50 оттенков свободы
Часть 27 из 64 Информация о книге
— Знаю, — бормочет он хрипло. — Ты так же поступаешь со мной. Что? Я стону, и он начинает опять, подвергая мои соски сладкой пытке снова и снова, подводя меня ближе и ближе. — Пожалуйста, — хнычу я. Он издает какой-то утробный, первобытный горловой звук, затем выпрямляется, оставив меня задыхаться и извиваться в оковах. Одна ладонь ложится на мое бедро, другая ползет по животу. — Посмотрим, как ты тут, — мягко воркует он. Нежно обхватывает меня между ног, легонько касаясь большим пальцем клитора. Я вскрикиваю. Медленно вводит в меня один, затем два пальца. Я мечусь, верчусь, подаюсь навстречу его пальцам и ладони. — Ох, Анастейша, ты такая… готовая, — говорит он. Он водит пальцами внутри меня, снова и снова, подушечкой большого пальца поглаживая клитор, вперед-назад, еще и еще. Это единственная точка на моем теле, где он прикасается ко мне, и все напряжение, все тревоги дня сосредоточиваются в этой части моего тела. О боже правый… это так пронзительно… и странно… музыка… напряжение внутри меня начинает нарастать… Кристиан шевелится… Пальцы все еще ласкают меня снаружи и внутри… и я слышу какое-то низкое жужжание. — Что? — выдыхаю я. — Ш-ш-ш. Губы на губах — надежная печать. Я приветствую более теплый, более интимный контакт, с жаром отвечая на поцелуй. Увы, недолгий. Он отстраняется. И жужжание становится ближе. — Это массажер, детка. Он вибрирует. Он прикладывает его к моей груди, и такое чувство, будто на мне вибрирует какой-то большой шарообразный предмет. Я вздрагиваю; массажер движется по мне, вниз между грудями, через один, потом через второй сосок — и я омыта ощущениями, легкими покалываниями всюду, и вот уже горячее, обжигающе порочное желание растекается внизу живота. — А-а. — Пальцы продолжают двигаться внутри меня. Я уже близко… вся эта стимуляция… Я мычу, запрокинув голову, и пальцы замирают. Все как отрезало. — Нет! Кристиан! — умоляю я, пытаясь подняться. — Спокойно, детка, — говорит он. Между тем мой приближавшийся оргазм улетучивается. Кристиан снова наклоняется и целует меня. — Такое разочарование, верно? О нет! Внезапно до меня доходит, что за игру он ведет. — Кристиан… пожалуйста… — Ш-ш-ш, — отзывается он и целует меня. Массажер и пальцы оживают, убийственное сочетание чувственной пытки. Кристиан чуть передвигается. Он по-прежнему одет, и мягкая джинсовая ткань трется о мою ногу. Так мучительно близко. Он снова подводит меня к краю и, когда мое тело начинает петь от нестерпимого желания, останавливается. — Нет, — громко протестую я. Кристиан осыпает мягкими поцелуями мое плечо, вынимает пальцы и ведет массажер вниз. Прибор вибрирует у меня на животе, на лобке, на клиторе. — А-а! — вскрикиваю я, натягивая путы. Мое тело так чувствительно, что, кажется, я вот-вот взорвусь, но в последний момент, у последней черты, Кристиан вновь останавливается. — Кристиан! — вскрикиваю я. — Какое разочарование, да? — бормочет он мне в шею. — И ты такая же. Обещаешь одно, а потом… — Он смолкает. — Кристиан, пожалуйста, — умоляю я. Он водит по мне массажером снова и снова, всякий раз останавливаясь в самый важный момент. — После каждой остановки ощущения только острее. Верно? — Пожалуйста, — хнычу я. Мои нервные окончания требуют сброса невыносимого напряжения. Жужжание прекращается, и Кристиан целует меня. Тычется носом в мой нос. — Ты самая непредсказуемая из всех известных мне женщин. Нет, нет, нет! — Кристиан, я никогда не обещала