Бабий ветер

* * *


Нет, моя дорогая, конечно, я не стану шокировать тебя подробностями. Да и какие там подробности, бог ты мой… Можешь и сама все представить. Это как учить человека ходить после тридцати лет пребывания в коме. Скажу лишь, что работенка была не из легких, ничего триумфального. И он долго не верил, бедный, и долго боялся: сделать первый шаг – боялся… Но: их бин фон айзен, и перед рассветом, когда он все-таки мне поверил и я, совершенно измученная, наконец, овладела ситуацией… неплохое словцо для эротической сцены, а?

Просто перед глазами у меня все время маячил купол аэростата, восстающего в рассветной тьме. Тоже ведь нелегкая работка: вот пошел горячий воздух в отверстое горло шара, вот прокатываются по нему волны упругой дрожи, и он наполняется, крепнет и уже рвется в полет, и важно вовремя отпустить и дать ему плыть, поднимаясь все выше, выше… Тело мое вспомнило, как это: фал управления в правой руке пилота, левая – на огневом клапане горелки. Та же, в сущности, нехитрая матчасть. И дальше уже все было легче и все ошеломительней – для него. А мне очень странно… Мне чудилось, что Санёк, посматривая на нас, довольно посмеивается: вот, надо же, как ты пригодилась и как все сошлось…

И он помогал мне – Санёк, без него я бы не справилась.

И ветер усилился, и высота была приличная, и полетели мы с ним, полетели… Ничего, полетели с богом… Полетели – втроем…



Потом он сотрясался от слез, выкашливал спазмы в горле, каждую минуту вскакивал и бежал на кухню пить, и громко пил там воду прямо из крана, и возвращался, и будил меня, обнимал, прижимался ко мне всем благодарным уже мужским телом, которое я, как Пигмалион, создала буквально полчаса назад. И боже ж ты мой, как я хотела спать! «Иди, поешь… – бормотала я, засыпая. – Там… поищи в холодильнике…» Мечтала хоть на минуту провалиться в милосердную пустоту, хоть минуту не быть – после моего настоящего свидания с Саньком. А он все говорил, говорил без остановки, как декламировал: взахлеб, громко и торжественно. Я засыпала… просыпалась… он все продолжал обсуждать будущее: теперь, когда я настоящий мужчина и мы всегда с тобой будем вместе – до смерти, до самой смерти, Галин, май дарлинг…





* * *


В общем, трудные, хлопотные это были дни. Не хочу нагружать тебя всеми печальными и обстоятельными деталями кремации и похорон, тебе для работы это просто не нужно (а если вдруг понадобится хоронить какого-нибудь литературного покойника в местных декорациях, я отдельно опишу тебе все стадии погребальной культуры империи Великой Предусмотрительности – тут есть чем восхищаться и есть от чего торопеть).

Лучше расскажу, как заставила Джонатана поехать к нему в Бруклин-Хайтс, вытащить на свет божий его лохматый парик, лифчик с накладными сиськами, все эти чертовы потаскушьи мазилки и наглядно выбросить в мусорный бак. Проинспектировала там все шкафы и обнаружила, что ему буквально нечего надеть, все тряпки его – какой-то полумужской, полубабский бомжатник, а вещи Генри ему малы, да и не нужно ему эти вещи носить, плохая примета. Короче, пришлось потащить его по магазинам.

Собственно, все шмотки сейчас можно заказать по интернету. Выбор огромный, посылку доставляют чуть не на следующий день, а если что не подойдет, можно вернуть, а деньги возвращаются тебе на карточку. Для себя я так и делаю – сильно время экономит. Но тут я хотела погонять парня в примерочную и обратно и заставить самого выбирать, что понравится. Научить его хотеть нормально одеться… Короче, сели, поехали.



Как же давно я не одевала мужика! – почти четверть века. И поскольку для тебя я – некий адрес по выяснению неких американских реалий, то давай уже на всякий случай расскажу, как и где может твоя героиня одеть такого великовозрастного обалдуя.

На Брайтон-Бич они не поедут. Там полно своих особенных магазинов по своим особенным ценам. Там Италия-мода, сделанная хрен знает где, пусть ее покупают члены клуба «Счастливый круг друзей».

