Батальон прорыва

«Фанатик, он искренно верил в непогрешимость идей Гитлера, наверное, тоже по-своему любил свою страну и готов был отдать за неё жизнь, как многие тысячи наших людей без раздумий отдавали жизни за свою родину».

В комнату вошел Голота, в его руках Андрей увидел массивный инкрустированный эмалью портсигар, изящные женские часики и два золотых колечка и цепочку с кулоном.

– Вот, экспроприировал у гадов. Портсигар бате подарю, часы мамаше, а цацки сестрам.

Скоморохов неодобрительно покачал головой.

– Зря ты, Сеня, это взял.

– Еще один правдолюбец жалостливый выискался. Эти падлы фашистские у меня в долгу, они наш дом в Одессе вдребезги разнесли, ничего не осталось, а ты: зря. Если не мы, то тыловики заграбастают. Добро это, как я понимаю, теперь брошенное. – Голота сунул добычу в карман галифе. С первого этажа раздался голос Владимира Милованцева:

– Скоморохов! Голота! Сюда!

Андрей и Арсений сбежали вниз, Милованцев скомандовал:

– За мной!

Они бегом вернулись к изуродованному взрывом танку, где оставались остальные бойцы штурмовой группы. Когда отделение добралось до баррикад, там уже было всё кончено. На площади стояли краснозвездные танки и самоходки, на кирхе развевался красный флаг, по улице вели фольксштурмовцев, тех, кто не был убит и не успел бежать из городка. В основном это были юноши и мужчины пожилого возраста. Великая Германия расходовала свой последний людской резерв.





* * *


Наступление на этом участке великой битвы, протянувшейся на многие тысячи километров, приостановилось из-за тактических соображений. Части Красной армии в упорных боях освободили Польшу, вошли на территорию Германии, вышли к реке Одер и, форсировав её, захватили плацдармы у Франкфурта и Кюстрина. Но успех достался нелегко. Потери в личном составе, усталость солдат, измотанных непрерывными боями, отставание тыловых частей снабжения армий, оттепель начала февраля, превратившая дороги в непролазное грязевое месиво, а реку Одер в водную преграду, явились частью причин приостановки наступления. Теперь подразделения Красной армии приводили себя в порядок, подтягивали отставших, пополнялись резервами, техникой, набирали силу для последнего, смертельного удара по врагу. Приводил себя в порядок и отдельный штурмовой стрелковый батальон. Штурмовики достигли немецкой деревеньки на берегу Одера, где и были остановлены по приказу командования. Отделение, которым теперь командовал Владимир Милованцев, расположилось в доме, где проживали пожилая мать-немка и семнадцатилетняя дочь. Большинство жителей поспешили покинуть деревню, опасаясь зверств солдат Красной армии и мести поляков. Этому немало способствовала пропаганда Третьего рейха. В деревне штурмовикам попались на глаза несколько плакатов, на которых были изображены звероподобные красноармейцы. Нашли и листовки, в которых описывались насилия, которые они применяют к немцам на захваченных территориях, не щадя женщин, детей и стариков. Повлияла пропаганда и на хозяев дома. Из деревни они не уехали, но из осторожности хозяйка спрятала дочь в подвале, пока её при осмотре дома, в котором штурмовикам предстояло встать на постой, случайно не обнаружил Скоморохов. Девушка сидела в подвале не одна. Когда Андрей спустился по ступенькам, то услышал злобное рычание. Он направил луч фонаря в ту сторону, откуда оно доносилось. Свет упал на русоволосую девушку с перепуганным настороженным лицом, у ног которой сидела немецкая овчарка. Девушка держала её за поводок, но было видно, что пёс не шевельнётся, пока не услышит команду.

«Хорошая дрессировка», – подумал Андрей. Он, как бывший пограничник, знал, на что способна хорошо обученная собака, а потому заговорил спокойным голосом, на немецком языке:

– Фройляйн, успокойтесь, я не сделаю вам ничего плохого. Я зашел, чтобы проверить, нет ли в вашем доме вооруженных людей. А теперь возьмите собаку и спокойно выходите из подвала. Вам не стоит здесь находиться. Идите к своей матери, никто вас не обидит. Я вам обещаю.

Скоморохов, пятясь задом, поднялся по лестнице. Девушка сержанту поверила. Когда она, дрожащая от холода и страха, вышла из подвала вместе с овчаркой, к Андрею кинулась хозяйка дома. Она со слезами просила пощадить дочку и рассказала, что её отец высказывался против войны и правящей власти, за что был посажен в тюрьму, где находился по сию пору. Она успокоилась лишь тогда, когда Андрей пообещал, что гарантирует ей и её дочери безопасность, пока он и его товарищи находятся в их доме.

