Балканский рубеж

– Дорогу! В сторону примите! – повторил Шаталов. Толку – чуть.

– Из лагеря беженцев. Тут всего пятнадцать километров, но так мы за два часа не доберемся!

Медсестра? Врач? – уже подошла к нему вплотную. Глаза бешеные, волосы растрепанные.

– Вообще меня не слышит! – констатировал Шаталов по-русски. – Вот курица!

И в ту же секунду схлопотал звонкую и увесистую пощечину.

– Сам курица!

В общем, погоня не задалась.

Женщины разместились на заднем сиденье «уазика». Шаталов с каменным лицом изучал заоконный ландшафт. Контрабандиста и след простыл. Добрый и отзывчивый шофер не преминул поинтересоваться:

– Так за этим, на мотороллере, не едем уже?

– Цыбуля!

– Есть – не злить!

Роженица громко застонала.

Шаталов обернулся:

– Вы уж скажите ей, чтоб терпела. У нас техника казенная. Мы солдаты, а не врачи.

Ответ обескуражил резкостью и несправедливостью:

– Настоящие солдаты сейчас в Косове.

Шаталов, чувствуя, что закипает, снова уставился на дорогу. Не выдержал, добавил по-русски:

– Вот же язва!

Высказался – вроде как и отпустило!

– Так точно, товарищ майор! – поддакнул сержант.

Шаталов заново прокрутил в голове события дня: ориентировку от Бражникова, разговор с Роджерсом, захват подозреваемых.

– Ты хоть понял, Цыбуля, где эта «Ауди» стояла? Она внутри уже была, в зоне безопасности! Значит, кто-то ее туда впустил. Какой-то гаишник местный. Пошмонали для виду – и в сарайчик до темноты. А эти стоят, ушами хлопают! Все красивые из себя, рэмбо да терминаторы. У них под носом бронепоезд провезти можно, даже не чихнут. Союзнички!

Сдержанный смешок с заднего сиденья.

– А вы, девушка, не слушайте, вы же по-русски все равно не понимаете. Едете рожать – вот и не отвлекайтесь!

– По-сербски «Рэмбо» будет «Рэмбо», – сказала обидчица. – А знаете, как «Терминатор»?

* * *
«Уазик» въехал во двор больницы, Цыбуля подрулил прямо к дверям приемного покоя, помог роженице выбраться с заднего сиденья. Шаталов засмотрелся, как санитары укладывают ее на каталку, увозят внутрь. Новая жизнь, подумал он. Это хорошо. Родится мальчишка, а война уже кончилась. Все у него будет в порядке.

В его окошко постучали. Шаталов обернулся, неохотно опустил стекло.

– Спасибо вам, товарищ майор. Про Косово – извините… Ждем перевода еще с осени, и все никак. Здесь-то уже тихо. А там настоящая война. Спасибо – и удачи!

Легкие пальцы чуть коснулись его плеча, а потом она ушла. Полы расстегнутого халата – словно белые крылья. Красиво.

– Как вас зовут? – крикнул Шаталов вдогонку.

Женщина на секунду сбавила шаг, оглянулась через плечо.

– Ясна! Ясна Благович. Красный Крест.

Цыбуля плюхнулся на свое сиденье, покачал головой, резюмировал:

– Та еще язва, товарищ майор!

Шаталов задумчиво смотрел ей вслед.

– Да нормальная… Красный Крест…

Глава 3

Штаб Вооруженных Сил Юга России, Екатеринодар
Март 1920 года
От далекой артиллерийской канонады в просторном коридоре штаба Вооруженных Сил Юга России чуть подрагивали стекла. Ротмистр Арсений Андреевич Маевский, бледный, не до конца восстановившийся после тяжелого ранения, передвигался, опираясь на тросточку, в самый конец бесконечно длинного этажа. Ему навстречу прошли две сестры милосердия с большими красными крестами на передниках.

В конце коридора рядом с широкой двустворчатой дверью стоял письменный стол, адъютант поднялся навстречу Маевскому и открыл ему дверь в кабинет:

– Ждут-с!

Ротмистр приосанился, шагнул за порог. Дверь мягко закрылась у него за спиной. Отдал честь, щелкнул каблуками – как смог.

– Ваше превосходительство…

Из-за большого рабочего стола ему навстречу поднялся тучный седовласый генерал Тригоров, развел руки для объятий. На одном из двух посетительских мест перед столом сидела заплаканная дама, за спинкой ее стула стоял подросток.