Выбирай: «Marshalls», «Burlington», «Ross», «Т. J. MAXX», «Macy’s», «Lord & Taylor»…

Есть еще огромный магазин-аутлет «Century 21», в самом начале Бродвея. Туда можно завалиться на целый день. Пять этажей всего, чего душа пожелает, – дай только бог терпения и корзину с ручкой на колесиках. Раздеваешься, чтобы не взопреть, не растаять, и рыщешь по всем отсекам и этажам: вовсе не обязательно найдешь свой конкретный размер модели, которая нравится, – это же остатки, свезенные в кучу, – но зато уже фирмы любые: и самые крутые, и «бюджетные», и те, что европейцу не знакомы вообще. А цены – от плёвых до тысячных. Тысячные нам не нужны, правда? – а вот если покопаться как следует, можно за гроши с головы до ног одеться в фирму. Там бродят люди понимающие: речь звучит и русская, и всяко-разная – туристы обожают этот магазин и хорошо его знают. Ты присмотрись в другой раз: в любом месте Нью-Йорка можно встретить людей с красными полиэтиленовыми пакетами, на которых логотип этого заповедника изумительных шмоток.



Если клиента привести не только приодеть, но еще и покормить, то лучшее место – самый большой в мире десятиэтажный «Мэйсис» в районе Хералд-сквер. Там вокруг много маленьких магазинчиков и кафешек. Неподалеку – большой магазин «H&M», где всегда грандиозный SALE и одеться можно за 2–3—5 долларов. Это все в районе Манхэттена. А если они живут в Бруклине или Квинсе, то всюду есть мои любимые «Маршаллс» и «Тиджимакс».

Там есть все для тех, кто недавно обнаружил, что мужчиной быть тоже неплохо.





* * *


В день, когда я наметила приодеть Джонатана и даже взяла для этого выходной, вдруг выпал обвальный, небывалый какой-то снег, и Нью-Йорк заиндевел и огруз.

Здесь такое бывает раз в несколько лет. Не то чтобы Северный полюс, но минус десять по Цельсию, а из-за близости океана и пронзительных ветров телом все ощущается весьма серьезно, вполне по нашим родным стандартам.

Школы, салоны, мелкие бизнесы были закрыты, открылись только моллы и большие магазины, но и там было пусто: улицы и дороги в снегу, народ озяб и забурился по своим норам.

Но мы-то ждать не могли. Ну, не мог он месяц ходить в Юркиной куртке, трусах и брюках! Так что я поволокла клиента в «Маршаллс» неподалеку. И вот – снег, мороз, на парковке перед магазином пусто. В магазине никого, если не считать пары-другой продавцов, которые обрадовались нам, как не радуются богатым родственникам.

И раскинулись перед нами все сокровища Али-Бабы, уцененные до неприличного минимума. На каждом ценнике и так уже была красная наклейка, но вдобавок на выбранной нами вещи рядом с красной продавцы клеили желтую: двойная, тройная уценка! Это было пиршество нищебродов, удачное сочетание климатического коллапса с возможностями кредита. Я бормотала по-русски: «Гайда, тройка, снег пушистый!» – и готова была вспомнить все зимние стишки из своего детства, включая классическую елочку в лесу…

Долларов за сто мы приобрели целый гардероб. Помню джинсы, изначально с понтом оцененные в 70 зеленых, а купленные нами – не поверишь! – за 70 центов. Вот так отовариваются в «Маршаллсе», и пусть твоя героиня одевает своего новообретенного «братана» именно там.



И пусть купит ему шорты посреди зимы, это ведь неотъемлемая часть мужского гардероба. Да, шорты и трикотажную тенниску с воротником поло. И толстовку с начесом, типа байковой.

Главное – джинсы: сегодня в моде голубая джинса. К ней можно и пиджак надеть: даже самые консервативные крутые рестораны, те, что запрещают мужчине вход без пиджака, уже допускают мужика в джинсе.

Пусть купит ему тонкие футболки с приличным принтом. Никаких идиотских слоганов, русалок и признаний типа «I love New York», ему ведь не пятнадцать лет. Непременно: удобные трикотажные брюки на шнурках – мужики всех народов любят ходить в трениках (свободу многострадальным яйцам!). В них путешествуют, бегают, и кое-кто даже ходит в них на работу – обязательно нужно купить! Еще нужны два-три пуловера благородных однотонных расцветок; ветровка, дутая куртка, уютная теплая кофта на пуговицах. «Пиджаки потихоньку уплывают в прошлое, им на смену пришли кардиганы» – это я цитирую интернет, куда на всякий пожарный заглянула, испугавшись, что за эти годы потеряла квалификацию. Вот, пусть и купит ему темно-серый шерстяной кардиган с капюшоном, а-ля старая бабкина кофта с вытянутыми карманами; они молодят, скрывают сутулость, они очень практичны – и в пир, и в мир, и в добрые люди.

