рассказывала мне о своей жизни. И так шли часы и часы. Я не чувствовал голода и жажды, меня будто завели, и завод никак не мог окончиться. Я сидел и говорил, говорил, говорил… обо всем на свете. Обо всем, что знаю.

А потом она ушла. Просто улыбнулась, посмотрела на меня, прошептала: «Спасибо!» И ушла. Куда? Не знаю. Надеюсь, что все-таки куда-то. Что где-то есть иной мир, в который отправляются людские души. Очень надеюсь на это.

Я позвал медсестру, она всплеснула руками, побежала за врачом. Врач пришел, констатировал смерть. А пока их не было, я закрыл глаза Капитолине Прокофьевне, прожившей хорошую, долгую жизнь. И ушедшую в иной мир с улыбкой на устах. Дай бог мне сил так же стойко встретить смерть – так, как это сделала маленькая, слабая поэтесса.

Мне пришлось задержаться в Москве еще на неделю. Я отзвонился домой, Зине, вкратце, без подробностей обрисовал ситуацию. Поняла она или нет, но особых претензий или замечаний не высказала. Я сказал, что все объясню, когда приеду.

Капитолину Прокофьевну я похоронил. Купил и могилу, и памятник. Кстати сказать, основную сумму оплатил профком. Он же и автобус выделил, и с гробом помог. Это не 2018 год, где, придя в похоронное агентство, ты получишь все, что захочешь, – любые услуги, от покупки гроба до поминок. Здесь пришлось побегать, и помогла мне та же Лидия Петровна, имеющая невероятные связи во всех сферах жизни этого города (очень ценный кадр! Только плати).

В квартире, уже будучи ее законным хозяином, я появился на второй день после смерти Капитолины Прокофьевны – ключи та отдала Лидии Петровне, а еще был экземпляр у соседки, Марии Николаевны. Замки я все равно буду менять, но ключи у соседки забрал – так, на всякий случай. Не надо ставить людей перед соблазном. Люди слабы по своей сути, могут возникнуть всякие глупые мысли. Я и сам раздам вещи покойницы – тем, кто захочет их взять.

Так и сделал. Все вещи раздал соседям – набежала куча старушек, и, как хлопотливые муравьи, они утащили и платья, и даже постельное белье. Уж не говоря о шубе из натурального каракуля и норковых шапках. Пусть носят, мне ничего этого не надо. Оставил только мебель, книги да кухонные принадлежности. Книг было много, и хороших, – полки от потолка до пола. Пусть будут. Я люблю книги.

Фотографии, их было немного, собрал в отдельный пакет. Что с ними делать – не знаю. Решил – пусть полежат. Только выбрал одну на памятник, на фарфоровый овал.

Квартира оказалась на самом деле очень хорошей – огромная комната с высокими потолками и такая же большая, не как в хрущевках, кухня с газовой плитой. Ее спокойно можно было использовать как столовую. Ванная комната с совмещенным санузлом – тоже просторная, со здоровенной чугунной ванной. Все чистенькое, ухоженное – не раз и не два я добрым словом помянул бывшую хозяйку квартиры. Ухаживала она за квартирой очень хорошо, не так, как многие из пожилых женщин, которые уже не обращают внимание на то, что прохудился паркет или подтекает кран в ванной.

Поминки провели в столовой рядом с домом. Пригласил соседей, коллег из СП. Похороны были скромными, народу собралось немного. Капитолина Прокофьевна, как я догадался, особой любовью коллег и соседей не пользовалась. Резкая в высказываниях, прямая, как штык, – люди этого не любят.

Задумался: куда девать фронтовые награды Капитолины Прокофьевны? В могилу их закапывать нельзя, передать в музей – возьмут ли? Решил, что, как и фотографии, пусть пока лежат. Каши не просят, места много не занимают – так о чем разговор?

Дома я объявился только к девятому мая, можно сказать – на праздники. Приехал восьмого мая вечером – уставший, как ломовая лошадь, и такой же взмыленный. Все-таки «копейка» – это не иномарка, в которой преодолеть девятьсот километров – плевое дело. Неудобные сиденья с короткими спинками, невозможность ехать быстро – машина новая, да и вообще она больше сотни ехать не должна – четыре передачи, не пять. Но – приехал, в двенадцатом часу ночи. И тут же начал таскать вещи в квартиру, подняв с постели продирающую глаза Зину.

Перетаскав, загнал машину во двор, под окна – за несколько часов вряд ли ее «разуют», а завтра куда-нибудь ее пристрою.

