Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения великой певицы

«Пугачёва уже превратилась в звезду нашего заведения, — рассказывал он, — и с ней очень непросто было подружиться. Почти каждый день после занятий мы большой компанией собирались у нее дома. Слушали какие-то пластинки. Попутно съедали все, что находили на столе: родители Аллы нас очень хорошо принимали. К капустникам она готовилась очень основательно — сценарий начинала писать месяца за два. Она же сочиняла для них и песни. Кстати, некоторые ее песни, зазвучавшие лишь в последние годы, были написаны ею еще тогда — для капустников».

Вместе с Глузом Алла как-то записала на магнитофон свои песни, но поскольку никакой особой ценности в этих пленках он не видел, то записи просто потерялись.

В 1995 году, когда Пугачёва будет готовить издание своей «Коллекции» — почти полного собрания исполненных ею песен, — она обратится к Глузу с просьбой найти эти материалы, но разве кто-то думал в середине 1960-х, что они обретут ценность? Найденные недавно записи юных Леннона и Маккартни озолотили их случайного хозяина. Но в Советском Союзе тех лет магнитофонная лента была дороже голоса Пугачёвой.

Напрашивается призыв: храните все глупости, мелочи, пустяки, которые делают дети и их друзья! Хотя бы из соображений долгосрочной меркантильности.

А сам Глуз уже давно руководит Культурным центром имени Соломона Михоэлса и проводит Международный фестиваль имени Михоэлса — под патронажем, между прочим, Президента России.

…Однажды Алла вернулась из училища и заявила маме:

— Я не хочу быть дирижером, я буду певицей.

— Какой еще певицей, дочка? Их вон сколько. А с твоей специальностью ты всегда на жизнь заработаешь.

— А почему, когда соседи у нас смотрят телевизор, как только начинается классический концерт, они сразу переключают на другую программу?

— Ну, они, может, не совсем понимают такую музыку, потому и переключают…

— А я не хочу, чтобы меня переключали!





Глава 5




«Робот»

Конфликт с мамой

Первые гастроли

Чужое платье



В начале 1965 года в квартире на втором этаже в Зонточном переулке раздался громкий звонок. Дверь открыла Зинаида Архиповна. На пороге стоял средних лет человек весьма респектабельной наружности, почти иностранец.

…Тут уместно было бы порассуждать о «точках бифуркации». Это понятие из точных наук занесли в историю отдельные энтузиасты-спекулянты. Так они называют засечки на хронологической линейке, моменты, в которые история могла бы пойти по совсем другому пути. Точка бифуркации — это древняя бабочка из канонического рассказа Брэдбери, случайно раздавленная ботинком путешественника во времени. И отсюда все модные нынче теории альтернативной истории. Что было бы, если бы татаро-монголы не остановились и двинулись-таки в Западную Европу? Что было бы, если бы челн Екатерины Великой, которая любила корабельные путешествия по Волге, утонул бы во время внезапного урагана? Что было бы, если бы кружка в мюнхенской пивной не пролетела мимо головы молодого оратора Гитлера, а попала точно в цель?

Да что там Гитлер с его монголами! Возьмем шире. Все мы живем в борхесовском Саду расходящихся тропок, каждый может придумать себе биографию-квест с новым лабиринтом за любой дверью: что было бы, если бы я тогда… или вот тогда… и так до окончательной победы шизофрении.

Лучше вернемся в 1965 год, в прихожую. К нашей точке.

Респектабельный гражданин явился, чтобы уговорить Зинаиду Архиповну отпустить Аллу на гастроли. Звали его Александр Левенбук.

Сатирический дуэт Лившица и Левенбука уже был известен в нашей стране. Чуть позже Лившиц и Левенбук станут звездами передачи для школьников «Радионяня», которая проживет очень долго и чудом удержится в эфире, даже когда Лившиц эмигрирует в Израиль.