повиноваться тебе. Пожалуйста, пожалуйста… Он передо мной. Хватает меня сзади и атакует тараном; пуговицы джинсов вжимаются в меня, с трудом удерживая рвущуюся наружу плоть. Одной рукой стягивает шарф, и я, моргая, гляжу в горящие огнем глаза. — Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, атакуя меня еще один раз, второй, третий — ощущение такое, что там у меня уже летят искры и вот-вот полыхнет пламя. И снова обрыв. Я так его хочу. Закрываю глаза и шепчу молитву. Это — наказание. Я беспомощна, а он безжалостен. Слезы подступают к глазам. Я не знаю, как далеко он намерен зайти. — Пожалуйста… Он смотрит на меня неумолимо. Будет продолжать. Как долго? Могу ли я играть в эту игру? Нет. Нет. Нет. Не могу и не хочу. Он намерен и дальше мучить меня. Его рука снова скользит по мне вниз. Нет… И плотину прорывает — все дурные предчувствия, все тревоги и страхи последних дней вновь переполняют меня, и глаза наливаются слезами. Я отворачиваюсь. Это не любовь. Это месть. — Красный, — всхлипываю я. — Красный. Красный. — Слезы текут по лицу. Он застывает. — Нет! — потрясенно выдыхает. — Господи, нет! Он быстро отстегивает мои руки, обхватывает за талию и наклоняется, чтобы отстегнуть лодыжки, а я закрываю лицо руками и плачу. — Нет, нет, нет, Ана, пожалуйста. Нет. Подхватив меня на руки, Кристиан идет к кровати, садится и обнимает, усадив на колени, а я безутешно всхлипываю. Я подавлена… тело истерзано, мозг опустошен, а эмоции развеяны по ветру. Он протягивает руку назад, стаскивает атласную простыню с кровати и укутывает меня в нее. Прикосновение прохладной простыни неприятно воспаленной коже. Он обнимает меня, привлекает к себе и мягко покачивает взад-вперед. — Прости. Прости, — бормочет Кристиан хрипло и целует мои волосы снова и снова. — Ана, прости меня, пожалуйста. Уткнувшись ему в шею, я плачу и плачу, и вместе со слезами постепенно уходит напряжение. Так много произошло за последние дни — пожар в серверной, погоня на шоссе, неожиданные карьерные планы, развратные архитекторши, вооруженные психи в квартире, споры, его гнев — и разлука. Ненавижу расставания… Краешком простыни вытираю нос и постепенно начинаю сознавать, что стерильная музыка Баха все еще звучит в комнате. — Пожалуйста, выключи музыку. — Я шмыгаю носом. — Да, конечно. — Кристиан наклоняется, не выпуская меня, и вытаскивает из заднего кармана пульт. Нажимает на кнопку, и фортепиано смолкает, сменяясь судорожными вздохами. — Лучше? — спрашивает он. Я киваю, мои всхлипы почти стихли. Кристиан нежно вытирает мне слезы подушечкой большого пальца. — Не любительница баховских «Вариаций Гольдберга»? — По крайней мере, не этой пьесы. Он смотрит на меня, безуспешно пытаясь скрыть стыд в своих глазах. — Прости, — снова говорит он. — Зачем ты это делал? — Мой голос едва слышен; я силюсь собрать в кучу свои смятенные мысли и чувства. Печально качает головой и закрывает глаза. — Я увлекся, — неубедительно говорит он. Я хмурюсь, и он вздыхает. — Ана, лишение оргазма — стандартное средство в… ты никогда… — Он замолкает. Я ерзаю у него на коленях. Он морщится. Ах да. Я вспыхиваю. — Прости. Он закатывает глаза, затем неожиданно отклоняется назад, увлекая меня с собой, и вот уже мы оба лежим на кровати, я — в его объятиях. В сдвинутом лифчике неудобно, и я поправляю белье. — Помочь? — тихо спрашивает Кристиан. Качаю головой. Не хочу, чтобы он касался моей груди. Он поворачивается так, чтобы видеть меня, и, неуверенно подняв руку, нежно гладит