Дом был скромных размеров, а поэтому большинство бойцов отделения разместились на первом этаже, в столовой и мастерской, где хозяин до того, как отправился в застенки гестапо, занимался изготовлением курительных трубок. Милованцев, Скоморохов и Голота расположились на временное проживание на втором этаже, в уютном зале с диваном, небольшим столиком, двумя стульями и креслом-качалкой. Украшением зала служило старинное пианино. У Милованцева при виде инструмента загорелись глаза. Когда ватник, шапка, автомат и вещмешок ленинградца оказались на диване, он пододвинул один из стульев к пианино, сел на стул, открыл крышку. Его длинные тонкие пальцы коснулись клавиш и звуки «Венского вальса» Иоганна Штрауса заполнили дом. Музыка завораживала. Скоморохов и Голота так и остались стоять посереди зала одетые, с вещмешками за плечами и оружием в руках. Очарованные игрой, они не заметили, как в зал забежала немецкая овчарка. Собака села рядом с Милованцевым и стала внимательно на него смотреть. Владимир заметил собаку, прекратил играть. Голота усмехнулся:

– Похоже, псине тоже твоя музыка понравилась.

Милованцев настороженно, с неприязнью посмотрел на собаку.

– Ей, может, и нравится, только мне не очень. Мне после плена до сих пор эти овчарки снятся. Как вспомню их пасти оскаленные… Меня ими два раза травили, ноги и руки после их зубов в шрамах. На всю жизнь память осталась. Убрали бы вы её, ребята.

Прогонять пса не пришлось, он будто понял, о чем говорили штурмовики, обиженно посмотрел на Милованцева и выбежал из комнаты. Владимир продолжил играть. В дверях появилась дочь хозяйки дома. Она вошла в комнату с подносом в руках. Когда прозвучали последние аккорды вальса, девушка подала голос:

– Битте. Брецель.

Штурмовики обернулись. На подносе стояли три чашечки суррогатного эрзац-кофе, рядом с ними лежало несколько штук ржаного, похожего на галеты печенья и стеклянная вазочка с вишневым вареньем. Несмотря на карточную систему и тяжелое положение с продуктами на территории Германии, хозяйка, в ущерб собственным припасам, решила ублажить русских солдат в надежде на их ответное доброе отношение. Но Милованцева и Голоту больше заинтересовала сама девушка. Стройная фигура, густые русые волосы, серые выразительные глаза невольно притягивали внимание. Арсений не удержался от комплимента:

– Вы поглядите, какая цыпа, шоб она мине во сне снилась!

Девушка подошла к столу поставила поднос. Скоморохов поблагодарил по-немецки:

– Данке шон.

Девушка собралась уходить, но Милованцев попросил Скоморохова её остановить.

– Андрей, спроси, как её зовут и чьё это пианино.

Скоморохов задал вопрос. Девушка ответила, что её зовут Марта и это её пианино. Она вновь попыталась уйти, но Милованцев явно этого не хотел и попросил через Скоморохова что-нибудь сыграть. Девушка не отказалась, и в доме вновь зазвучал вальс Штрауса, только теперь это был вальс «Сказки Венского леса». И вновь музыка оплела всех своими невидимыми сетями, увлекла за собой, в далекую мирную, довоенную жизнь…

Звуки вальса затихли, девушка встала, добродушно посмотрела на Милованцева, мило улыбнулась и вышла из комнаты. Голота проводил девушку нагловатым взглядом, напевая слова известной песни:



Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась,

Что нет любви.






Милованцев покраснел, улыбка девушки ввела его в смущение. Внимание девушки к Милованцеву задело Голоту, после последней ссоры между ними росла неприязнь, и это очень не нравилось Скоморохову. Одессит не замедлил подначить нового командира отделения:

– Ишь, раскраснелся, как рак в кипятке. Ты бы еще этой фрицевской стерве ручку поцеловал.

Милованцев вскочил со стула, гневно глянул на Голоту.

– Не смей! Если надо, и поцелую. Такая игра на инструменте того стоит. – он снова сел к пианино, пробежался пальцами по клавишам.

Скоморохов снял шапку, ватник, сел на диван, устало произнес:

– Хватит вам лаяться, потерпите до марта, когда нас, по окончании срока, раскидают в разные части. И не забывайте, что нам вместе в бой идти. И еще: девку не трогайте! Володя правильно говорит: мы Красная армия и должны вести себя достойно, не уподобляться фашистам. Надо думать о том, что о нас после напишут, каким словом вспомнят.

Голота достал из вещмешка бутылку шнапса, глотнул из горлышка, заел ржаным печением и лишь потом ответил:

– А ты меня не учи, что делать, я ученый. Фрицы наших девок трогали, а нам, получается, нельзя? Опять же, у тебя, Скоморохов, полька была, и мне немку охота.

Андрей промолчал, ведь доля правды в словах Арсения всё же была. Скоморохову отчего-то вновь вспомнилась Варя. Воспоминания о ней сменила картина изнасилованной в партизанском стане приспешниками фашистов девушки Дануты. И всё же…

Милованцев, чтобы не слышать слов Голоты, заиграл громче. Арсений снова отпил из бутылки, подошел к Милованцеву, примирительно сказал:

– Что ты всё тренькаешь, лучше вот эту изобрази. – переминаясь с ноги на ногу и поводя плечами, запел:



С одесского кичмана

Сорвались два уркана,

Сорвались два уркана в дальний путь.

В вапняновской малине

Они остановились,

Они остановились отдохнуть…





Ночью штурмовиков разбудил протяжный вой собаки в доме. Хозяйка и её дочь пытались успокоить овчарку, но вой не прекращался. Спустя некоторое время Скоморохов услышал, как хлопнула входная дверь, он понял, что хозяева выпустили пса на улицу. Теперь собака выла под окнами комнаты, где расположились штурмовики. Затем случилось то, чего никто не ожидал. Голота выругался, встал с кресла-качалки, на котором спал, открыл окно и выстрелил из автомата. Вой сменился жалобным визгом, который вскоре затих. Скоморохов, Милованцев и Марта выбежали на улицу, но овчарка была мертва.

Выстрел разбудил не только обитателей дома, но и командира роты Рукавицына. Голоте удалось избежать серьезного наказания. Одессит объяснил свое поведение так:

– Увидел, что кто-то подбирается к дому, открыл окно, спросил, кто идет? Когда мне не ответили, я выстрелил.

Скоморохову и Милованцеву, чтобы не подводить товарища, пришлось подтвердить его слова. На упреки Милованцева он ответил:

– Эта псина своим воем беду нам могла накликать. Ты же сам говорил, шо собак не любишь. Так шо тебе из-под меня надо!

После этого случая отношения между Голотой и Милованцевым испортились еще больше. Не стали они лучше и с хозяевами дома. Да и с чего? Скоморохов видел, что Марта весь следующий день ходила с заплаканными глазами и старалась не выходить из своей комнаты.





* * *


Время шло, а наступление на Берлин всё не начиналось. Впрочем, и боевые действия не прекращались. Немцы предпринимали безуспешные попытки скинуть с плацдармов в Одер части Красной армии, а в тылу еще оставались очаги сопротивления немцев. 23 февраля пришло сообщение, что пала превращенная немцами в крепость Познань. На следующее утро Голота принес ещё одну новость. Он вошёл в комнату, где сидели за столом Скоморохов и Милованцев, в возбужденном состоянии и с порога принялся излагать суть причины, которая вывела его из равновесия:

– Слушайте сюда! Я сейчас ходил отправлять посылок родителям, и, шо вы себе думаете, я услышал? – не дожидаясь ответа, он продолжил: – А услышал я то, шо несколько человек из других рот будут досрочно выведены из состава батальона за проявленную в бою исключительную доблесть. Спрашивается вопрос. Это как изволите понимать, господа хорошие? Они, значит, герои, а мы, выходит, дерьмо собачье?! Как вам это нравится? Чего молчите?! Разве мы мало фрицев положили и в плен взяли, а сколько трофеев?! Это шо, справедливо?

Андрей встал из-за стола.

– А так, Сеня, и понимай. Во-первых, воюем мы не только за то, чтобы поскорее офицерские погоны получить. Во-вторых, вполне могла случиться какая-нибудь путаница в документах или представление затерялось. В-третьих, кому сейчас прикажешь о нас хлопотать? Первый командир роты старший лейтенант Коробков убит, второй, Рукавицын, ранен и вернется в батальон или нет, неизвестно.

Голота не утерпел:

– И в-четвертых, можете, уважаемый Арсений Семёнович, утереться и не пускать слюну до самого пола. – Голота подошел к дивану, вытащил из-под него бутылку шнапса, откупорил, сел в кресло-качалку, сделал глоток.

Скоморохов неодобрительно посмотрел на товарища.