Алекс & Элиза

– Полковник Гамильтон, я вынуждена снова просить вас не рассматривать наше нынешнее положение как оправдание для недостойного поведения. Не сомневайтесь, ничто, кроме крайней необходимости, не заставило бы меня пойти на нарушение приличествующего расстояния между людьми подобным образом.

– Правда? – сухо удивился Алекс. – И, я полагаю, вы не отправляли платок с запиской, в которой обещали встретиться со мной на сеновале?

Гектор остановился и фыркнул с такой силой, что Элиза рассмеялась.

– Встретиться с вами на сеновале? Прошу прощения, полковник, но даже ваш верный скакун считает это смешным!

– Мисс Скайлер, не изображайте передо мной невинность. Пусть в глазах общества вы – ярая патриотка, поглощенная лишь любовью к родине, но даже вам не удастся убедить всех в том, что вы настолько бесчувственны, как хотите казаться.

– Мой дорогой полковник, не знаю, что послужило источником ваших диких измышлений, но уверяю, они настолько же неприятны, насколько необоснованы. Если вы считаете, что какие-то из моих поступков ввели вас в заблуждение, я нахожу это одновременно обидным для себя и непростительным для вас.

– В заблуждение! – Алекс не сдержался. – Я далек от этого! Вы просто так и не показались, после того как пообещали мне полночное свидание!

Элиза ахнула. А затем резко развернулась в седле, оказавшись лишь в нескольких дюймах от своего обвинителя.

– Господь свидетель, сэр, никогда из-под моей руки не выходило записки, адресованной вам.

Глядя в ее лицо, освещенное ущербной луной, Алекс понял, что слышит чистую правду.

Элиза снова повернулась к нему спиной и сгорбилась в седле. В этот момент Алекс почувствовал, как два года ожиданий выскальзывают из рук, разбиваясь о промерзшую дорогу в Морристаун. За эти два года он начинал, а затем уничтожал бессчетное количество писем этой самой девушке. Его рука замирала над листом от страха, что он может написать что-нибудь не то. В конце концов, что можно написать леди, не стесняющейся назначать полуночные свидания? Он побоялся показаться излишне настойчивым в своих чувствах, поэтому терпеливо ждал подходящего момента, чтобы начать их знакомство заново, и буквально грыз удила в нетерпении, когда услышал, что она приезжает к родственникам в Морристаун.

Но, увы, оказалось, что это не Элиза отправляла записку! Для подобного она была слишком благоразумна. Кто-то другой вернул ему платок. Кто-то просто подшутил над ним – подшутил, как выяснилось, за ее счет.

Но кто мог это сделать?

В голове возникла картина: Джон Черч вытирает пот со лба Петерсона платком Алекса, затем Петерсон хватает платок и прячет в карман.

Похоже, Элиза тоже поняла, что его разыграли, причем жестоко.

– Петерсон! – воскликнула она. – Должно быть, это он послал записку. Видите ли, полковник Гамильтон, я одолжила ваш платок Анжелике, испачкавшей платье, а во время вашего спора она передала платок мистеру Черчу, который…

– …дал его Петерсону! И тот решил вернуть его владельцу! – Алекс покачал головой. – Злонамеренный розыгрыш, на который я как дурак попался. Приношу свои нижайшие извинения, мисс Скайлер.

– Это наверняка был Петерсон, – заявила Элиза.

– Мне почти нестерпимо хочется поехать прямиком в Олбани и призвать этого человека к ответу, – мрачно сказал Алекс.

Элиза тускло прошептала:

– Даже не знаю, что более оскорбительно: что вы сочли меня способной на подобный поступок или что считаете это привлекательным.

– Мисс Скайлер, пожалуйста, – пробормотал Алекс. – Я убит. Я действительно поверил, что эта записка написана вами… кстати сказать, никогда не подумал бы, что именно вы, из всех девушек, способны на это…

– И все же подумали, – упрекнула Элиза. – И не только подумали, но и использовали как предлог, чтобы начать беззастенчиво флиртовать со мной. Я потрясена.

– Уверяю вас, мое потрясание ничуть не меньше. – Алекс стукнул кулаком по лбу с такой силой, что чуть не слетел с лошади. Потрясание? Помимо всего остального, ему внезапно показалось, что он забыл, как устроен родной язык.

– Если вас не затруднит, полковник Гамильтон, я бы предпочла не разговаривать до конца путешествия. – Элиза поднялась в седле, напряженно выпрямив спину. – Будь обстоятельства более благоприятными, я бы пошла пешком. Но в данном случае обречена терпеть ваше присутствие в непосредственной близости к себе, пока мы не доберемся до места. Однако, ради бога, не заговаривайте со мной, или я правда сброшу вас с лошади!

Ее спутник открыл было рот, но, хорошо подумав, снова его закрыл. Никакими словами нельзя было улучшить нынешнюю ситуацию. А вот ухудшить – вполне. Александру Гамильтону, не без оснований считавшемуся самым красноречивым человеком в Соединенных Штатах Америки, в первый раз в жизни нечего было сказать.





10. Обопритесь на меня




Неподалеку от резиденции Кокранов, Морристаун, штат Нью-Джерси

Февраль 1780 года



Луна скользнула в облака, когда на спину Гектора упали первые снежинки. Гнедому потребовалось около мили, чтобы привыкнуть к двойному, да еще и такому непривычному грузу. Пусть боевых коней учат, не дрогнув, выносить грохот пушек, но вот терпеть шорохи и скольжение нижних юбок за ушами было совсем другим делом. Храбрый мерин не мог ни разглядеть их, не стряхнуть назойливо щекочущие шкуру кружева. Но он сразу же понял, что у легковесного человека, устроившегося в седле, умелые руки, которых он готов был слушаться.

Элиза наклонилась и потрепала гнедого по холке.

– Вперед, Гектор.

Около мили назад молодой полковник дал последние наставления, как добраться до лагеря, а затем снова сконфуженно умолк. К счастью, ей недолго оставалось терпеть весь этот кошмар.


Мягкое цок-цок подков Гектора задавало ритм постепенно ускоряющемуся хороводу ее мыслей. Мысль о том, что Алекс обвинил ее в отвратительнейшем распутстве, не давала покоя. Каков нахал – решить, что Элиза может вести себя подобным образом! Подумать только – она, по его мнению, одна из тех девушек, которые шлют записки кавалерам, не получившим разрешение на ухаживания, и назначают свидание, и не где-нибудь, а на сеновале!

И все же воспоминания о том моменте, когда она забрала его платок, стали теперь отчетливей… То, как дерзко они с сестрами выбили почву из-под ног у молодого адъютанта – точнее, секретаря, – который пытался произвести впечатление на группку не слишком популярных девушек, флиртовавших с ним лишь потому, что им не хватало красоты или приданого для кого-то получше… Стало ясно: ее слова легко можно было принять за флирт – демонстративно принизить кавалера, дабы проверить его характер. Элиза тогда даже ощутила подобие того трепета, который сопровождал ее флирт с другими джентльменами. Так, может, она все же флиртовала с ним? Однако это не давало ему права строить пустые предположения касательно нее.

Но полковник сказал, что была записка, написанная, как он считал, ее рукой. Так что, выходит, его предположения строились не на пустом месте?

Он, похоже, был неподдельно разочарован, когда она не пришла на встречу. Пока не понял, насколько ошибался.

Это приводило в смущение. Элиза знала: следует поменьше думать об Алексе и признать, что он не является настоящим джентльменом, как и говорила ее мать.

Но девушка уже встречала настоящих повес – тех, кто держался в рамках приличия на публике, но вел себя самым омерзительным образом при личной беседе. Алекс не был похож на человека, строившего из себя кого-то другого, и не пытался вовлечь Элизу во что-то недозволенное или гнусное. Нет, он, похоже, вел себя естественно. И был ей благодарен, словно она подарила ему редкий, но не исключительный подарок – тонко прорисованный набросок углем, например, или первый весенний крокус…

И все же Элиза никак не могла успокоиться. Ярости, горевшей в ней, было недостаточно, чтобы защититься от ужасного холода, а вот мысль о том, что он два года хранил платок, когда-то спрятанный ею в корсаж, оказывала некоторый согревающий эффект.

