Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения великой певицы

Она твердо знала свой путь в тот момент: надо было взять в союзники друзей родителей, чету пожилых артистов оперетты.

Через час они уже утешали Зинаиду Архиповну: «Ну послушай! Ничего страшного не происходит. Мы знаем этих ребят — Левенбука и Лившица — они очень порядочные… И потом, Зиночка, Алла ведь сама заработает денег. Для вас это нелишне, а она узнает, почем копеечка».

— Деньги надо зарабатывать по-другому! — не уступала Зинаида Архиповна.

— Это тоже честный заработок. Ну, в конце концов, она съездит, поймет, что певица из нее никудышная и успокоится.

И тут Зинаида Архиповна возмутилась:

— Что значит никудышная? Нормальная певица… Как пианистка, конечно, лучше, но и поет тоже хорошо. Бог с ней, пусть едет!

Зинаида Архиповна долго выспрашивала гостя, что это за спектакль, какие песни будет петь Аллочка, где она будет жить, кто еще едет в группе, сколько денег ей нужно в дорогу, в каких городах будут гастроли.

— Только вот как быть с училищем? — наконец строго спросила Зинаида Архиповна.

Именно тут все могло и сорваться.

Невидимый Робот ощутимо занервничал.

— Ну, вот это как раз не самое сложное, — махнул рукой Левенбук. — Мы достанем ей справку о каком-нибудь безобидном заболевании и сделаем небольшой академический отпуск.

Левенбук действительно очень быстро разобрался с «безобидным заболеванием», и через две недели Алла с Женей уже тащили чемоданы по платформе Ярославского вокзала. Среди прочих вещей заботливая Зинаида Архиповна упаковала и банку с квашеной капустой собственного засола: мало ли как будут там кормить Алену?





* * *


В Москве у нее было совсем немного времени для репетиций новых песен, и хотя они были вполне бесхитростные, перед каждым выступлением она разыскивала где-нибудь за кулисами рояль и подолгу пела.

Тогда ее голос был нежным и высоким.

Сценическое платье дала жена Левенбука. Зинаиде Архиповне пришлось его ушивать, хотя спина все равно осталась излишне открытой. Потом, во время выступлений Алла всегда будет держаться к залу строго фронтально — чтобы не был виден игривый вырез.

Спустя почти четверть века Александр Семенович Левенбук открывал в Москве еврейский театр «Шалом». Накануне открытия он вдруг сообразил, что неплохо было бы пригласить кого-то из знаменитостей для напутственного слова. «Аллу!» — решил Левенбук, но тут же подумал, что ее наверняка нет в Москве. Да и вообще сомнительно… Однако позвонил. «Хорошо, — ответила Алла Борисовна. — Вечером буду».

«Она приехала, — вспоминал Александр Семенович. — Вышла на сцену и сказала: "Как когда-то Левенбук вывел меня за руку на эстраду, так сегодня я вывожу его на сцену этого театра". Алла действительно взяла меня за руку, подвела к авансцене и произнесла с улыбкой: "Мне кажется, что когда на сцене идет еврейский спектакль, а в зале сидят еврейские зрители — это и есть то самое еврейское счастье"».

На самом деле воспоминания о первых гастролях у Пугачёвой остались не самые ностальгические. Никакого «еврейского счастья» она не испытала. Эстрадная компания с удовольствием подшучивала над рыжей девочкой. Однажды сообщили «по секрету», что в зале сидит сама Эдита Пьеха, и Алла должна очень постараться ей понравиться.

Когда выяснилось, что никакой Пьехи не было, Алла заплакала.

Ее вокальными способностями — внимание! — старшие коллеги тоже были недовольны. И уже в разгар гастролей думали о смене певицы.

А после турне от Пугачёвой потребовали вернуть деньги за «амортизацию» концертного платья — сумму немалую в масштабе ее тогдашних гонораров.

В самом конце гастролей Аллу подозвал один из тогдашних эстрадных мэтров, ездивший с «Пиф-пафом»:

— Скажи-ка мне, а где ты живешь в Москве?

— На Крестьянке… На Крестьянской заставе.

— Э-э, а где это, что там примечательного?

— Первый часовой завод.

— Послушай, девочка, так ты бы и шла на этот… часовой завод и пела бы там в самодеятельности.

И здесь могла бы быть поставлена точка. И не было бы никакой Аллы Пугачёвой в истории государства Российского. Но мы о точке бифуркации.

Вероятно, это «напутствие», помимо воли его автора стало для Аллы сродни тем жестоким приемам, какой используют тираны-режиссеры, чтобы актер взбесился и стал играть выше своих возможностей.