Конечно же: вязаную шапку и длинный шарф, и перчатки – темно-синие, под его, как оказалось, весьма недурственные серые глаза. Там же она прикупит ему сумку или рюкзак, носки, трусы и плавки. А под занавес – в обувной отдел: вьетнамки, ботинки и мягкие туфли типа мокасин какой-нибудь хорошей фирмы, вроде Cesare Paciotti или Cole Haan…


Вот, пожалуй, и все на первый раз – для высокого, хорошо сложенного мужчины в прекрасном возрасте за сорок.



Так что на скромном вечере, который мы устроили в память Генри, – пришло довольно много университетских коллег и друзей покойного мальчика, и я наготовила уйму вкуснотищи, а Клара, такая молодчина, мне помогала, – ты бы видела, как чертовски здорово выглядел мой клиент: выбритый до блеска, модно и коротко подстриженный моим парикмахером Любой, в красивом темно-синем пуловере и голубых джинсах, подчеркивающих длинные ноги… Я время от времени посматривала на него прямо-таки с рабочей гордостью! Все же, как говорила теть-Таня, «высокий рост мужику никогда не лишний».





* * *


…Ну, а сейчас необходимо как-то оторвать его от себя; пусть с воплями, пусть со слезами его, с раздраем, но… это надо сделать. Ты спросишь – почему?

Во-первых, как говорила все та же теть-Таня, «он мне нужен, как хрен на ужин»; во‑вторых, сейчас, приведенный в порядок, он вполне может заинтересовать собой какую-нибудь милую молодую женщину. В-третьих…



В-третьих, думаю, надо бы сдержать слово и покатать их всех на воздушном шаре. А что: снять мини-вэн, собрать своих калек, всех потерянных и обретенных, бывших и настоящих баб и повезти их в Адирондак. А там Серега Боярин даст полетать.

Представляю их в корзине: Мэри-Джонатана, Геню-рецидивистку… Разыскать бы еще мою монашку, девочку-синеглазку – я б и ее уговорила наведаться за облака, убедиться, что там и без бога все толково устроено.

А еще я прихватила бы ту негритянку, красавицу с властным голосом и навороченным айфоном, искалеченную и обездоленную бесчеловечным миром.

Посажу их в корзину, прокачу по небесам, а потом… Потом, может, и улечу одна под «Бабьим ветром» без возврата, не дожидаясь третьей старости – дурацкая привычка к счастью!



А ты непременно допиши эту повесть.



Ты напиши эту повесть, и пусть она будет ниже пояса и выше облаков – повесть о потерянных людях, которым нет места на земле. Напиши о грусти этой жизни, о неприкаянности человеческого тела, о его хрупком костяке, зябнущей бледной коже, редеющем волосяном покрове…

Напиши о пугающем бездорожье небес и тоске по Богу, который сотворил свое дитя, да и бросил его, разочарованный и равнодушный. И это брошенное дитя – как пятнадцатилетняя девочка, пустившаяся во все тяжкие, в бега, в хищный свет фар попутных автомобилей на ночных шоссе. Она смертельно испугана и мечтает о мамином чае с вишневым пирогом, о прощении, объятии, о слезах…

Это дитя человеческое мечтает о детстве, о чистоте – заблудившееся дитя, очарованное и исковерканное огромным безжалостным миром…

«Человек – как трава, дни его, как цветок полевой…

Ибо ветер прошел по нему, и место его не узнает его».



Проносится жизнь под меркнущим небом, она проносится мимо, цокая каблучками и шелестя плащами и юбками, окликая нас то по имени, то по прозвищу. А бедная душа остается один на один со своим единственным днем и своим последним мигом: человеческая душа, одинокий ребенок в безнадежном поиске материнской любви…



Иерусалим, 2016–2017



Горячо благодарю всех моих друзей и тех, кто стал друзьями за время работы над этой книгой.

Прежде всего – мастеров своего дела, косметологов Александру Ходорковскую и Марину Подольскую.

А также Алексея Осипова, Семена Рубчинского, Симу Березанскую, Анну Топоровскую, Соню Шабалину, Маргариту Черную, Веру Рубину, Ларису Герштейн, Эдуарда Кузнецова.

Отдельно благодарю моих «воздушных людей» – парашютистов и пилотов воздушных шаров:

Всеволода Шабада, Сашу Волкову-Журема, Наталью Ганиеву, Екатерину Синицу, Светлану Савушкину, Дашу Соллертинскую, Алексея Лобанова, Аллу Ботвих, Юлию Селезневу, Светлану Короленко, Ксению Ляшенко, Таню Романенко.



* * *





notes