Акулы из стали. Ноябрь

Ну и потом началось, конечно. Пока дозвонились до караула и те бегом на вышку. Телефонная связь-то не работает года с позапрошлого. Откуда в стране провода, когда не у всех еще дома в испаниях построены. А у раций аккумуляторные батареи старые, заряд не держат. Может, говорит, штурманенок, помашем ему белым чем с рубки, жалко Максуда же… На что командир резонно возразил, что советские моряки никогда не сдавались. А мы же теперь снова русские, рискнул возразить штурманенок. Ну вы, может, и да, не стал спорить командир, а я-то старой закалки. «Максуд! – крикнул он Максуду. – Вожмись в пирс поплотнее и не дыши!» «Есть, тащ командир!» – ответил Максуд, который, в принципе, как раз именно этим сейчас и занимался.

– Но нет, сука, жалко его, – не унимался командир. – Что там за карамультуки у них на вышках, не в курсе ты?

– Да откуда бы? – не знал штурманенок.

– Ладно, мухой давай вниз и три тулупа неси: мне, себе и третий!

Вышли в тулупах на пирс, перевернули будку верхнего вахтенного и ей придавили сверху Максуда, проложив тулупчиком, чтоб не сильно давило.

– А нас если он… того? – не унимался штурманенок.

– Ну так нам за это деньги платят, а ему – нет.

Но тут уже и караульные прибежали – собак у них не было, но лай слышно было со всех сторон.

– Ну а сейчас, – резюмировал командир, – нам всем будет пизда!

И точно – полчаса не прошло, как пыль столбом от «уазиков», «Волг», «Зилов» и «буханок»!

Но нерпы к этому времени уже не было. Когда ей надоела вся эта возня и она, плюнув на суетливых людишек, шмыгнула обратно в свое безбрежное море – никто и не заметил. Хотя особисты потом пытались и ее найти, чтоб допросить. А может, и до сих пор ищут.

Максуда потом в отпуск отправили, хоть штабное начальство и приказало его сгноить в трюмах, отпустив на дембель в последнюю очередь. Командир сказал: есть! А потом добавил: давотхуйим! Что он нарушил? С поста не сбежал? Не сбежал. Бой принял? Принял. Подводную лодку оборонял? Оборонял! Ну и хули тогда? Не завалил морпеха, правда, и это косяк. Боец, иди сюда, на тебе щелбан за это и чтоб впредь целился лучше!

А остальных всех наказали – вот вообще всех от Максуда и до командира дивизии. Даже командира трюмной группы, в которой служил Максуд, хотя тот вообще был в отпуске, но военный моряк на то и военный моряк, чтоб его могли наказать в любом состоянии и не доказывая вины. Умер, сука? Растолкайте, я ему взыскание въебу на дорожку!

А что стало с потомком Дэрчу Оджала, то доподлинно и неизвестно. Особисты так орали в своих застенках, что даже чайки в губу залетать боялись. Но, впрочем, вполне резонно мы можем предположить, что, хоть вероятно, и последним, но он дембельнулся и сейчас давно уже бродит по тайге, по следам своего предка и белок в глаз, а когда с ружьем, то и вовсе в ресничку. А дома ждет его жена и дети: трое, а может и четверо, но почти все из них мальчики. И вспоминает он эту историю и думает, вот что хорошего было в его службе на Северах, так это ебические расстояния и перепады высот с восходящими от моря или, наоборот, втекающими в него с сопок воздушными потоками… И пидор тот, который в него из автомата, жив-здоров благодаря этому, в своей этой Татарии или откуда он там.

А Максуду клеши с синими, как ее глаза, вставками шелка велели зашить, как было. А то тоже мне: двумя рожками одного морпеха завалить не смог, а туда же – в невыносимую красоту, ишь ты!

Ну вот и где, скажите мне, в гражданской жизни от простой скуки плюс нерпы можно заполучить такое приключение с такими последствиями?

Ой, да я вам сам скажу – нигде!