Алла была обижена до слез. Таких обид будет еще очень много. Пугачёвскими слезами можно наполнить до рубиновых кончиков лучей звезду на Спасской башне.

Обиды делали ее злее и сильнее.

Спустя несколько лет упомянутый мэтр, встретив уже окрепшую Аллу за кулисами какого-то концерта, вскричал:

— Я ведь говорил! Говорил, что из тебя получится прекрасная певица!

Тогда она ничего не ответила, кротко улыбнулась. Но обе сцены твердо запомнила. Вплоть до ремарок.






Глава 6




Программа «С добрым утром!»

Шаинский

Скандал Эдуарда Хиля

Первое явление на ТВ



На рассвете принесли телеграмму.

Сонная Алла прочитала вслух: «С добрым утром. Позвоните Трифонову». И номер телефона.

— Шутит кто-то, что ли? — Алла обернулась к маме.

— Может, и шутят, но ты все же позвони.

Алла позвонила. Это был номер редакции радиопрограммы «С добрым утром!»

Она была в те годы популярна не меньше, чем сейчас какой-нибудь «Комеди-клаб» — только юмор там был белым и чистым, как воротнички первоклассниц. Да, телевизоры тогда уже завоевывали свои пьедесталы в квартирах, но они еще совсем не представляли социальной опасности. И развлекательных программ было смехотворно мало, разве что КВН и «Голубой огонек» по праздникам.

Зато радио было этаким родственником-балагур ом в каждой семье. Во многих домах его звук никогда не приглушался (что повелось, видимо, с войны) — к нему привыкали, как соседи по коммуналке к голосам за стеной. А по воскресеньям, в 9:30 утра вся страна вращала резисторные ручки, покрытые кухонным жиром: «В эфире передача "С добрым утром!"». И духовые играли бодрые позывные.

Многие, у кого были магнитофоны — те, катушечные, с большим зеленым глазом-индикатором, — заранее приносили их и пристраивали рядом с радиоприемником микрофон. Ибо в «Добром утре» очень часто передавали песни, которые на следующий день становились общесоветскими шлягерами.

Владимир Трифонов, приславший Алле загадочную телеграмму, славился тем, что фанатично разыскивал новых звезд (правда, слово «звезда» тогда употреблялось в сугубо ироническом смысле). Он работал в тандеме с другим редактором, Дмитрием Ивановым, который хоть и был близким другом Трифонова, но к некоторым его «открытиям» относился скептически.

«Скажу честно, — рассказывал спустя много лет Дмитрий Георгиевич Иванов, — мне эта Пугачёва тогда совершенно не приглянулась. Ну, еще одна певичка. Но Трифонов разглядел в ней нечто, поэтому в дальнейшем "тянул" Аллу, главным образом, он».

Тут необходимо произнести несколько слов о редакторах в «Добром утре». Эти люди не имели строго очерченного круга обязанностей. Они сами писали тексты, разыскивали музыкальный материал, были ведущими, в конце концов. (Кстати, в качестве одного из младших редакторов в то время там трудился Владимир Войнович.) А такие, как Трифонов, еще и пытались открыть новые имена.

Он, конечно же, не имел возможности своевольно пустить в эфир никому не известную девочку. Поэтому сперва он обратился к Козлову — главному редактору редакции сатиры и юмора Всесоюзного радио, в чьем ведении находилась и передача «С добрым утром!».

Валентин Иванович Козлов внимательно слушал Трифонова, когда тот обещал ему, что скоро некая Пугачёва станет знаменитостью.

«Хорошо, — наконец согласился Козлов. — Давай попробуем. Но новые неприятности мы себе заработаем».

Дело в том, что руководство Гостелерадио и мэтры тогдашней эстрады уже много раз обличали репертуар «Доброго утра». Все эти песенки, которые теперь кажутся образцом невинной лирики, тогда именовались «пошлыми, бездуховными и вульгарными». (Включить бы им тогда Шнурова: сразу бы упали в обморок.) Кроме того, исполнителю без высшего музыкального образования там вообще не на что было особенно рассчитывать. Так что и Козлов, и Трифонов изрядно рисковали, когда вводили в свой музыкальный «храм» рыжую студентку.

Забавный факт. Трифонов так торопился записать «Робота», что уговорил прервать работу в студии самого Иосифа Кобзона. И тот действительно уступил место Пугачёвой. «Входит в студию такая… ну чересчур скромная девочка. Такая синюшная, худенькая, бледненькая. В конопушках вся», — написал Кобзон через сорок лет в своей книге.

Когда будут снимать, наконец, художественный сериал про жизнь Пугачёвой (будут-будут, не сомневайтесь!), моменты таких пересечений сделают самыми умилительными. И сценарист наверняка вложит в уста сериального Кобзона пророческую фразу: «Эта девочка станет великой певицей…».

Но в тот момент ни Иосиф Давыдович, ни кто другой не догадывался, что вырастет из этой «синюшной». Пожалуй, только Трифонов что-то предвидел.

Словом, «Робот» был записан и одним прекрасным воскресным утром вышел в эфир.

«И эта песня сразу стала очень популярной, — вспоминал Михаил Танич. — После Аллы ее перепела чуть ли не вся женская часть нашей эстрады. "Робота" исполняли во всех ресторанах, а это всегда было показателем большого успеха».

«Что ж, Алла, — ликовал Трифонов через пару недель после премьеры "Робота", — редакцию завалили письмами: пусть, просят, эта девушка еще чего-нибудь споет. Начальство пока колеблется, как с тобой быть, так что останавливаться нельзя. Тут один молодой композитор свои песни принес, может, попробуешь?».

Композитора звали Владимир Шаинский. Его тогда мало кто знал. Незадолго до этого он окончил консерваторию и вполне искренне намеревался посвятить себя серьезной академической музыке: писал симфонии, струнные квартеты. Но, как ни банально это звучит, нужда заставила его искать возможности легкого и быстрого заработка. Тогда Шаинский и сочинил несколько незатейливых песенок и пришел с ними в «Доброе утро». Первое произведение, которое он представил на худсовет программы, называлось «Как бы мне влюбиться?».

Худсовет не пришел в особый восторг от опытов молодого автора, а кто-то даже с недовольством выговорил ему, что вся эта песня — набор штампов, который оставит слушателей совершенно равнодушными.

«Но потом, — рассказывал Шаинский, — с каким-то трудом песню все-таки приняли. При этом мне сказали, что исполнителя я должен найти сам. И добавили, что он должен быть популярным. Я совершенно не разбирался в эстраде и спросил, кто же сейчас популярен. Мне назвали Муслима Магомаева и дали его телефон. Я позвонил: "Здравствуйте, Муслим Магомедович. Вот у меня есть песня, принятая в "Добром утре". Вы можете ее послушать?" — "Да", — ответил он приятным баритоном. Я прямо по телефону сыграл песню. "Муслим Магомедович, вам понравилась песня?" — "Да". — "Вы сможете ее исполнить?" — "Да". — "А когда?" — "Ну, примерно через полгода".

Полгода я никак не мог ждать и позвонил другому знаменитому певцу — Эдуарду Хилю, — поскольку он был из Ленинграда, то жил здесь в гостинице. Представился, объяснил, зачем звоню. "Ну что ж, приходите ко мне завтра в "Метрополь", тут у меня в номере фортепьяно стоит, сыграете". На следующий день в десять утра я прибегаю в гостиницу. Дверь в номер открыта, какая-то бабуля метет пол: "Что? Какой Хиль? Да он еще вчера вечером уехал…".

Я стал в панике обращаться к знакомым музыкантам и мне порекомендовали одного молодого певца. Мы быстро обо всем договорились, но в передаче мне вдруг сообщили, что программа уже сформирована. И из шести песен, которые в ней должны быть, пять поют мужчины. Нужна была женская песня. "Ну хорошо, — говорю я в отчаянии, — а кого вы посоветуете из женщин?" — "Ну, например, Анну Герман". А я даже не знал, что Герман живет в Польше. Не мог же я ее пригласить в Москву из Варшавы. Я взмолился: "Так что же мне делать? Значит, песня не пойдет?" — "Да, если не найдете певицу, то не пойдет… Правда, тут есть одна из художественной самодеятельности — голосок слабенький, еле поет… Мы несколько раз уже давали ее в эфир… Ну, даже письма приходили. Но вкус-то у народа понятно какой". — "А как ее фамилия?" — "Да зачем вам ее фамилия, она никому неизвестна" — "А все-таки?" — "Ну, Пугачёва…"».

Кто-то из редакторов предложил Шаинскому, чтобы эта самая Пугачёва записала песню без него, чтобы не смущать неопытную девушку: «Ну а если тебе не понравится ее исполнение, то песня не пойдет». Шаинский с горя согласился.

«Через пару дней я зашел на радио заполнить какие-то документы, и секретарша мне говорит: "Хотите увидеть вашу будущую исполнительницу? Вон в углу за роялем сидит". Я посмотрел — действительно сидит, разбирает мои ноты и что-то вполголоса напевает. Автор текста толкнул меня в бок: "Ты посмотри, что нам подсунули, да у нее совсем голоса нет…". — "Ладно, — отвечаю, — посмотрим". Потом, конечно же, не выдержал и явился на запись. Притаился, чтобы она меня не увидела. В студию скоро пришла Алла и начала петь. Вот тут я обалдел…».