Ужинать не стал, сразу завалился спать – перед тем, само собой, постоял под струями горячего душа, смыл дорожную пыль и пот. Рассказывать Зине ничего не стал – поздно уже, отложили все разговоры на завтра. Лег у себя в комнате, Зина постелила мне там. Объяснила это тем, что не очень хорошо себя чувствует, так что лучше мне спать на своей кровати – потом все объяснит. Выяснять не стал – завалился спать по принципу… ну да, утро вечера мудренее.

Первое, что сделал утром, пошел смотреть, что там с моим «жигуленком». Не лишили ли меня возможности передвигаться злые люди. Нет, не лишили. Но надо решать вопрос со стоянкой. Или с гаражом.

Когда шел мимо скамейки с вредными бабками, на которых я некогда навел страху, старые кошелки не удержались – кто-то из них прошипел мне в спину:

– Наворовали! Накупают машин! Заявление бы на них подать – пускай проверят!

Я не стал огрызаться – себе дороже. Это как с интернет-хейтерами: незачем с ними вступать в перепалку, лучше закрыть страницу и забыть об этих моральных уродах. Они наслаждаются негативом – скандалами, дрязгами, питаются отрицательной энергией, вымещая свою никчемность и злобу на окружающих. Так что лучше с такими просто не связываться.


Задумался: где же в самом деле пристроить машину? Это я и буду так каждый раз, вставая утром, гадать, в порядке моя «тачка» или уже на чурбачках стоит? Не дело. Даже пожалел, что купил. По большому счету, она мне и не особенно была нужна. Если только покупки из «Березки» домой привезти, но для этого покупать машину и потом бросать на растерзание стервятникам – как-то очень уж глупо.

Решил потом разобраться с проблемой, а пока что позавтракать и поговорить с Зиной. С ней что-то не то, определенно! Странная какая-то…

На завтрак были яичница, финский сервелат, конфеты ассорти и горячий чай с лимонами. Вполне себе завтрак для голодного писателя. Зина почти не ела – только пила чай, прихлебывая из фарфорового бокала, и смотрела на меня отрешенно, как студент на преподавателя после вчерашней попойки. Когда и сидеть трудно, но и уйти никак нельзя.

А я рассказывал обо всем, что случилось со мной в Москве за эти насыщенные, суетливые дни. За исключением моей измены с Леночкой. Не надо грузить Зину излишними знаниями, я так считаю.

Рассказал, и с минуту мы сидели молча – я ел бутерброды и яичницу, Зина все так же смотрела в пространство. Потом она как-то сразу встрепенулась, будто вернулась мыслями из далекого далека, и выдала такое, от чего я просто охренел:

– Я беременна, Миша. У меня будет ребенок. А может, и два.

Я закашлялся, чай полился у меня изо рта, из носа – просто фонтаном! Вот это новость! Вот это да! Как она сумела?! При ее-то диагнозе?! Она ведь после фронтового ранения в живот не может иметь детей!

– Ты чего так разволновался? – Голос Зины был холодным и каким-то… стальным. – Я не собираюсь взваливать на тебя своего ребенка! Это только мой ребенок! Только мой! И я мечтала о нем всю свою жизнь!

– Ты чего, Зин? – удивился я. – Ты чего на меня сразу нападаешь? Я сказал что-то против? Да я счастлив за тебя! Счастлив, что ты исполнила свою мечту! Поздравляю!

Я встал, подошел к Зине, поднял ее со стула и обнял. Она уткнулась мне лицом в плечо и замерла, только вздрагивали плечи и спина. Она плакала. Железная леди – плакала!

– У меня все-таки получилось! Получилось! – Зина подняла ко мне свое лицо, и я увидел влагу в ее глазах. – Он будет!

– Расскажешь? – Я утер ей глаза салфеткой, пододвинул стул, сел рядом.

Зина покусала губы и начала:

– Помнишь, мы с тобой говорили про экстракорпоральное оплодотворение? Ну вот, я все эти месяцы пыталась наладить процесс. Договорилась в институте, и… первый опыт, само собой, на себе. Ну да, да – сперма твоя! А чья же еще? Но все никак не получалось. А потом решила работать с максимально более свежей спермой: помнишь, несколько раз утром к тебе приставала, ты еще удивлялся тому, что у меня проснулось желание прямо перед поездкой на работу? Ну вот… получилось. Получилось, понимаешь?! Получилось!

Зина почти закричала, и губы ее расползлись в широкой улыбке:

– Теперь у меня будет лялька! А может, и две! Мне кажется – две!

И тут же чуть нахмурилась:

– Ты извини… я сейчас насчет секса буду очень осторожна. Лучше потерпеть несколько месяцев, ладно? Ты вон какой… могучий, нарушишь еще у меня там, вдруг выкидыш – я не переживу! Я лучше тебя так… поласкаю, ладно? Или можешь завести себе любовницу – я не против! Только умненьким будь – заразу домой не притащи. Я совсем не против! Честно-честно! Не сотрешься, тебя на десятерых хватит. Особенно в последнее время – ты как с цепи сорвался, ну такой сделался жеребец! Кстати, я уверена – в тебе происходят какие-то процессы. Ты на самом деле молодеешь! Волосы стали темными, почти без седины, ты постройнел. Сейчас тебе точно больше тридцати пяти – сорока не дашь. Ты сам-то это заметил? Уверена, заметил. Есть какие-то по этому поводу мысли?

– Думал, конечно. И заметил. Возможно, мой организм встряхнулся от перехода из моего мира в этот, потому и произошли какие-то изменения. Вот и все, что могу сказать. Примерно на уровне: «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе – это науке не известно!» Скорее всего мы никогда и не узнаем механизма моего так называемого омоложения. Ладно, что мы все обо мне-то! Ты-то что думаешь, как дальше жить-то будем?

– А как мы будем жить… вот так и будем жить. – Зина грустно усмехнулась. – Я рожу. Буду работать и воспитывать детей. Добьюсь, чтобы у нас в городе открыли отделение экстракорпорального оплодотворения. Представляешь, сколько женщин по всей стране не могут иметь детей? Кстати, твоя идея, ты меня на нее навел. Помнишь, в кафе сидели, мороженое ели и разговаривали? Вот тогда я и задумала… Не хотела тебе говорить, мало ли… вдруг скажешь, что не хочешь, чтобы ребенок от тебя был. А я хочу, чтобы от тебя. Я люблю тебя, Миша. А ты меня – нет. Я же знаю. Бабы это чувствуют. Ну да, я хороший друг, хорошая любовница, помощница в твоих делах. Важных делах. И я тебя никогда не предам – ты это тоже знаешь. Но ты меня не любишь. А помощь моя тебе теперь не нужна. Ты встал на ноги, оперился, теперь тебе надо лететь дальше. Я не гоню тебя – боже упаси! Живи здесь, сколько хочешь. Но ты ведь уедешь. А я – не уеду. Я буду здесь жить. Здесь моя судьба, здесь моя жизнь. И ребенок – он будет жить здесь. Я ему дам твое отчество. Если мальчик – будет Андрей Михайлович. Если девчонка – Анастасия Михайловна. Вот так. Ну и… все, милый. Все когда-то заканчивается, не печалься. Мне было очень больно это говорить. Но я тебя отпускаю. Иди куда хочешь. Ты сделал для меня все, что мог. Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы так и состарилась, не узнав ни счастья любви, ни радости материнства.

– Какой срок? – спросил я глухо, с трудом проглотив комок в горле.

– Два месяца уже. Пока не видно, но… мне кажется, я уже слышу сердце! Правда-правда, слышу!

Зина улыбнулась, прикрыла глаза и погладила себя по животу. Потом посмотрела на меня, и глаза ее заблестели:

– Спасибо, что ты есть!

– И самое интересное – буду есть! – автоматически схохмил я, хотя кусок мне уже в глотку не лез. Вот тебе и на! Вот тебе и новость! Ну ни фига же себе!

– Вот что, Миша… – Зина посерьезнела, брови ее сошлись, образовав вертикальную складку на ее высоком лбу. – Слушай меня внимательно и только не перебивай. Я оставила завещание – на тебя. Все, что у меня есть, завещала тебе. Если вдруг я умру при родах, сделай все, чтобы воспитать ребенка как положено! Слышишь? Если ты бросишь его, я тебя и с того света достану!

– Ты охренела, что ли? – опешил я. – Ты чего такое говоришь?! Как я могу бросить… своего ребенка?! Ты меня кем считаешь?! Ты прожила со мной почти год, и ты меня считаешь подонком?! Ты, которая лазила у меня в голове и знаешь про меня все, что можно знать?! Тебе не стыдно такое говорить? Ты меня просто обидела. Так и знай.

– Прости… – Зина нервно покусала нижнюю губу. – Не хотела обидеть. В общем, возраст у меня уже… не тот, чтобы не бояться родов. В моем возрасте уже внуков имеют, а я только рожать собралась. Но так уже вышло… Поздние роды очень опасны. Потому я тебе и говорю: все завещала тебе, и накопления, и побрякушки – все твое. Больше у меня никого нет. Если со мной все-таки что-то случится – ты должен поднять ребенка. Я все сказала. Жалко, что ты из квартиры выписался, пропадет ведь! Есть у меня одна мыслишка… квартиру эту продать, пока я еще… хм… на ходу, и купить дом. Дом наследует ребенок и ты. Жалко, что у нас квартиры нельзя оставлять в наследство, как в твоем времени, – все было бы проще.