На дне




– Та-а-а-а-ак. Так, так, так, так. А это что за хуйня? – и дежурный по политотделу, капитан второго ранга Пирог даже сдвинул на затылок фуражку, чтоб козырек не закрывал глаза и было видно, а не только слышно, что то, о чем он говорит, и в самом деле какая-то хуйня.

Дневальный по роте, матрос Пирожок, выросший в хорошей семье и успевший до залета в военно-морской флот кончить три курса в институте, был полностью согласен с парторгом части. И почти про все, что окружало его здесь, он мог бы с готовностью сказать, что это какая-то хуйня с точки зрения здравого смысла. Но вот про какую именно хуйню его спрашивал старший товарищ и наставник по партийной линии прямо сейчас – догадаться не мог.

Заканчивая положенный срок в учебке и готовясь на действующий флот, матрос Пирожок усвоил твердо: если пришел проверяющий, то он обязательно найдет какую-то хуйню. И научился уже философски (читай: похуистически) к этому относиться. Но обычно проверяющие хотя бы пальцем, но показывали на то, что по их проверяющецкому мнению не соответствовало железной флотской дисциплине и уставному порядку.

А тут на тебе – Пирог. С глазами, хоть и не в Рязани. И капитан второго ранга Пирог не то чтобы был мудаком, нет – он был вполне порядочным офицером. Настолько порядочным, что даже не сильно обиделся на первичное собрание комсомольцев третьей роты, когда те единогласно выбрали комсоргом своей роты матроса Пирожка. Хотя, конечно же, отчетливо понимал, почему именно они это сделали: как говорится, чем бы матрос ни тешился, лишь бы поварихи не беременели.

Никто не ожидал от него, что он снимет с дежурства за труп мухи на подоконнике или заставит хоронить найденный «бычок» в могиле метр на метр и в метр глубиной – слишком мелким было это для его натуры. И раз уж он говорил, что происходит какая-то хуйня, да еще и сдвигал фуражку на затылок, когда говорил об этом, то у матросов учебной части принято было напрягаться.

Пирожок и напрягся. Он показал глазами, что напрягся, встал в стойку напряженного матроса и даже вздохнул: мол, вот беда-то какая, что в мою вахту и вот это вот. Надо же – ну кто бы мог подумать.

– Виноват! – сразу зашел с козырей Пирожок.

– Виноват – исправлю! Так должен отвечать матрос славного советского военно-морского флота, дорогой мой друг! – и Пирог повел рукой в сторону ротного аквариума. – А если он не исправит до сдачи вахты, то тогда его снимут с вахты и он заступит на нее снова, как предписывает устав внутренней службы. Не так ли?

– Точно так! – Пирожок заменил выражение глаз с виноватого на готовое немедленно все исправлять. – Разрешите немедленно все исправить!

– Разрешаю! И смотрите мне, чтоб больше такого не повторялось!

– Есть смотреть!

Да чего, блядь, такого-то? Такого-то чего, блядь! Куда смотреть-то? Это вопросы философского порядка, и над ними можно подумать, но вот вторая вещь, которую матрос Пирожок выучил в учебке, – это репетовать все команды немедленно, а потом уже уточнять.

Ротный аквариум был мутным параллелепипедом объемом литров в двести из непонятного от времени материала (предположительно стекла) с неизвестными животными и неземной красотой внутри. Но он такой был всегда – и в прошлом месяце, и в позапрошлом, и вот прямо час назад. И простоит таким ровно до момента окончания учебки третьей ротой. А потом они, по устоявшейся традиции, выловят из него всех его обитателей, вынут всю красоту, созданную предыдущей ротой, помоют и вставят туда свою. Красоту и тех обитателей, которые выживут в процессе. Хотя чего уж там, с такой-то тренировкой они, эти самые обитатели, и ядерную войну легко переживут, не то что временное отсутствие привычной среды обитания.

– Товарищ капитан второго ранга! – не выдержал Пирожок уже в спину уходящему Пирогу. – Прошу разрешения обратиться!

– Разрешаю.

