Апокриф. Давид из Назарета

Звуки доносились изнутри. Подойдя к двери, он ощутил невыносимое зловоние, исходившее из этого священного места. Превозмогая тошноту, центурион вошел внутрь и пришел в ужас от увиденного. Там лежали десятки тел, сваленные в кучу. Одни были пронзены стрелами, у других были вспоротые животы.

Приблудные псы, пожиравшие трупы, дрались из-за добычи. Лонгин отогнал их, размахивая мечом и громко крича. Он понял, на что способен Рим вне поля боя ради своего pax romana, и пришел в ужас.

Оказавшись на другом конце селения, Давид увидел об-ломки их семейной лавки. Затаив дыхание, он пробирался через развалины дома. Забрызганный кровью пол перед входом говорил о том, какие усилия прилагал человек, устремившийся в соседнюю комнату. Там, среди разбросанных инструментов, которые всегда были расставлены в строгом порядке, лежал седовласый пожилой мужчина – Иосиф, отец Иешуа. Пятна крови на его тунике не оставляли Давиду никакой надежды. Заливаясь слезами, он опустился на колени и взял руку старика, чтобы поцеловать ее. От этого прикосновения старик вздрогнул.

– Дедушка! – всхлипнул Давид.

– Давид… Это ты, внучек?

Юноша кивнул, продолжая плакать. И тут старик улыбнулся и прошептал:

– Благословен будь Ты, Боже Всемогущий… раз услышал мои мольбы!

– Твои мольбы?

Старик закашлялся, и из его рта потекла алая струйка крови. Давид осторожно вытер кровь.

– Я молил Всевышнего… чтобы он дал мне… возможность… снова увидеть тебя.

– А бабушка где?

– Мариам? – прошептал он, глядя на небо сквозь пробитую крышу. – Всевышний… призвал ее к себе… Я поцелую ее за тебя… вскоре…

Чьи-то торопливые шаги заставили Давида вздрогнуть. В комнату вошла Фарах. Увидев умирающего старика, она спросила у него:

– Что здесь произошло, дедушка?

Иосиф увидел хорошенькую египтянку и, лукаво усмехнувшись, задал вопрос внуку:

– Это твоя невеста, внучек?

Давид смутился, но громко рассмеялся и покачал головой. Внезапно лицо старика помрачнело. Превозмогая боль, он собрал последние силы, чтобы сказать:

– Римляне ищут тебя, внучек. Ты должен бежать отсюда… Далеко… очень далеко… ты должен добраться до…

Заметив появившегося в дверном проеме Лонгина, Иосиф замолчал. Он подумал, что вернулись римляне, но Давид успокоил его:

– Не бойся, дедушка, это обращенный. Он поможет нам соорудить носилки, чтобы мы могли забрать тебя с собой. Здесь есть все для этого!

– Пустое… – Иосиф вздохнул. – Всевышний… сдержал свое слово. Теперь… пришла моя очередь…

– Нет! – закричал Давид, задыхаясь от слез. – Ты не можешь умереть, ты меня слышишь? Ты последний из нашей семьи, оставшийся в живых!

– Тихо, внучек… Тихо… – Старый плотник улыбнулся. – Знаешь, чтобы умереть, не требуется столько усилий, как для того, чтобы родиться. И последние мгновения жизни человека… должны быть столь же… прекрасными, как и первые… Попроси своих друзей, чтобы… они вышли, ну-ка!

Давид обернулся к Лонгину и Фарах, которые и так уже тихонько выходили из полуразрушенной мастерской. Снова повернувшись к дедушке, он взял его руки, покрытые пятнами, со вздувшимися венами, в свои и стал их рассматривать. Когда-то такие спорые в работе с деревом, теперь они были совсем ослабшими!

– Не умирай, дедушка Иосиф, заклинаю тебя! – проговорил юноша. – Ты ведь у меня один остался в этом мире…

– Нет, внучек, я у тебя не один.

Он предпринял немалые усилия, чтобы сделать вдох.

– Подойди поближе… я должен тебе сообщить кое-что очень важное… а голос… уже подводит меня.

С глазами, полными слез, Давид, не отрывая взгляда от лица старика, послушно наклонился к нему, так близко, что его слезы капали на дедушкины щеки.

– Считаные люди… знали… – прошептал старый плотник.

– Знали что, дедушка?

– О Иешуа… Твой отец жив, ты знаешь об этом?

– Женские суеверия! Я не верю в его воскресение! Я видел, как он умирал на кресте!

– Ты видел… как он потерял сознание.

– Лонгин пронзил его бок копьем!

Иосиф усмехнулся и с трудом сглотнул.

– Он пребывал в бесчувственном состоянии… три дня. И благодаря… искусству аримафейца и… благословению Всемогущего он вернулся к жизни.

Давид побледнел. Он не знал, как воспринимать его признание. Может быть, это был бред старика, стоящего на пороге потустороннего мира, а может быть, Иосиф не хотел унести с собой эту тайну?


– Только твоя бабушка… мама, аримафеец и… я знали об этом. Даже… апостолы этого не знали. Так что, внучек… ты не… один в этом мире…

– А где же он скрывается, дедушка?

Веки старика теперь уже с трудом противостояли попыткам смерти закрыть их.

– Он ушел… на восток… за пределы империи. Доверься… Всевышнему, внучек… Он направит тебя… по его стопам…

Жизнь сначала покинула руки плотника, которые Давид в отчаянии прижимал к себе.

– Дедушка, не покидай меня! – взмолился он.

– Боже мой… – вздохнул Иосиф, – как же ты похож на твоего отца…

И испустил дух.