А тогда, в начале 1965 года они сделали эстрадную программу в двух отделениях — «Пиф-паф, или сатирические выстрелы по промахам» — и готовились обкатывать ее в провинции. Такие программы были любимы народом не меньше, чем, скажем, концерты Эдиты Пьехи. Причем, если последняя была куда менее доступна, то эстрадные сатирики отличались завидной плодовитостью и мобильностью. Сейчас бы их поездки по стране назвали «чесом»: стадионы они не собирали, но дворцы культуры точно. Чтобы молодое поколение хотя бы в какой-то мере могло представить себе тот умерший жанр, достаточно упомянуть Велюрова, комично-помпезного героя Леонида Броневого в фильме «Покровские ворота», и его сатирические куплеты, которые он распевал на площадке в парке («за гуманизм и дело мира отважно борется сатира…»). Только в нашем случае речь шла о куда более весомом представлении, нежели несколько куплетов. Ни авторы, ни исполнители уже не в силах прорваться сквозь многолетние наслоения памяти и припомнить, какие именно «промахи» тогда обличались. (Конечно же, такие типовые сатирические «шоу» тогда никто и не пытался зафиксировать на пленку — хотя бы потому, что было понятно: завтра же, в соответствии с очередной передовицей «Правды», «Пиф-паф» может решительно поменять цель.) Можно лишь предположить, что обличались хрущевские «загогулины»: ведь Никиту Сергеевича сняли с поста всего за три месяца до этого, и сатирикам было, куда направить свои гибкие копья.





* * *


Для своей программы Лившиц и Левенбук искали какую-нибудь певицу, поскольку затейливый сценарий предусматривал вкрапления между сатирическими миниатюрами нескольких песен, написанных Яном Френкелем на стихи Михаила Танича. Поющие дамы из Москонцерта в ответ на упрашивания сатириков либо просили перезвонить по рабочему телефону через два месяца, либо улыбались: «Ну-у, мальчики, вы же понимаете, что это несерьезный разговор. Ну зачем мне "пиф-пафы" на Чукотке за такие деньги?» — «Не на Чукотке — на Урале», — оправдывались артисты.

Одна из администраторов Москонцерта случайно услышала про уральские гастроли — не исключено, что это была мама того же Миши Глуза, — и произнесла:

— Ребята, не волнуйтесь! Я попрошу сына найти кого-нибудь у себя в музыкальном училище. Иначе вы никогда не уедете на гастроли.

— Да кто отпустит из училища на целый месяц? — воскликнул Лившиц.

— Пусть найдет, как-нибудь выкрутимся, — махнул рукой Левенбук.

И к ним на прослушивание через два дня пришла Алла Пугачёва. Конечно же, в короткой юбке и, конечно же, со стройными ногами!


Это версия Левенбука.

Сама героиня описывала «точку бифуркации» несколько иначе. Спустя сорок лет на вопрос, какой случай изменил вашу жизнь, Алла Борисовна ответила: «Самый главный случай, когда я в шестнадцать лет пришла с подружкой Кариной Аветисян в Дом учителя. Мы сбежали с лекции смотреть кино, а попали на репетицию двух замечательных юмористов — Лившица и Левенбука, они лично проводили прослушивание. Мне понравились сапоги, в которых все выходили пробоваться — красные, лакированные. И когда они спросили: "Все, больше никого нет по списку?" — я сказала: "Я есть!" — лишь бы только эти сапожки надеть. Я спела в этих сапогах, и им понравилось, они меня взяли и даже эти сапоги подарили. Это круто изменило мою жизнь, потому что после этого песню "Робот" дали на радио и в программе "С добрым утром!". Ну не счастливый ли случай?».

Красные сапоги, вероятно, были, но все остальное в этом рассказе больше похоже на «красное словцо». Пугачёва — хорошая, страстная и убедительная рассказчица. Беда лишь в том, что она не может придерживаться одной легенды (даром что отец разведчик) и в зависимости от настроения колеблется относительно красной линии истинного сюжета.

Поэтому повествование о ней, словно о Марии Антуанетте или той же Екатерине Великой, разумнее всего строить, основываясь на показаниях нескольких «летописцев».

Итак, через пару дней Лившиц и Левенбук стояли у рояля в Доме учителя, где репетировали свою программу, а Алла, глядя в рукописные ноты, играла мелодию одной из песенок. «Аллочка, ты сразу попробуй ее спеть» — «Ой, нет, я должна дома порепетировать. Скажите, а разве роботы уже есть?».