пальцами мое лицо. На глазах опять выступают слезы. Ну как он может быть то таким бесчувственным, то нежным? — Пожалуйста, не плачь. Этот мужчина не перестает изумлять меня и приводить в замешательство. В минуту душевного смятения гнев покидает меня… и приходит оцепенение. Хочется свернуться в клубочек и уйти в себя. Я моргаю, стараясь сдержать слезы, когда смотрю в его полные муки глаза. Что же мне делать с этим властолюбивым тираном? Научиться подчиняться? Это вряд ли… — Я никогда что? — Не делаешь, как тебе сказано. Ты передумываешь, не говоришь мне, где ты. Ана, я в Нью-Йорке был злой как черт из-за собственного бессилия. Если б я был в Сиэтле, то привез бы тебя домой. — Значит, ты наказываешь меня? Он сглатывает, потом закрывает глаза. Ему незачем отвечать, я и так знаю, что наказание было его истинным намерением. — Ты должен это прекратить. Он хмурится. — Во-первых, ты же сам потом чувствуешь себя гадко. Он фыркает. — Это верно. Мне не нравится видеть тебя такой. — А мне не нравится чувствовать такое. Ты сказал на «Прекрасной леди», что женился не на сабе. — Знаю, знаю. — Тихим, хриплым голосом. — Ну так перестань обращаться со мной как с сабой. Я сожалею, что не позвонила тебе. Больше такой эгоисткой не буду. Я знаю, что ты обо мне беспокоишься. Он смотрит на меня пристально, вглядывается печально и встревоженно. — Ладно. Хорошо, — говорит он в конце концов. Наклоняется, но приостанавливается, прежде чем коснуться губ, молча спрашивая разрешения. Я поднимаю к нему лицо, и он нежно целует меня. — Твои губы всегда такие мягкие после того, как ты поплачешь. — Я никогда не обещала повиноваться тебе, Кристиан, — шепчу я. — Я знаю. — Справься с этим, пожалуйста. Ради нас обоих. А я постараюсь быть более терпимой к твоей… склонности командовать. Он выглядит потерянным и уязвимым. Он в полном смятении. — Я постараюсь. — В голосе искренность. Я судорожно вздыхаю. — Пожалуйста, постарайся. Кроме того, если б я была здесь… — Знаю, — отвечает он и бледнеет. Откинувшись на спину, закрывает лицо рукой. Я свиваюсь рядышком и кладу голову ему на грудь. Мы лежим молча несколько минут. Ладонь его скользит к моему «хвосту». Он стаскивает резинку, распускает волосы и нежно их перебирает. Вот она, подлинная причина всего этого — его страх… иррациональный страх за мою безопасность. У меня перед глазами — Джек Хайд с глоком, лежащий на полу… Да, возможно, страх Кристиана не так уж иррационален. — Что ты имел в виду, когда сказал «или»? — спрашиваю я. — Или? — Что-то насчет Джека. Он вглядывается в меня. — Ты не сдаешься? Я лежу, купаясь в его расслабляющих ласках. — Сдаться? Никогда. Говори. Не люблю оставаться в неведении. Ты, похоже, одержим какой-то идеей и считаешь, что мне нужна защита, а сам даже не умеешь стрелять. А я умею. Ты думаешь, я не смогу справиться с чем-то, о чем ты мне не рассказываешь, Кристиан? Твоя бывшая саба наставляла на меня пушку, твоя бывшая любовница-педофилка тебя преследует… И не смотри на меня так! — бросаю я, когда он грозно насупливает брови. — Твоя мама относится к ней точно так же. — Ты говорила с моей матерью об Элене? — Голос Кристиана поднимается на несколько октав. — Да, мы с Грейс говорили о ней. Он потрясенно таращится на меня. — Она очень переживает по этому поводу. Винит себя. — Не могу поверить, что ты говорила с моей матерью. Черт! — Он откидывается на спину и снова закрывает лицо рукой. — Я не вдавалась в подробности. — Надеюсь. Грейс незачем их знать. Господи, Ана. С