38




Сидон, Сирия

Огонь на маяке горел так ярко, что казалось, это зажглось второе солнце в туманном небе Сидона. Он сообщал утомленным морякам о том, что их ждет гостеприимный берег.

На борту Redemptio все пришло в движение. Словно лошади, почувствовавшие, что вот-вот вернутся в конюшню, матросы как ошпаренные вскарабкались на мачту, сняли такелаж и подняли большой квадратный парус. Гребцы тоже не сидели без дела: накреняя правый борт, они направляли корабль в этот финикийский порт, являющийся крупным центром торговли пурпуром и изделиями из стекла.

Путешествие продлилось лишь сорок дней благодаря северо-западным ветрам. Экипаж усмотрел в этом благоволение Посейдона, но их единственный пассажир лучше знал, какому Богу они обязаны за подобную милость.

Иуда стоял на носу, держась обеими руками за борт. Истосковавшиеся по Востоку глаза не отрывались от пейзажей, которые он был лишен возможности видеть все эти годы. На плече у него висел мешок из грубой шерсти, в котором хранились реликвии, украденные им у Калигулы. Он не выпускал их из рук в течение всего плавания. Таким образом он сохранял контакт с Учителем, который доверил ему исполнить последнюю миссию.

Господи, дай мне силы встретиться с моими собратьями! – молился он.

По правде говоря, он, прежде всего, боялся встречи со своим вторым «я», с тем его образом, который сохранили в памяти его бывшие товарищи: предатель, проклятый апостол, человек, выдавший Мессию римлянам. Как ему найти слова, чтобы объясниться с ними? Иешуа там не будет, чтобы подтвердить сказанное им. Если бы он, Иуда Искариот, был на их месте, разве бы он поверил столь неправдоподобному объяснению случившегося?

Пелена тумана рассеивалась, раздираемая выпуклым корпусом корабля. Морские птицы вились над Redemptio, словно старались провести его к месту стоянки. Вскоре из-за дымки показались известняковые холмы Сидона, утыканные пальмами и кедрами, а за ними и сам финикийский город, построенный, как утверждает легенда, потомками Ноя.

Но, против всех ожиданий, корабль не стал на рейде. Он подошел левым бортом к мысу в дикой бухточке с изрезанными берегами.

– А разве мы не станем на якорь в порту? – поинтересовался Иуда у капитана.

– Хуже сидонских таможенников нет во всем мире. Поэтому, чем дальше они будут от моих трюмов, тем лучше я буду себя чувствовать. Я думаю, тебя это тоже должно устраивать, не так ли? Ведь ты бы не хотел, чтобы эти сучьи дети полезли в твой мешок?

Иуда ошеломленно посмотрел на него.

– Не смотри на меня так! – сказал Приам Фомопулос. – Такой старый морской волк, как я, может учуять неприятности за мили от них, и прежде всего чужие.

Губы Иуды тронула улыбка. Он проникся к этому человеку симпатией. За все время плавания старый грек не задал ему ни одного вопроса касательно причин, побудивших его отправиться в путь. Они говорили обо всем и ни о чем. Конечно же, о Греции, но еще и о женщинах, и об абсурдности смешения религии, плотского влечения и еды. «Разве человек недостаточно страдает, – говорил старый пират, – чтобы к бремени испытаний добавлять еще и эти лишения? Похоже, у Бога Моисея нет недостатков. А вот у богов-олимпийцев такие же пороки, как и у тех, кто им поклоняется. Но они, как и боги, наслаждаются жизнью».

Корабль бросил якорь в сорока шагах от изрезанного берега дикой бухточки. Волны были слишком высокими, чтобы рискнуть подойти ближе. Капитан велел убрать парус и спустить на воду шлюпку, которую загрузили множеством ящиков и бочек. На ней к берегу отправилось четверо гребцов, Приам и Иуда. Пока лодка не скрылась за мысом, ее пассажиры видели справа от себя портовые сооружения Сидона. Его набережные и причалы, возле которых стояли тысячи галер и прочих судов, кишели людьми.

С каждым гребком у Иуды росла потребность ступить на Святую землю. Наконец гребцы опустили весла, лодка коснулась днищем песчаного дна. Приам и матросы тут же попрыгали в воду, чтобы вытащить лодку на сушу. Иуда тоже последовал их примеру. Этот обычный поступок имел для него особое значение. Он присел на корточки, взял горсть мокрого песка и поднес его к лицу, потом он зажмурился и стал вдыхать этот запах. Окрик Приама вернул его к действительности.

– Эй, обрезанный! Ты не перетрудишься, если нам немного подсобишь?

Смутившись, Искариот тут же бросился им помогать. Вшестером им удалось вытащить лодку на берег.

– Тебе несложно будет добраться до Дамаска, – заговорил Приам, немного отдышавшись. – Пойдешь по римской дороге. Римляне – мерзкие захватчики, но каменщики отменные. Да хранят тебя боги, Иуда!

– Чьи? Твои или мой?

– Уж если придется, то все…

Иуда улыбнулся. Старый пират чуть было не сломал ему кости, заключив в объятия. Но тут его лицо окаменело. Глядя за спину своему пассажиру, он заметил двух таможенников, спускавшихся по крутому берегу бухты, с арбалетами и факелами в руках.

– Давай я сам с ними разберусь, – прошептал он Иуде, который их пока не видел.

И Приам отправился навстречу таможенникам с распростертыми объятиями.

– Как здорово, что вы решили прийти нам на помощь, друзья! Ввосьмером мы быстро разгрузим лодку.