«Робот» — это была одна из песенок новой программы. Написал ее, кстати, не Френкель, а Левон Мерабов, руководивший маленьким ансамблем при дуэте Лившица-Левенбука. Танич сочинил следующие слова:

Робот, ты же выдумка века.

Я прошу: ну попробуй, стань опять человеком…





Таким образом советские мастера искусств откликнулись на модную тему человекообразных существ с драматической судьбой («почти как мы, только бездушный»). В предыдущем, 1964 году на русском языке был издан знаменитый сборник «Я, робот» Айзека Азимова. Но всерьез говорить об искусственном интеллекте в Советском Союзе тех лет пока еще было не принято. Поэтому в том же 1965-м в Москве поставят радиоспектакль «Верный робот» по шутливой пьесе Станислава Лема (в ролях: Менглет, Вицин, Папанов), а в Таллине (еще с одним «н») снимут мультфильм «Яак и робот». Спустя два года выйдет фильм «Его звали Роберт» с красавцем Стриженовым в роли компьютера с человеческим лицом.

Песенка Танича-Мерабова стала эпиграфом к этим культурным событиям. (Когда автор этих строк общался с Михаилом Таничем двадцать лет назад, тот с явной нежностью вспоминал о песне про робота и юной Пугачёвой. В какой-то момент, прервав течение своих мемуаров, Михаил Исаевич воскликнул: «А через двадцать лет после "Робота" Алла спела песню "Айсберг" на стихи моей супруги Любови Козловой! Там ведь та же тема, что и в "Роботе" — обращение к какому-то холодному существу…».)

Лившиц и Левенбук уже начали волноваться, поскольку голоса Аллы еще ни разу не услышали. Худенькая девочка все сидела и наигрывала, изредка отрывая глаза от нот и бросая взгляд то на одного, то на другого «экзаменатора».

— Аллочка, а кто декан на твоем вокальном отделении? — неестественно бодро спросил вдруг Лившиц, чтобы заполнить музыкальную паузу.

— А я не на вокальном, я на дирижерско-хоровом…

За ее спиной Левенбук беззвучно ударил себя по лбу и закатил глаза.

— Саша, — обратился он через полминуты к коллеге, — пойдем покурим, а Аллочка пока порепетирует.

Едва оба вышли в коридор Дома учителя, где репетировали свою программу, как почти в унисон произнесли вполголоса: «Опять вляпались!». Тут они услышали из-за двери высокий голос Аллочки, тянувший:

Чтобы я улыба-алась, ты смешно кукаре-екал,

И живые ромашки доставал из-под снега…





В тот же вечер они договорились, что на днях явятся к Зинаиде Архиповне и будут договариваться о творческой командировке Аллы. Уже попрощавшись, она вдруг спросила:

— А я действительно хорошо спела? Вы не передумаете?

— Если бы и захотели передумать, то уже не успеем, — улыбнулся Лившиц.

Когда Алла, промучившись весь вечер, наконец сказала маме, что ее пригласили на гастроли, та охнула:

— Ты что? Какие еще гастроли?

— Ну, на обычные…

Получасовое объяснение закончилось полным разладом. Зинаида Архиповна восклицала в слезах:

— Я тут выкладывалась пятнадцать лет, чтобы тебя музыке научить, Женьке язык дать, и что теперь?

— Мама, ну меня же как музыканта зовут!

— Что?! Алла, это не музыка. Это… эстрада!

— Но я же…

— Никуда ты не поедешь!

Алла накинула пальто и выскочила из квартиры.

Девочка понимала, что сейчас надо привлечь любые силы, хоть небесные, но уговорить маму, убедить. К ней в старый дом явилась судьба — под видом робота и с фамилией Левенбук.

Шанс, который тогда выпал нашей героине, можно в чем-то сравнить с нынешним шоу «Голос». Вчера тебя знала только семья, а завтра — уже вся страна. Даже если проиграешь — ты победил.

Но пока Алла только бежит по заснеженной Москве 1965 года, щурясь от ветра.