– Арсений Андреевич, голубчик! Живой, на ногах! Рад безмерно!

– На ноге, Сергей Павлович. Отскакался Маевский, отмахался шашкой. Теперь вон… на подпорке.

Ротмистр впервые встретился с Тригоровым, тогда еще подполковником, накануне Германской. Со знакомыми из той невообразимо далекой жизни часто возникала особенная приязнь, сродство душ. Они обнялись. Затем генерал подвел Маевского к столу.

 
– Позвольте представить… Арсений Андреевич Маевский, ротмистр Первого Конного генерала Алексеева полка, герой Ново-Дмитровской и Тихорецкой. Софья Николаевна Келлер, вдова полковника Келлера. Ее сын Владимир.

– Сударыня, польщен знакомством… Юноша… – Ротмистр поцеловал даме руку, с подростком обменялся рукопожатием.

Тригоров усадил его напротив вдовы Келлера, вернулся в свое кресло, искренне поинтересовался:

– Как ваши, Арсений Андреевич? Есть ли вести?

Маевский неопределенно качнул головой:

– Последнее письмо получил перед Рождеством, из Гельсингфорса. С Божьей помощью, должны бы уже добраться до Берлина.

– Сколько сыну?

– Одиннадцать. – Внимательнее посмотрел на подростка, улыбнулся ему одними глазами. – Наверное, ровесник… Владимира? – Правильнее было бы сказать «ровесник Володи» и сократить дистанцию, но почему-то полное имя показалось более уместным.

Софья Николаевна словно не услышала вопроса. Владимир оробел и тоже не ответил. Повисла неожиданная пауза. Где-то неподалеку проснулась крупнокалиберная гаубичная батарея, стекла заунывно отзывались на каждый залп.

Тригоров ввел Маевского в курс дела:

– Софья Николаевна обратилась к нам по вопросу сугубо личному, но тем не менее связанному с историей и честью Добровольческой армии. Вы ведь были знакомы с полковником Келлером?

– Так точно, еще с Японской. Федор Вильгельмович командовал орудийным расчетом рядом с расположением наших разведчиков. Артиллерия здорово выручила нас под Мукденом. Более не встречались. Хотя по осени несколько директив из штаба приходили за его подписью. Сожалею, что не довелось свидеться.

Тригоров удовлетворенно кивнул:

– С самого начала Германской полковник Келлер служил у Михаила Васильевича Алексеева в штабе Юго-Западного фронта, затем стал его правой рукой в обоих Кубанских походах. И пережил Верховного руководителя, к сожалению, ненамного.

Софья Николаевна перехватила инициативу:

– Федор завещал, чтобы его похоронили в православной земле, рядом со своим командиром. Все удалось устроить. Он лежит здесь, в Екатеринодаре, поблизости от генерала Алексеева.

Ротмистр недоуменно посмотрел на Тригорова, на Келлеров:

– Так в чем же, собственно, вопрос?

Софья Николаевна ответила коротко и строго:

– Алексеева больше нет в могиле.

Предположения одно абсурднее другого замелькали у Маевского в голове. Удивляться в последние годы не приходилось ничему. Нынешняя война не жалела ни живых, ни мертвых. Тригоров разъяснил:

– Все идет к тому, Арсений Андреевич, что мы будем вынуждены оставить город. Памятуя о судьбе Корнилова, чье тело большевики вырыли из земли для надругательства и таскали по улицам на веревке, родственники Михаила Васильевича распорядились перезахоронить его за рубежом. Королевич Александр личным указом предоставил Алексееву последнее пристанище в Сербии. Прах Верховного руководителя уже покинул родину.

Щеки Софьи Николаевны пылали нездоровым румянцем. Блеск в глазах выдавал совсем не женскую решимость.

– Я лишь хочу выполнить волю мужа. До конца. Арсений Андреевич, вы смогли бы сопровождать нас в Белград?

Тригоров подался вперед, исподлобья посмотрел Маевскому в глаза:

– Присоединяюсь к этой просьбе. Расходы семья Келлеров берет на себя. Путешествие туда и обратно не должно занять более полутора месяцев. Но в наше смутное время дорога может быть сопряжена с непредвиденными трудностями, и мне было бы спокойнее, если бы семью полковника сопровождал надежный и благородный человек. Я не вправе отрядить кого-либо из офицеров действующей армии…

Маевский заиграл желваками: