1Q84. Книга 1

Не доходя до станции Дзиюгаока, она заглянула в магазин грампластинок и попробовала отыскать «Симфониетту». Назвать Яначека популярным нельзя. Под его фамилией на полке обнаружилось всего три-четыре диска, из них лишь один — с «Симфониеттой». А также с «Пьесами» Бартока на стороне А. В исполнении Кливлендского оркестра под управлением Джорджа Селла. Считать ли это исполнение достойным, Аомамэ не знала, но выбирать не из чего. Купив пластинку, она вернулась домой, достала из холодильника «шабли», откупорила бутылку, поставила диск на проигрыватель, опустила иглу. Затем села на пол — и, потягивая хорошо охлажденное вино, вслушалась в музыку. Радостно и торжественно зазвучали фанфары. Те же, что она слышала в такси. Несомненно, те же. Аомамэ закрыла глаза и сосредоточилась. Исполнение таки было достойным. Только с ней ничего не происходило. Она просто слушала музыку — и все. Внутренностей не скручивало, и новых ощущений не появлялось.

Дослушав до конца, Аомамэ вернула пластинку в конверт. Оперлась спиной о стену, отхлебнула еще вина. И вдруг заметила, что у вина, которое пьешь в одиночку, почти не бывает вкуса. Она отправилась в ванную, умыла лицо, подровняла маникюрными ножницами брови, почистила уши.

Либо у меня не все дома, либо мир плавно сходит с ума, вновь подумала Аомамэ. Одно из двух. Но что именно — вот в чем загвоздка. Если пробка не подходит к бутылке, проблема в пробке или в бутылке? Как бы ни было, размеры не совпадают, и это факт.

Аомамэ прошла на кухню, заглянула в холодильник. В магазин она не ходила уже несколько дней, и продуктов почти не осталось. Она достала перезрелую папайю, разрезала ножом и съела, выковыривая ложечкой содержимое. Затем помыла три огурца и сжевала их с майонезом. Медленно, обстоятельно. И выпила стакан соевого молока. На этом ее ужин закончился. Не очень замысловатый, но для кишечника в самый раз. Что-что, а запоры Аомамэ ненавидела, наверное, больше всего на свете. Примерно так же сильно, как подонков-мужчин, избивающих собственных жен и детей, или узколобых фанатиков-фундаменталистов.

Поужинав, Аомамэ разделась и приняла горячий душ. Затем вытерлась и, стоя перед зеркалом в ванной, придирчивым взглядом окинула свое отражение. Упругий, подтянутый животик. Левая грудь слегка больше правой. Волосы на лобке напоминают плохо постриженное футбольное поле. Разглядывая себя нагишом, она вдруг вспомнила, что всего через неделю ей стукнет тридцать. Черт бы меня побрал, хмуро подумала Аомамэ. Веселенькое дело — встречать свой тридцатый день рожденья в безумном мире, которому даже названия толком не подобрать! Лицо ее перекосилось.

Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре.

Вот куда ее занесло.





Глава 10

ТЭНГО

Настоящая революция с настоящей кровью




— Пересадка, — объявила Фукаэри. И снова взяла Тэнго за руку. Совсем как в прошлый раз, на подъезде к станции Татикава.

Всю дорогу, пока они выходили из поезда, а потом спускались и поднимались по лестницам на другую платформу, Фукаэри не выпускала ручищу Тэнго из своей ладошки. На взгляд со стороны — классическая любовная парочка. С солидной разницей в возрасте, пусть даже Тэнго и выглядел младше своих лет. И просто уморительной разницей в габаритах. Идеальное весенне-воскресное свидание.

Тем не менее в пожатии девичьей ладони Тэнго не чувствовал никакой нежности. Фукаэри сжимала его руку с одной и той же силой. В ее пальцах ощущалась профессиональная строгость врача, измеряющего пульс пациенту. Она словно хотела оставаться уверенной, что через их пальцы и ладони течет информация, которую не высказать словами. Если так, подумал Тэнго, их контакт получается каким-то односторонним. Может, девчонке и удавалось через пальцы прочесть что-либо в сердце Тэнго, но ее душа для него оставалась тайной. Да и ладно. Что бы она там ни вычитала, скрывать от нее свои мысли и чувства он и так не собирался.

Ясно одно: пускай Тэнго и не привлекал ее как мужчина, какую-то симпатию она все же к нему питала. Или, по крайней мере, неприязни не испытывала. Иначе не стала бы так долго держать его за руку — с какой бы то ни было целью.