Однако и его было недостаточно для февраля в Нью-Джерси. Неконтролируемая дрожь, волной прошедшая по позвоночнику, выдернула ее из омута размышлений. Гнев был хорош тем, что отвлекал от холода, теперь же зубы Элизы выбивали дробь. В поисках тепла она зарылась руками в густую черную гриву Гектора и уже не выпускала ее. Все тело ломило от усталости и холода, и девушка не знала, сколько еще сможет держаться в седле.

– Вы дрожите, – прошептал ее спутник. – Обопритесь на меня и позвольте взять поводья.

У Элизы не хватило сил на сопротивление, холод забрал последние. Она прикрыла глаза и отпустила поводья, тая в тепле, исходящем от его груди и рук, сомкнувшихся вокруг нее.

В лихорадочной полудреме девушка внезапно снова оказалась дома, в тепле одной из гостиных. Там был и молодой полковник, с небрежной элегантностью круживший ее в танце. Его рука на талии и горячее дыхание на щеке рождали ощущение полета сквозь пространство и время. Однажды она уже получала удовольствие от его объятий. Теперь же они дарили ей чувство комфорта и защищенности.

Мерное цоканье подков и скорбный крик совы убаюкивали, и наконец она уснула.

Чуть позже, проснувшись на руках у человека, с которым поклялась никогда больше не заговаривать, Элиза распахнула глаза и вгляделась в его лицо.

– Но как случилось, что вы оказались на дороге сегодня в одно время с нами?

– Ш-ш-ш, – шепнул Алекс. – Уже совсем скоро вы будете сидеть у огня с чашкой горячего бульона. А сейчас просто обопритесь на меня, закройте глаза и позвольте Гектору делать свое дело.

– Да-да. Звучит замечательно. Так тепло и уютно…

Элиза подняла глаза к затянутому облаками небу, уже не понимая, где находится. Вновь засыпая у Алекса на руках, она напоследок прошептала:

– И все-таки откуда вы там взялись?

За сосновой рощицей вдалеке можно было уже разглядеть первые огни лагерных костров. В скудном свете луны на палатки солдат ложились причудливые тени. Миновав поле, покрытое обледенелым жнивьем, мерин уловил запахи знакомых лошадей на выгуле и заплясал от нетерпения. Алекс натянул поводья, удерживая коня от немедленного побега к товарищам по пастбищу. Вскинув голову с раздувающимися ноздрями, Гектор издал великолепнейшее ржание, сообщая, что вернулся в лагерь.

Отсюда было рукой подать до центра города, где в белом двухэтажном доме, неподалеку от штаба армии, разместились Кокраны.

– Тише, дружок. Мы на месте.

Алекс погладил Элизу по щеке.

– Мисс Скайлер? Вы проснулись? Мы прибыли на место.

Убедившись, что ей хватит сил удержаться в седле, он спрыгнул с крупа Гектора и подошел к его левому боку.

– И вот я снова перед вами, миледи. Позвольте предложить вам руку помощи.

Он переплел пальцы, чтобы помочь Элизе спешиться, попутно удивившись, какой изящной кажется ее ножка в его руках.

Но соскользнув с седла, она чуть не упала в снег, вероятно, потому что ноги онемели от холода. На самом деле Элиза упала, но Алекс подхватил ее на руки. Подхватил и, когда стало понятно, что идти она не может, понес к дому дяди и тети, четы Кокран.

Дверь открыл дворецкий, но миссис Кокран, стоявшая прямо за его спиной, тут же оттеснила его, чтобы добраться до племянницы. Она проводила Алекса к софе в гостиной, на которую он со всей возможной аккуратностью положил свою нечаянную ношу.

– О боже, Элиза! Она в порядке? – беспокойно вопрошала тетушка. – Миссис Янсен прибыла несколько часов назад.

Укутав племянницу в одеяла, миссис Кокран велела слугам принести горячее питье и посильнее растопить камин, а сама взялась растирать ее заледеневшие ступни.

В суматохе Алекс выскользнул наружу, пусть и мечтал остаться.





11. Самовольная отлучка?




Резиденция четы Кокран, Морристаун, штат Нью-Джерси

Февраль 1780 года