Алекс & Элиза

– О, тише, – велела Элиза сестре. – Сама прекрасно знаешь, что ты безбожная сплетница.

Пегги промолчала. Так и было.

Тебе же, Анжелика, я посоветую сделать то, что полностью противоречит распоряжениям генерала Скайлера и, тем не менее, не вызывает у меня ни капли сомнений. Хотя сведения о родственных связях мистера Черча, как и о его делах и долгах в Англии, довольно туманны, его успехи в Америке трудно не заметить.

Даже генерал Скайлер признал, что, хоть он и испытывает к мистеру Черчу личную неприязнь, но тот замечательно организовал поставки вооружений для Континентальной армии по приемлемым ценам и в то же время смог получить неплохую прибыль. По сведениям от генерала Скайлера и других источников, эта прибыль исчисляется в тысячах фунтов, и одно это перевешивает все, что можно сказать против него. Таким образом, хоть и с тяжелым сердцем, но я советую – нет, велю тебе – принять его предложение руки и сердца и заключить брак как можно скорее. Если придется, ты должна сбежать с ним, и пусть эта новость ранит твоего отца, он быстро утешится мыслью, что ты связала жизнь с человеком, заслуживающим уважения и способным обеспечить тебя и облегчить участь его новых родственников.



– Анжелика, – позвала Элиза сестру, скрывшуюся за ширмой, – ты действительно, решишься на это? Ты собираешься сбежать?

– Читай дальше, – буркнула Анжелика, с трудом выпутываясь из платья. – Мы все обсудим, когда ты закончишь.

Но вернемся к Элизе. Мы отправили ее в Морристаун в надежде, что она встретит достойного молодого человека среди офицеров, окружающих генерала Вашингтона. Но Гертруда сообщила мне, что Элиза уделяет все свое время этому безродному, нищему негодяю Гамильтону, который всего год назад выдвинул вашему отцу обвинения в преступлениях против своей страны, от коих, впрочем, он был полностью оправдан. И я менее всего хочу об этом вспоминать.

Несомненным свидетельством доброты и прекрасного воспитания вашего отца служит тот факт, что он не скрывает своего высокого мнения об уме и потенциале полковника Гамильтона, несмотря на все неприятности, которые тот ему причинил. Тем не менее полковник Гамильтон – неприемлемый кандидат.

Достаточно сказать, что я сужу о нем как любая женщина – сердцем и кошельком. Мое сердце не может простить ему вреда, причиненного вашему отцу, а что касается кошелька, он у него пуст и вряд ли наполнится.

Проще говоря, он не подходит, и раз уж Элиза не делает попыток найти более достойного кандидата, я решила взять дело в свои руки. Я состою в переписке с Сюзанной Ливингстон, женой губернатора Ливингстона и матерью ваших подруг, Китти и Сары. Их брат Генри одного возраста с Элизой и был адъютантом сначала у генерала Скайлера, а затем и у генерала Бенедикта Арнольда, который привел наших солдат к победе под Саратогой и вернул нашу любимую ферму.

Хотя его служба на благо страны весьма похвальна, миссис Ливингстон говорит, что стала замечать в полковнике Ливингстоне определенные признаки невоздержанности и изменчивости, говорящие о том, что ему пора найти жену, пока они не превратились в пороки. Учитывая это, мы с миссис Ливингстон обе пришли к выводу, что в интересах обеих семей заключить их с Элизой союз немедленно…



– Нет! – вскрикнула Элиза, сунув письмо Пегги.

В нем было еще два или три абзаца, но девушка не смогла заставить себя читать дальше.

– Анжелика? – позвала она несчастным голосом. – Это… неужели это… правда? Я должна выйти замуж за Генри Ливингстона?

Ей ответила Пегги.

– В мамином письме говорится, что он приедет двадцать четвертого, уже завтра. Он пробудет в Морристауне всего неделю. Мама хочет, чтобы за это время дело было сделано.

«Дело, – мрачно подумала Элиза, – словно речь не обо мне, а о кукурузе, которую надо продать на рынке».

– Я не видела Генри несколько лет, – сказала Пегги, стиснув бумагу, – но Китти писала мне прошлой зимой, что он стал красивым молодым человеком.

– Он дергал меня за косы, – оцепенело пробормотала Элиза. – Когда мы приезжали к Ливингстонам в Элизабеттаун и мне было одиннадцать. Генри подкрадывался ко мне и дергал за кончики кос, спрятанных под чепчик. – Она тоскливо посмотрела на сестру. – И это все, что я знаю о своем будущем муже.

– Ты знаешь, что он богат, – возразила Анжелика, выходя из-за ширмы. – Этого недостаточно?

Элиза с изумлением увидела, что старшая сестра переоделась не в ночную сорочку, а в простое платье из темной шерсти, без корсета и турнюра.

– Сестра, что ты делаешь?

Анжелика пожала плечами. На ее лице была написана бесшабашная решимость.

– Я делаю то, что велела мама, – сбегаю.

– Что… сегодня?! Не может быть!

– Джон пришлет за мной экипаж к полуночи. Мы отправимся в Элизабеттаун, и сам губернатор Ливингстон проведет церемонию. Даже папа не сможет возразить, если нас поженит губернатор. Оттуда мы отправимся в Филадельфию, где Джон создает перевалочный пункт для своего товара, чтобы было удобнее доставлять его и на север, и на юг.

– Но… Анжелика, ты не можешь выйти замуж как… как молочница в положении, с судьей вместо священника, в простом шерстяном платье! У тебя должно быть приданое и венчание дома, как у мамы с папой, в роскошном платье, в окружении семьи!

Анжелика ласково улыбнулась.

– Такой будет твоя свадьба, дорогая Элиза.

– Я не стану женой Генри Ливингстона! Я его даже не знаю.

– Может, и так, но и женой полковника Гамильтона тебе не быть. Мама с папой этого не позволят. Им это не по карману.

Элиза была потрясена.

– И сбежать ты тоже не сможешь, – это уже с грустью сказала Пегги.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Элиза, повернувшись к сестре.

– Мама пишет, что беспокоилась, как бы ты не решилась на побег, но папа успокоил ее тем, что порядочность Гамильтона не позволит ему допустить подобного. Она говорит, полковник слишком предан делу революции, чтобы оскорбить доверие отца, как своего собрата по борьбе, таким ужасным образом. А чувство вины за участие в прошлогоднем процессе против папы лишь укрепит его решимость не вредить больше человеку, которого он так высоко ценит.

Пусть Элиза и не хотела слышать слова Пегги, но понимала, что та права. Алекс был слишком благороден для того, чтобы сбежать с дочерью человека, которому он против собственной воли причинил столько вреда. Она оказалась в ловушке. Кроме того, как заметила Анжелика за ужином, Алекс так и не объявил о своем желании ухаживать за ней или о других намерениях касательно их отношений, какими бы они ни были.


А теперь она вынуждена будет стать женой Генри Ливингстона, которого видела более десяти лет назад, когда тот дергал ее за косы с такой силой, что она боялась, как бы голова не слетела с плеч.

– Если он хоть пальцем тронет мои волосы, – сказала Элиза вслух, – клянусь, я оторву ему руки.





25. Кто не рискует, тот не выигрывает




Штаб-квартира Континентальной армии, Морристаун, Нью-Джерси

Март 1780 года



Весть о побеге Анжелики Скайлер с Джоном Баркером Черчем облетела Морристаун с невероятной скоростью, отличающей распространение сплетен. Услышав ее, генерал Вашингтон заметил Алексу, что, если бы донесения о передвижении британских войск доходили до него с такой же скоростью, он бы выиграл войну еще два года назад.

В общем и целом, этот брак ни для кого не стал сюрпризом, принимая во внимание длительность ухаживаний мистера Черча. Насколько людям был знаком характер бывшей мисс Скайлер, все понимали, что, будучи восхитительной молодой леди, она станет женой того человека, который обеспечит ей доступ в самые высшие круги общества. А Джон Баркер Черч, несмотря на все неясности в его прошлом, именно таким человеком и являлся.

Пусть он не отличался военной выправкой или атлетическим телосложением, но был обладателем счастливого дара очаровывать женщин безраздельным вниманием – комплиментами, подарками и всеми романтическими порывами, которые современные девушки хотят видеть в кавалерах, – а также искренним интересом к тому, что у них на уме. Там, где другой выдал бы горничной леди денег на приобретение рулона ткани на платье, мистер Черч не только сам выбирал ткань, но и приглашал лучшую швею, которая подобрала бы самый подходящий для его дамы фасон. Если девушка выражала интерес к «Робинзону Крузо» Даниеля Дефо, он преподносил ей полное собрание сочинений англичанина – включая и скандальный роман «Молль Флендерс»!

– Они – отличная пара, – заявил Лафайет, услышав новости. – Он сможет увлечь ее с головой, а она, в свою очередь, удержит его от различных соблазнов. Их ждет бурная семейная жизнь, но, если они смогут приноровиться друг к другу, этот союз будет успешным и прочным.

Алекс узнал об этом от самой Элизы. Она написала ему короткую записку, в которой извинялась за поведение старшей сестры за столом, объясняя его разыгравшимися нервами и напряжением перед побегом, который, как оказалось, состоялся тем же вечером. Письмо, очевидно, имело цель успокоить его, но адресованное «полковнику Гамильтону», а не «Алексу», и подписанное «Искренне ваша, мисс Э. Скайлер», а не «Ваша Элиза», лишь разбудило в нем беспокойство. И что хуже всего, она намеренно не предложила ему навестить ее и никак не упомянула, что сама хотела бы встретиться. Возможно, слова сестры все-таки оказали на нее действие?

Несмотря на причины, сподвигшие Анжелику высказаться столь откровенно, Алекс признавал ее правоту. Скайлеры собирались выдать Элизу замуж за богатого человека. На самом деле, и она, и ее семья заслуживали этого. Ее предки три поколения подряд трудились, не покладая рук, чтобы создать и упрочить свое положение среди первых семей северных штатов, и не собирались пускать в свой круг неизвестно кого. Конечно, в Новом Свете человек мог выйти из самых низов и добиться огромного влияния и богатства. Примером тому был Бенджамин Франклин, начинавший как скромный ученик печатника, а ныне ставший одним из богатейших людей Америки.

Но Алекс не обладал научным складом ума, присущим Франклину. Он не смог бы придумать даже нового фасона очков или новой формы печи, не говоря уже об открытии такой важной вещи, как электричество! У него были только остроумие и умение видеть саму суть вещей, а затем облачать ее в понятные и убедительные слова. Такой талант сулил ему отличное будущее в качестве законника, политика, а может быть, даже журналиста или писателя. Но ни одна из этих профессий не сулила быстрого обогащения, и он не мог просить Элизу – а уж тем более ее родителей! – стать его женой, уповая на некий гипотетический успех в будущем.

Хотя считать Алекс тоже умел неплохо. После смерти матери он ходил в учениках приказчика в торговом доме Бикмана и Крюгера. Там он открыл в себе талант к бухгалтерии и способность предугадывать события на рынке, чтобы купить или продать товар с максимальной прибылью. В то время Алексу исполнилось всего четырнадцать лет. Для него это была игра, но многие люди сделали себе на этом имя – и состояние. Конечно, это была тяжелая работа, не приносящая славы и частенько вынуждающая иметь двойную мораль. Какой человек захочет зарабатывать на жизнь, продавая мерзость вроде табака и алкоголя одурманенным людям или манипулируя ценами на жизненно важные товары, такие как зерно или шерсть, и многократно наживаясь на обмане тысяч покупателей? Но если он этого не делает, всегда найдется кто-то другой.

Однако же… смог бы он поступиться всем ради Элизы? Смог бы жить, презирая себя и свое дело, ради счастья жены? И была бы она счастлива, если бы жила с презренным торгашом? Алексу казалось, что Элизу, в отличие от ее родителей и сестер, не заботят деньги. Можно было подумать, что ей просто никогда не приходилось о них беспокоиться, но это значило недооценить ее. Она не являлась материалисткой, и если бы поняла, что Алекс отринул все свои принципы, чтобы выкупить ее у семьи как красивую безделушку, то потеряла бы всякое уважение к нему.

Был и другой путь, крайне опасный и ненадежный. Во всем мире, во все времена, всегда – по крайней мере, для мужчин – существовало то, что ценилось дороже денег, и это была слава. Та слава, которую можно получить, лишь проявив доблесть в бою. Там, где бьют копытом кони, сверкают сабли, гремят ружья и пули свистят в воздухе. Рискуя жизнью ради важного дела – а что может быть важнее, чем демократия? – можно было заслужить любовь и уважение соотечественников, попасть в высшие круги общества и получить возможность влиять на политику, экономику и людей. Слава приносила деньги быстрее и надежнее, чем вложения в золотые слитки или барбадосский ром. Но в отличие от других поприщ, на этом можно было заработать и уважение. Такое, которое даже Скайлеры примут во внимание.

И хотя Лоуренс и Лафайет постоянно поддразнивали его за то, что он просиживает войну в штабе, пока другие рискуют жизнью в бою, он уже бывал на полях сражений. Как главный адъютант генерала Вашингтона, он всегда держался в нескольких футах от его ставки. Но современный генерал уже не бросался в любую атаку, как древний король. Он стоял в отдалении, обычно на холме или другой возвышенности, наблюдая за сражением и направляя его ход, а его секретари держались неподалеку. Алекс попадал в бой около полудюжины раз, но во всех случаях, кроме одного, не имел возможности вытащить саблю или достать ружье. Вместо этого он вел записи – приказов генерала Вашингтона, передвижений сил противника и американской армии, просьб о помощи или поставке снаряжения. Военными правилами запрещалось стрелять в офицеров командования (хотя это и не спасало от случайного выстрела пушки «со сбитым прицелом»), и Алекс впервые почувствовал вкус битвы лишь в сражении при Монмуте в 1778 году. Когда показалось, что силы Корнуоллиса вот-вот прорвут линию американских войск, генерал Вашингтон кинулся в битву, и Алекс, отбросив карандаш и бумагу, устремился за ним. Вместе им удалось сплотить американских солдат и спасти ситуацию, и пусть сражение закончилось вничью, такой результат был намного лучше, чем нависавший над ними полный разгром. Мало того, это был первый раз, когда американцы встретились с британцами на равных и устояли, а весть об их храбрости вдохновила другие батальоны по всей линии фронта.

Алекс мало что запомнил о том дне, за исключением того, что стояла невыносимая жара. Позже выяснили, что больше половины полегших на поле битвы в тот день не были ранены – они умерли не от пуль или штыков, а от этой жары. Конь самого генерала Вашингтона, великолепный белый жеребец, подаренный ему губернатором Нью-Джерси, Уильямом Ливингстоном, умер от солнечного удара, и конь Алекса тоже пал прямо под ним, но от пули, которая лишь чудом не попала в него самого. От падения мужчина потерял сознание. Получил серьезные растяжения руки и ноги, хотя каким-то чудом умудрился не сломать ни то, ни другое. Очнувшись, Гамильтон обнаружил, что его вытащили с поля боя. Весь мундир на нем пропитался кровью, но лошадиная она или вражеская, он сказать не мог. С сабли тоже капала кровь, но он не помнил, чтобы сражался с кем-нибудь. Алекс проявил отвагу, это правда, но никто не станет прославлять солдата, которого в бою заменил его конь.

Ему нужно было проявить себя во что бы то ни стало. Ради себя. Ради своей страны.

Но прежде всего, ради Элизы.

Около двух часов пополудни Алекс постучал в дверь дальней гостиной на первом этаже, которую генерал Вашингтон использовал в качестве личного кабинета, и вошел.

– Ваше Превосходительство.

Даже сидя за широким, покрытым бумагами столом, генерал производил внушительное впечатление своей внешностью: военной выправкой, широкими плечами и густыми, сильно напудренными волосами. Он не сразу поднял глаза, продолжая что-то писать еще несколько минут. Алекс терпеливо ждал.

Наконец, главнокомандующий Континентальной армии вернул перо на подставку. После слегка присыпал лежащий перед ним пергаментный лист песком, чтобы убрать излишек чернил, сдул его на пол и сложил бумагу втрое. С наружной стороны он вывел единственную огромную М, а затем посмотрел на Алекса и протянул письмо ему.

– Для миссис Вашингтон, – пояснил генерал.

Но Алекс и сам понял, кому предназначено это письмо. Единственным человеком, которому генерал писал лично, была его жена.

Вашингтон снова посмотрел на стол и уже потянулся за стопкой писем, когда заметил, что Алекс все еще не ушел.

– Да, полковник? Я о чем-то забыл?

– Нет, Ваше Превосходительство, – ответил Алекс. – Я надеялся, что смогу поговорить с вами.

Генерал на минуту замер, задумавшись над просьбой Алекса так серьезно, словно у него попросили взаймы тысячу шиллингов или спросили, казнить или нет вражеского солдата. Наконец он произнес:

– Расскажите-ка, что у вас на уме, полковник.

Алекс бы с удовольствием присел, но генерал Вашингтон не допускал фамильярности ни с кем, кроме своих близких. Ходила шутка – очень личного свойства, – что М, которым он подписывает письма жене, означает не Марта, а миссис, поскольку на людях он называл ее только так. Прежде чем обратиться к генералу, Алекс глубоко вдохнул.

– Я по поводу того вопроса, который мы обсуждали прошлой осенью. Вы тогда сказали напомнить вам о нем весной.

– А, – сказал Вашингтон, отвернувшись к окну. Он посмотрел на укрытые снегом ветви вяза, а затем на яркое пламя в камине позади него, лишь благодаря которому в комнате было теплее, чем снаружи. – По мне, так это не очень похоже на весну.