Апокриф. Давид из Назарета

Вода на нижней палубе доходила гребцам уже до подбородка. Варавва смиренно ожидал смерти и призывал своих товарищей молиться. Задыхаясь, они уже не пытались разбить оковы, но отдавали последние силы поискам слабого звена в цепях, надеясь продлить свою жизнь на несколько минут.

Как будто всего этого было мало, молния попала в мачту корабля, которая тут же загорелась вместе с дозорным. Буквально через минуту она рухнула на матросов, находящихся внизу. Пробив верхнюю палубу, мачта упала на нижнюю и разнесла в щепки банку номер двадцать семь, разбив цепи, которыми были прикованы сидевшие на ней гребцы.

Ими оказались эфиоп и Варавва.

Палуба тоже разлетелась в щепки у них под ногами. Через киль им стало видно море. Когда этих двоих гребцов стало выталкивать на поверхность моря, они в последний раз взглянули на своих собратьев, которые неминуемо должны были утонуть. И пока галера погружалась все больше в пучину, двое гребцов, освобожденные от цепей, оказались заблокированными под деревянной решеткой пола верхней палубы.

Их палуба уже полностью ушла под воду.

Воздуха не осталось.

Паника, охватившая эфиопа, могла погубить и зелота. Они по-прежнему были скованы цепью. Им нужно было скоординировать свои действия, если они хотели выжить.

В это время Варавва заметил брешь в палубе, пробитую мачтой, и сразу же устремился туда, таща за собой эфиопа.

В конце концов они, задыхаясь, выплыли на поверхность, но времени отдышаться у них не было. Они находились возле горящей галеры, и им нужно было во что бы то ни стало отплыть от нее подальше. Но оставаться на поверхности бурлящего моря, будучи скованными тяжелой цепью, было совсем непросто.

Зелот осмотрелся в поисках пути к спасению. Масло для лампад, предназначенное для борьбы с пиратами, загорелось, и языки пламени приближались к немногим барахтавшимся на поверхности. Люди пытались ухватиться за обломки корабля, чтобы хоть как-то противостоять бушующей стихии. Один из таких обломков, проплывавших мимо, и заметил Варавва. Он повернулся к своему товарищу сказать, чтобы тот плыл за ним. И только тогда разбойник увидел, что эфиоп мертв.

Небо полыхало, отчего это место походило на преисподнюю. По иронии судьбы спасительным обломком оказалось весло, за которое Варавва ухватился, таща за собой на цепи труп товарища. Буря отдалила их от горящего корабля, но всякий раз, когда бешеная волна высотой до девяти метров поднимала его вверх, ему была видна пылающая галера, поглощаемая морем вместе с людским грузом. Дым от нее вонял обуглившейся человеческой плотью.

В очередной раз судьба пощадила Варавву.

И он ощутил себя одиноким, как никогда ранее.

И снова чувствовал себя виновным.

Виновным за то, что выжил.





15




Иерусалим, Иудея

Храм теперь уже остался далеко позади, и они наконец-то смогли отдышаться. Фарах упала на стенку и издала победный крик. Она ликовала, ее лицо сияло. Что касается Давида, то он все еще не мог поверить, что выбрался невредимым из этого людского водоворота. Согнувшись пополам, упираясь руками в бедра, он пытался восстановить дыхание.

– Ну как? – спросила Фарах.

– Здесь всегда так? – поинтересовался юноша, поглядывая назад.

Он боялся, что за ними гонится целое войско.

– С каждым днем все хуже и хуже, но… мы уже смирились.

Предпочитая не обращать внимания на разыгравшуюся драму, весь квартал продолжал усиленно готовиться к празднованию Пасхи. В лавках толпились покупатели, торговцы зазывали паломников, дети дрались из-за тяжеленных ведер, которыми они набирали в колодцах воду.

– Не расстраивайся! – воскликнула Фарах. – Сегодня самый лучший день в моей жизни! Мой хозяин убит, и теперь я свободна!

– С твоими прекрасными татуировками не думаю, что это надолго, – заметил Давид.

– Раз боги смогли меня освободить, то смогут и защитить, – заявила она с наивной уверенностью набожного человека.

Давид, улыбаясь, окинул ее взглядом. От этой маленькой строптивой девушки будто исходило какое-то сияние.

– Ты уже определился, где остановишься на ночь? – поинтересовалась она.

– Разумеется. Я должен отправиться к моему…

Внезапно Давид замолчал. Он знал, куда должен был отправиться, но не имел ни малейшего представления о том, где скрываются назаряне. Он смутно помнил комнату с высоким потолком, в которой семь лет назад собирались ученики, но он недостаточно хорошо знал Святой город, чтобы туда добраться самому. Может быть, Фарах помогла бы ему? Но разве можно довериться этой дикарке, готовой отдаться тому, кто больше заплатит? И потом, если римляне и стражники Савла не смогли обнаружить назарян, откуда же знать этой молодой проститутке, где они находятся?

В любом случае у него не было особого выбора. В Иерусалиме он никого не знал, поэтому ему придется довериться Всемогущему. Так что он собрался с духом и признался Фарах:

– Я ищу того, кто зовется Ловцом человеков. Это один из назарян, которого разыскивают римляне и стражники Храма. Ты не знаешь, где его можно найти?

При этих словах шаловливая улыбка сразу слетела с губ молодой египтянки.

– А зачем он тебе нужен? – насторожилась она.


– Он друг моего дяди Иакова, тоже назарянина. Ты знаешь, где они могут находиться?

– Возможно. А если знаю, что я с этого буду иметь?

Давид вздохнул, расстроенный ее продажностью, и с подозрением посмотрел на нее:

– А как ты мне докажешь, что знаешь?

– Я не переборчива. Мои клиенты приезжают из разных уголков земли.

Юноша поднял взгляд к небу, потом порылся в кармане своего плаща и достал оттуда четверть таланта медяками – столько он зарабатывал за полдня на сборе винограда.

– Вот все, что я могу тебе предложить.

Фарах скривилась и презрительно присвистнула:

– Не много же ты предлагаешь за то, что хочешь получить. Рассказывают, что те, кто помогает назарянам, в результате, как и они, оказываются на кресте.

– Мой дядя Иаков даст тебе десять сестерциев. Возможно, это будет твой самый большой заработок за день!

– Что ты знаешь о моих заработках? Я пользуюсь успехом, понятно тебе?

– Я в этом не сомневаюсь.

И он протянул девушке свою медь. Она колебалась. Тогда он добавил:

– Там ты сможешь и поужинать вечером. А может быть, даже переночуешь, пока будешь искать применение своему новому статусу «свободной рабыни».

Она спрятала мелочь в карман с плутоватой улыбкой, осмотрелась и чуть слышно велела:

– Иди за мной.

Они свернули на маленькую улочку, заполненную прохожими, прошли несколько кварталов – ткачей, сапожников, корзинщиков. Фарах сворачивала то вправо, то влево. Она шла по этому лабиринту, как по собственному дому. Давид подумал, что, если бы ему пришлось возвращаться без нее, он бы никогда не нашел дорогу.

– Ты из их секты? – спросила Фарах, незаметно взглянув на него.

– Не совсем так. Мой отец был одним из них.

– Почему «был»? Его что, арестовали?

– Да. И… он сбежал, некоторым образом.

Сама того не подозревая, Фарах задела Давида за живое. Юноша хотел было остановиться, но это означало бы не удовлетворить любопытство молодой рабыни.

– А где же он сейчас?

– Мне об этом ничего не известно, – нахмурился Давид.

– И твоя мать, полагаю, тоже не знает, где он. Ищите женщину. Мужчины все одинаковы.

– Нет. Мой отец… не такой, как все.

Фарах уловила взволнованность в голосе Давида и решила не расспрашивать его больше. Они вошли в темный длинный туннель, усеянный отбросами, с тошнотворным запахом, выйдя из которого оказались на перекрестке натоптанных дорог, вдоль которых стояли полуразрушенные халупы.

– Я тебе назвала свое имя и жду, что ты назовешь свое.

– Давид. Из Назарета.

– Хм… Галилеянин! – воскликнула она. – Из всех жителей Палестины лучше всех целуются именно галилеяне, ты об этом знал?

– Нет, – рассмеялся он.

– Ты чего, что я смешного сказала?

– Ничего… Ты ничего такого не сказала, – улыбнулся он. – Далеко еще?

– А что, если далеко, ты не пойдешь?

– Нет, я не это имел в виду…

– Тогда чего ты об этом спрашиваешь?

Ему явно не удавались ответы на ее вопросы. Давид не привык разговаривать с горожанами. После семилетнего затворничества в пустыне он не знал, как себя вести. Фарах заметила его смущение и нашла это трогательным.