– Прошу уточнить… срок устранения замечания!


Пирог глянул на часы над тумбочкой дневального.

– Два часа. Хватит?

– Так точно! А на что?

– Что на что?

– На что вот… ну-у-у… два часа? Не могли бы вы уточнить? Прошу прощения.

– О-о-о-оххх, – горестно вздохнул Пирог, – как же тяжело с вами, зелеными юнцами… Как же тяжело… Иди за мной.

Да, думал матрос Пирожок, идя за ним. И точно говорил мне папа: не переводись на заочку, сгоряча я, сынок, сказал, что ты на моей шее сидишь… но ты-то не горячись, подумай… А я вот да, погорячился.

– Смотри. – Пирог показал на аквариум. – Что вот ты видишь?

– Аквариум.

– Точно?

– Точно.

– Просто аквариум?

Да, блядь, а что? Сложно аквариум?

– Ну-у-у-у… Большой аквариум…

– И еще какой?

– Какой?

– Тематически оформленный, так?

– А-а-а-а-а. Это-то? Это-то да! Тематически, точно! – обрадовался Пирожок, что так удачно все пока складывается.

– А на какую тему он оформлен?

– На… морскую?

Пирог вздохнул, снял фуражку и протер ее изнутри носовым платком, чтоб стало очевидно, насколько он умаялся тыкать всех носом в очевидные вещи.

– Пирожок.

– Я!

– Даже не буду рифмовать. Вот смотри – видишь тут кораблики?

По поверхности зеленой жижи и правда плавали куски непонятно чего, раскрашенные в разные цвета, которые, если отойти подальше, прищурить один глаз и посмотреть другим искоса, и правда походили на кораблики.

– Так точно!

– А вот это? – И Пирог ткнул фуражкой в аквариумное дно.

Один из кусков в виде кораблика, напрочь сломленный своей незавидной судьбой, лежал на грунте.

– А это… утонул? – предположил Пирожок.

– Во-о-о-от! Видишь – утонул! А что это за безобразие, когда советский военный корабль, может быть, даже целый эсминец – и утонул? Два часа – и чтоб снова плавал! К чему же мы прикатимся, как не к форменному безобразию и попранию всех устоев, заветов и славных традиций, если у нас даже в учебных центрах корабли тонуть начнут? Разве придем мы так к мировой победе социализма, братству всех народов и всеобщему равенству?

– Никак нет!

– Вот видишь, просто же? Два часа, Пирожок! Два часа!

И за Пирогом закрылась входная дверь четвертого этажа.



– Дай папироску, – ткнул Пирожок в бок подсменного дневального.

– Ты ж не куришь вроде?

– Да не закуришь тут.

– Я же без двух лет инженер-электрик, – дымил Пирожок горькой «беломориной» в туалете. – Нет, ну правда, я же могу… Ну, там, проводку починить… не знаю, пусковую станцию… Прозвонить что-нибудь. Ноль от фазы отделить, плюсом по микросхеме поводить и много чего еще. А весь мой вклад в мировую победу социализма заключается в том, чтобы достать этот кусок говна со дна аквариума и заставить его плавать? И только тогда социализм победит? Да-а-а… Не к тому меня готовили дедушка-профессор и папа – председатель исполкома, ох и не к тому. И вот мама. Отчего ты, сынок, так мало пишешь, я же тут без тебя, мне же тут все про тебя интересно, я же почти не сплю, все глаза в ночь проглядела, ну пиши все, что там у тебя происходит. Здравствуй мама, служба моя идет хорошо, в учебе я отличник, по специальности ко мне замечаний нет, и несение дежурств на высоте… Вчера вот, например, мама, я доставал из устройства под кодовым названием «аквариум» кусок говна, который, возможно, – эсминец. И делал так, чтобы он плавал, а не лежал на дне. Потому что он же советский, мама, понимаешь? А вот так мама – ты как себе думала? Да. И наискось по конверту: «Писал письмо тебе матрос, а почтальон его принес!» Или еще какая лабуда.