– Поступай, как знаешь. Черт с ней, с квартирой, – я в Москве получил! Да еще и кооператив строить собрался – пятикомнатную квартиру! И дачу прикупим! Бросай ты эту чертову работу, а?! Зинуль, давай уедем! Ну давай, пожалуйста! Ты не будешь работать, пока беременна! Вдруг толкнут?! Или поднимешь что-то тяжелое! Или поскользнешься и упадешь! И тогда – что? Все усилия насмарку! Ты хоть понимаешь это?! А я буду рядом! Я тебя укрою от всего! Ведь что ни говори – этой МОЙ ребенок, а я его не брошу. Ты права – мне надо жить в Москве, слишком уж серьезные заворачиваются события, я тебе еще кое-что не рассказал, чтобы не волновать. Но все очень серьезно.

– Я подумаю. – Зина серьезно кивнула. – Может, ты и прав. Скорее всего – прав. Ладно. Увидим. Поедешь в Москву, займешься квартирой, которую получил, все там обустроишь, а я пока здесь буду решать дела. Пока срок маленький – не страшно. Хорошо? Договорились?

– Договорились… – вздохнул я и уже без особого восторга предложил: – Посмотришь покупки? Я там всякой всячины накупил в «Березке»! Кстати, куда-то надо машину поставить, пока колеса не поснимали. Потом гараж куплю, и…

– А чего потом-то? Сосед, Петр Васильевич, на днях мне говорил, буквально позавчера – мол, машину продал, старый уже стал. Гараж остался. Никому, мол, не надо? Гараж во дворе, через один, пятый номер. Петр Васильевич в двадцатой квартире живет. Сходи, поговори.

– И ты молчала?! – Я шумно выдохнул и скрестил пальцы. – Хоть бы уже не продал! Хоть бы уже не продал!

Он не продал. Дедок из соседнего подъезда – ветхий, как старый башмак. Лет девяносто ему, не меньше. С ходу зарядил мне цену – три тысячи! И смотрит на меня, мол, хошь – бери, хошь – не бери! Я подумал, подумал… и предложил ему аренду. Полтинник в месяц, и я пользуюсь гаражом. И гараж не простаивает, и в цене дорожает! Дедок подумал-подумал и согласился – с условием, что я отдам ему плату за три месяца вперед! Ушлый дед, ага. Ударили по рукам. Дед написал расписку, получил сто пятьдесят рублей, отдал два ключа – серьезные такие ключи, сейфовые. Показал, как открывать, – как сейф, не так просто. Хороший гараж – под «Волгу» был построен. У него и стояла здесь «Волга», 21-я. Говорит, тяжело стало рулить и подслеповат, – вот и решил ее продать. Да и возни с ней много. В деревню куда-то забрали, в Красный Кут. Ну и слава богу.

В гараже на стене развешаны инструменты, есть яма для ремонта, диван «для поспать» и столик «для попить пива». Нормальный советский гараж, несколько поколений советских граждан в таких гаражах пили пиво, прятались от жен и напивались, когда никто не видит.

Узнав, что я купил новенькие «Жигули», дедок живо заинтересовался и минут двадцать жадно расспрашивал меня: как машина едет, как разгоняется, и вообще – как оно чего. А закончил тем, что с важностью эксперта заявил: «Говно это все! Лучше «Волги» машины нет! Знаешь, какой у нее металл?! Танк! Настоящий танк!»

С тем мы и расстались, довольные друг другом. Гараж я покупать не стал не потому, что цена высокая. Высокая, да, дедок загнул как минимум на тысячу дороже. Дело не в том: я же в Москву собираюсь, и квартиру эту мы будем продавать – так на кой черт нам тогда еще один гараж? Свой-то еще надо будет продать…

Кстати, насчет продажи квартиры: оставить в наследство квартиру было нельзя, это точно. А вот продать – запросто. Делалось это так: находили покупателя, договаривались, покупатели отдавали деньги, а продавец – листки убытия, из которых было ясно, что он и все, кто есть в квартире, выписываются и не возражают против прописки покупателя. То есть одновременно выписывались и прописывались. Были и маклеры, которые таким делом занимались. Зина такого знала. И сказала, что с ним поговорит. Брал он за услуги недешево, но дело свое знал. Зинина квартира – «сталинка» в доме, построенном для работников обкома и райкома, так что и планировка, и коммуникации – все сделано на совесть. За такую квартиру спокойно можно было бы выручить тысяч двадцать – это по минимуму, а то и больше.