Они перешли на ветку Оомэ и сели в поезд. Несмотря на воскресный день, в электричке оказалось на удивление много народу, в основном старичков туристов и родителей с детьми. Решив не проходить в глубь вагона, Фукаэри и Тэнго остались стоять у дверей.

— Далеко же мы забрались! — сказал Тэнго, оглядевшись по сторонам.

— Можно-дальше-держать-твою-руку, — попросила Фукаэри. Всю дорогу до сих пор она не выпускала руки Тэнго из пальцев.

— Конечно, — ответил он.

Девушка явно успокоилась. Ее ладонь оставалась все такой же легкой, ничуть не потела. Казалось, Фукаэри по-прежнему пытается нащупать внутри Тэнго нечто известное лишь ей одной.

— Больше-не-страшно, — уточнила она. Как обычно, без знака вопроса.

— Да… — кивнул Тэнго. — Кажется, больше не страшно.

И это было правдой. Благодаря ли ее руке — бог знает, но паника, что охватывала его каждое воскресное утро, наконец унялась. Не потели подмышки, сердце не выскакивало из груди. Никаких видений. Дыхание ровное и спокойное.

— Слава-богу, — бесстрастно произнесла Фукаэри.

Слава богу, повторил про себя Тэнго.

— Поезд отправляется! — разнеслось из динамиков по платформе.

Электричка вздрогнула, как пробудившийся динозавр, и с преувеличенно устрашающим рыком захлопнула двери. Будто приняв для себя какое-то судьбоносное решение, поезд плавно отъехал от станции.

Рука в руке, Фукаэри и Тэнго разглядывали пейзажи, проплывавшие за окном. Сначала то были самые обычные спальные микрорайоны. Но все чаще перед глазами вставали горы. На станции Хигаси-Оомэ все параллельные пути обрывались, и вперед убегала только одна дорога. Они пересели на местный поезд из четырех вагонов, и горы за окном потянулись уже беспрерывно. Отсюда на работу в город уже не ездят. Сквозь увядшую прошлогоднюю листву пробивалась свежая зелень. На каждой очередной станции двери раскрывались — и в воздухе пахло уже совсем по-другому. Весь окружающий мир отзывался иными звуками. Вдоль путей потянулись рисовые поля, традиционные крестьянские домишки. На дорогах все меньше легковушек и все больше грузовичков. Далеко же мы забрались, снова подумал Тэнго. Неужели их путешествие когда-нибудь завершится?

— He-волнуйся, — сказала Фукаэри, словно прочитав его мысли.

Тэнго молча кивнул. Прямо как поездка к родителям будущей невесты, подумал он.



Сошли они на Футаматао. О такой станции Тэнго в жизни не слыхал. Ну и названьице! Кроме них к деревянному зданию из поезда стеклось еще пассажиров пять. Садиться же в поезд никто и не собирался. До станции Футаматао доезжали только любители горных троп и чистого воздуха. Те, кто интересовался премьерой «Человека из Ламанчи», отвязными дискотеками, новой выставкой элитных автомобилей «астон-мартин» или гигантскими омарами в тесте, до станции Футаматао не доезжали. Это было ясно даже по виду сошедших.

Ни магазинов, ни ресторанчиков, ни прохожих вокруг станции не было. Лишь одинокое такси дожидалось пассажиров. Явно приехало сюда к прибытию поезда. Фукаэри тихонько постучала в стекло машины. Дверца открылась, девушка забралась внутрь. И жестом пригласила Тэнго. В трех словах Фукаэри объяснила, куда ехать. Водитель кивнул.

Их маршрут оказался недолгим, но страшно запутанным. Такси то взбиралось на крутые холмы, то ныряло на спусках, то съезжало с асфальта на проселочные дороги. При этом водитель даже не думал сбрасывать скорость, и ошалевшему Тэнго приходилось то и дело судорожно цепляться за ручку двери. Наконец они взмыли по склону, похожему на горнолыжную трассу, до вершины крутого холма, и машина остановилась. Эта поездка в такси куда больше напоминала «американские горки» в каком-нибудь луна-парке. Достав из кошелька две банкноты по тысяче иен, Тэнго протянул деньги водителю и получил взамен сдачу и чек.


Перед воротами старой классической усадьбы стояло сразу две машины: черный «мицубиси-паджеро» и огромный зеленый «ягуар». Но если «паджеро» сиял как новенький, «ягуар» был покрыт таким толстенным слоем белесой пыли, что настоящий цвет угадывался с трудом. А судя по замызганному переднему стеклу, на этом автомобиле не ездили уже очень давно. В пронзительно чистом воздухе висела замогильная тишина. Такая глубокая, что уши требовали перенастройки. Небо висело ужас как высоко, а солнечные лучи неожиданно мягко ласкали кожу. Временами откуда-то доносились резкие выкрики птиц, хотя вокруг не было видно ни птахи.

Сама усадьба смотрелась очень стильно, в лучших традициях японской архитектуры. Здание построили чуть ли не в прошлом веке и все это время, похоже, неплохо за ним ухаживали. Деревья в саду аккуратно подстрижены. Настолько идеально, что некоторые напоминали пластмассовые муляжи. Громадные сосны отбрасывали на землю широкие черные тени. Глазам открывались бескрайние просторы без малейших признаков человеческого жилья. Поселиться в таком месте способен лишь тот, кто терпеть не может общения с себе подобными.

Настежь отворив незапертые ворота, Фукаэри пригласила Тэнго за собой. Никто не вышел им навстречу. Разувшись на пороге, они прошли в гостиную. Из окна были видны горы на горизонте. А также река, в которой змейкой играло солнце. Роскошный пейзаж, но любоваться им, увы, не хотелось. Фукаэри усадила Тэнго на огромный диван и вышла из комнаты, не сказав ни слова. От дивана пахло давно забытыми временами. Даже не разобрать какими.

Гостиная была обставлена неприхотливо. Огромный стол, на столешнице из цельного куска дерева — вообще ничего. Ни пепельницы, ни скатерти. На стенах — никаких картин, часов или календаря. Во всей комнате нет даже завалящего фикуса. Никаких шкафов или стеллажей — даже книгу или газету не на что положить. Доисторический, давно потерявший расцветку ковер на полу да простецкий мебельный набор примерно той же невнятной эпохи: похожий на плот диван, на котором сидел Тэнго, и три кресла. В одной стене — огромный камин, но огня давно уже не разводили. Несмотря на середину апреля, в комнате стоял леденящий холод. Словно вся зимняя стужа обосновалась здесь, не желая выветриваться. Эта комната выглядела так, будто ее хозяева давным-давно решили: какой бы гость ни заявился сюда, он не должен чувствовать, что ему здесь рады.

Наконец Фукаэри вернулась и села на диван рядом с Тэнго.

Довольно долго они молчали. Фукаэри спряталась в своем одиночестве, а Тэнго просто сидел и глубоко дышал, пытаясь прийти в себя. Не считая редких выкриков птиц откуда-то издалека, в комнате царило абсолютное безмолвие. Если прислушаться, в нем различалось сразу несколько смыслов. Словно то было не просто отсутствие каких-либо звуков, но чье-то красноречивое молчание. Тэнго бессознательно скользнул взглядом к часам на руке. Затем поднял голову, поглядел на пейзаж за окном и снова взглянул на часы. Время почти не двигалось. Время текло очень медленно, как ему и положено обычным воскресным утром.



Прошло минут десять, дверь распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошел пожилой сухощавый мужчина. Лет за шестьдесят. Совсем невысокий, чуть больше полутора метров, но сложенный правильно. В позвоночник будто вставлен металлический стержень, голова гордо поднята. Косматые брови, будто созданные природой для устрашения собеседника, чуть ли не нависают над очками в толстой черной оправе. Сама компактность. Ничего лишнего, а все, что есть, предельно ужато и сконцентрировано. Тэнго привстал было для поклона, но хозяин быстрым жестом приказал: сидите! И пока гость опускался обратно на диван, сам стремительно уселся в кресло напротив. После чего стал разглядывать Тэнго в упор, ни слова не говоря. Взгляд хозяина нельзя было назвать очень острым, но глаза его так и шарили по лицу Тэнго, выискивая непонятно что. Прямо как у фотографа, проверяющего объектив на чистоту линзы.

Одет был хозяин в белую рубашку, изумрудного цвета свитер и темно-серые шерстяные брюки. Все эти вещи он носил уже лет десять, не меньше. Хорошо прилажены к телу, но местами давно пообтерлись. Похоже, ему было абсолютно все равно, во что он одет. Да и вокруг никто вроде бы не обращал на это внимания. Волосы на голове совсем поредели, и лоб плавно переходил в залысины, подчеркивая благородную форму черепа. Рельефные скулы, точеный подбородок. И только маленькие, почти детские губы словно пересажены с другого лица. Кое-где проглядывала недовыбритая щетина. Хотя, возможно, так лишь чудилось из-за странного освещения. Все-таки горное солнце заглядывало в окна немного не так, как привык Тэнго.

— Простите, что заставил вас забираться в такую даль, — сказал мужчина. В его манере говорить ощущалась некая странность. Словно он привык всю жизнь выступать перед неопределенным числом собеседников. И при этом — как можно убедительней. — Но по ряду причин я не мог отлучиться, почему и пришлось специально пригласить вас сюда.

— Ничего страшного, — ответил Тэнго, вручая визитку.

— Меня зовут Эбисунó, — представился хозяин. — Визитки, к сожалению, нет.

— Господин Эбисуно? — повторил Тэнго.

— Но все зовут меня просто сэнсэем. Даже собственная дочь — уж не знаю почему.

— А как пишется ваша фамилия?

— Фамилия редкая… Эри! Напиши, будь добра.

Фукаэри, кивнув, достала из кармана блокнот и шариковой ручкой старательно вывела на странице два иероглифа. Писала она так, словно царапала гвоздем по кирпичу. Результат выглядел так же.

— На английский это можно перевести как «field of savages»[36], — растолковал сэнсэй. По губам его пробежала легкая улыбка. — Когда я изучал историю мировых цивилизаций, это имя подходило мне на все сто… Впрочем, те исследования остались в прошлом. Теперь я занимаюсь совсем другими вещами. И осваиваю поля совсем других дикарей.

Действительно редкая фамилия. И все же Тэнго она показалась знакомой. В конце 60-х некий Эбисуно выпустил несколько научно-популярных книг, снискавших признание публики. О чем были книги, Тэнго уже и не помнил, в памяти осталось только имя автора. Которое довольно скоро все почему-то забыли.

— Мне кажется, я о вас слышал, — сказал он, наморщив лоб.

— Вполне возможно, — отозвался сэнсэй, глядя куда-то вдаль. Будто речь шла о человеке, которого здесь нет. — Но это — давняя история.

Тэнго ощутил, как сидевшая рядом Фукаэри еле слышно вздохнула. Очень медленно и глубоко.

— Господин Тэнго Кавана, — прочел сэнсэй иероглифы на визитке.

— Совершенно верно, — кивнул Тэнго.

— В институте изучал математику, сейчас преподаешь в колледже для абитуриентов, — продолжил хозяин. — А в свободное время пишешь прозу. Так, по крайней мере, мне рассказала Эри. Я ее правильно понял?

— Да, все верно, — подтвердил Тэнго.

— При этом ни на писателя, ни на математика не похож.

Тэнго неловко усмехнулся:

— Мне все это говорят. Может, из-за телосложения?

— Я не имел в виду ничего плохого, — сказал сэнсэй. И поправил пальцем дужку очков на переносице. — Если человек не выглядит тем, кто он есть, он просто еще не принял отведенную ему форму.

— Очень лестно от вас это слышать, но… писатель из меня еще никакой. Можно сказать, только пробую перо.

— Пробуешь перо?

— Проверяю себя в тестовом режиме.

— Вот как? — отозвался сэнсэй и легонько потер ладони. Похоже, он только теперь заметил, как холодно в комнате. — Насколько я понял со слов Эри, ты собрался переделать ее текст в законченное произведение и подать на соискание литературной премии. Иначе говоря, продать ее как писателя. Я правильно формулирую?

Тэнго выдержал паузу, осторожно подбирая слова.

— Ну, в общем, да… Эту идею предложил господин Комацу, редактор журнала. Хотя лично я не уверен, удастся его план или нет. Я не могу оценить, насколько это корректно с морально-этической точки зрения. Моя задача в данном проекте — переработать текст под названием «Воздушный кокон». Я просто технолог. За все остальное отвечает господин Комацу.

С полминуты сэнсэй сосредоточенно о чем-то думал. Казалось, если прислушаться, в звенящей тишине комнаты можно различить, как напряженно работает его голова.

— То есть придумал все это редактор Комацу, а ты — простой исполнитель? — уточнил он наконец.