отцом тоже? — Нет! — Я мотаю головой. С Карриком у меня нет таких доверительных отношений, и его обидные слова о брачном контракте до сих пор у меня в ушах. — Как бы то ни было, ты опять пытаешься меня отвлечь. Джек. Что насчет Джека? Кристиан на секунду поднимает руку и смотрит на меня, укрывшись за непроницаемой маской. Потом вздыхает и снова кладет руку на лицо. — Хайд замешан в истории с «Чарли Танго». Служба безопасности нашла частичный отпечаток, но идентификация не удалась. Потом ты узнала Хайда в серверной комнате. Когда он еще был несовершеннолетним, в Детройте его судили. Отпечатки сверили, и они совпали. Я силюсь осмыслить информацию; пока голова идет кругом. Джек замешан в инциденте с «Чарли Танго»? — Сегодня утром в здешнем гараже обнаружили фургон. На нем приехал Хайд. Вчера он доставлял какую-то фигню тому парню, который недавно переехал. Ну, тому, с которым мы встретились в лифте. — Я не помню, как его зовут. — Я тоже, — говорит Кристиан. — Но именно так Хайду удалось проникнуть в здание законным путем. Он работает в какой-то службе доставки. — И?.. Что такого важного в фургоне? Молчит. — Кристиан, скажи мне. — Копы обнаружили в фургоне… кое-какие вещи. — Он вновь замолкает и крепче меня сжимает. Молчание затягивается, и я уж было открываю рот, чтобы напомнить о себе, но он опережает. — Матрас, лошадиный транквилизатор — столько, что хватило бы усыпить дюжину лошадей, — и записку. — Голос падает почти до шепота, ужас и отвращение идут волнами. Вот жуть. — Записку? — Я вторю его интонациям. — Адресованную мне. — Что в ней? Кристиан качает головой; либо не знает, либо не собирается посвящать меня в это. Ох. — Хайд заявился прошлой ночью с намерением похитить тебя. — Кристиан цепенеет, лицо застыло от напряжения. А я вспоминаю ленту в кармане Джека, и меня передергивает, хотя для меня эта новость и не нова. — Вот черт. — Именно, — натянуто отзывается Кристиан. Я пытаюсь вспомнить Джека в офисе. Всегда ли он был психом? И как он, интересно, собирался это провернуть? То есть, конечно, он тот еще слизняк, но чтобы настолько ненормальный? — Я не понимаю зачем, — бормочу я. — Нелепость какая-то. — Знаю. Полиция копает глубже, и Уэлч тоже. Но мы думаем, что это как-то связано с Детройтом. — С Детройтом? — Я озадаченно смотрю на него. — Да. Что-то там есть. — Все равно не понимаю. Кристиан приподнимает голову и смотрит на меня бесстрастно. — Ана, я родился в Детройте. Глава 12 — Я думала, ты родом отсюда, из Сиэтла, — говорю я. В голове — полный сумбур. Какое отношение это имеет к Джеку? Кристиан убирает руку с лица, протягивает ее назад и хватает одну из подушек. Кладет себе под голову, откидывается на спину и смотрит на меня настороженно. Через минуту качает головой. — Нет. Нас с Элиотом усыновили в Детройте. Мы переехали сюда вскоре после моего усыновления. Грейс хотела жить на Западном побережье, подальше от востока с его стремительной урбанизацией. Она получила работу в Северо-западной больнице. Я плохо помню то время. Миа удочерили уже здесь. — Так Джек из Детройта? — Да. Ой… — А откуда ты знаешь? — Я изучил его анкетные данные, когда ты пошла работать на него. Кто бы сомневался. — Значит, у тебя и на него есть досье? — усмехаюсь я. — Этакая папочка… Кристиан кривит рот, скрывая улыбку. — Думаю, она светло-голубая. — Он продолжает теребить мои волосы. Мне приятно и комфортно. — И что же в этой папке? Кристиан моргает. Протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке.