Бесконечная шутка

– Первое: у Кейт и Кена у самих язык есть, пусть сами говорят с Джонетт, и мне не надо навязываться, и уж конечно тебе не надо навязываться и кого-то там спасать. Второе: ты вдруг опять заговорила по-другому, и когда ты говоришь про вуаль, ты сама на себя не похожа. И третье: не пойму, чего ты вдруг скачешь по темам, когда я спросил, можно ли спросить, какую обезображенность ты не скрываешь, скрываясь под этой своей штукой. Сотрудник внутри меня хочет сказать: не хочешь отвечать, так и скажи, но не скачи по темам и не думай, что я забуду, о чем спрашивал.

– УРОТ во мне ответил бы, что ты заперт в стыде из-за стыда, и что из-за порочного круга стыда из тебя получается плохой сотрудник, Дон. Тебя больше волнует, что я считаю тебя неумным и забывчивым, чем неспособность жильца взять и открыто прибегнуть к праву отказаться отвечать на невероятно личный и не связанный с наркотиками вопрос.

– А теперь она опять тараторит, как, сука, училка английского. Но забей. Не суть. Просто заметь, как ты опять пытаешься увести наш диалог к стыду и ко мне, вместо того чтобы сказать «да» или «нет» на вопрос «Ответишь ты мне или нет, чего у тебя там не так под вуалью».

– О, а вы мастер скрывать, мистер Г., вы мастер. Стоит нам хотя бы затронуть какую-либо неполноценность, которой ты стыдишься, как ты раз – и прячешься за свою защитную маску сотрудника Хауса и начинаешь выпытывать у меня то, о чем, сам знаешь, я не могу заставить себя быть открытой – ведь сам только что уговорил меня пересказать всю философию УРОТа, – чтобы твое собственное чувство неполноценности либо позабылось, либо стало задним фоном, чтобы высветить мою неспособность быть открытой и откровенной. Лучшая защита – это нападение, не так ли, мистер Футболист.

– Все, где мой аспирин? Столько слов. Ты победила. Иди смотри на снег в другом месте.

– Но дело в том, мистер Сотрудник, что я уже совершенно открыла свой стыд и неспособность быть открытой и откровенной. Ты разоблачаешь то, что я и так уже продемонстрировала. Ты лишь хочешь заглушить собственный стыд по поводу стыда из-за того, что, как ты боишься, выглядит недостатком ума, заезженной до гладкости пластинкой моей обезображенности, в которую все тыкаешь иголкой.

– И за все это время ты так и не сказала прямо «да» или «нет» на «Можно спросить, что у тебя там, ты косоглазая или, типа, бородатая, или у тебя там больная кожа, хотя вообще-то в открытых местах кожа у тебя выглядит…»

– Как? Как выглядит моя нескрытая кожа?

– Видишь, опять ты пытаешься съехать вместо того, чтобы просто сказать «нет» на «Можно спросить». Просто скажи «нет». Попробуй. Это не страшно. Никто тебя не укусит. Просто возьми и прямо скажи.



– Совершенна. Ты хотел сказать, что все видимые участки моей кожи попросту нежное сногсшибательное совершенство.

– Господи, зачем я тебе вообще нужен? Может сама с собой побеседуешь, если ты и так знаешь все мои проблемы, стыды и вообще все, что я скажу? Почему бы не последовать совету сказать «нет»? Зачем приходить? Это я к тебе, что ли, пришел, поговорить? Разве это не я тут сидел, старался не отрубиться, и вести Журнал, и собирался убирать говно с фут-фетишистом, и не ты ли это вдруг вспорхнула, уселась и пришла ко мне?

– Дон, я совершенна. Я так красива, что любой, у кого есть нервная система, при взгляде на меня сходит к херам с ума. Стоит им меня увидеть, и они уже не могут больше ни о чем думать, ни на что смотреть, и забывают свои обычные дела, и верят, что если я буду с ними, то все тут же станет прекрасно. Все. Будто я решение их глубокой слюнявой потребности жить бок о бок с совершенством.

– Ну все, сарказм.

– Я так красива, что безобразна.

– Ну все, неуважительное обращение, будто я дебил какой, потому что, видите ли, пытался помочь преодолеть страх прямого «нет», который она преодолевать не собирается.

– Я безобразна от красоты.

– Хочешь увидеть мое профессиональное лицо сотрудника – вот тебе лицо сотрудника. Я улыбаюсь и киваю, я обращаюсь с тобой, будто тебя надо подбодрять, улыбаться и кивать, а сам за этим лицом все кручу и кручу пальцем у виска, типа: «Ну и долбанашка», типа: «Где санитары-то».

– Хочешь верь, хочешь нет. Здесь я бессильна, я знаю.

– Смотри, вот профессиональный сотрудник записывает в Журнал лекарств: «Шесть сверхмощных доз аспирина для сотрудника, пережившего сарказм, и съезжание с преодоления страха, и саркастическое поведение от новичка, которая думает, что видит всех насквозь».

– На какой позиции ты играл?

По Эннет-Хаусу пошли слухи, что Рэнди Ленц нашел собственный мрачный способ справляться со всем известными Гневом и Бессилием, которые угнетают наркомана в первые месяцы воздержания.

– «…что сотрудник даже поражается, как это она попала сюда на лечение, если такая вся из себя умная».



Ежевечерние собрания АА и АН закругляются к 21:30 или 22:00, а отбой – в 23:30, и жильцов Эннета подвозят до Хауса жильцы с машинами, а некоторые выбираются на машинах за огромными дозами мороженого и кофе.

Ленц – из тех, которые с машиной, – сильно модифицированным старым «Дастером», белым с как будто 12-калиберными прострелами ржавчины над нишами колес, с крупногабаритными задними шинами и таким прокачанным ради рокочущей скорости движком, что чудо, как у него еще права не отняли.

Лоферы Ленца ступают за пределы Эннет-Хауса только после заката, и даже тогда только при белом парике, усах и в развевающемся пальто с высоким воротником, и ходит он только на обязательные ежевечерние собрания; и потом тут такая тема: он никогда не ездит на собрания в своей машине. Всегда выходит с кем-нибудь еще и подсаживается в чужую машину с другими. И всегда только на самое северное место, почемуто, с компасом и салфеткой рассчитывая сегодняшний ночной маршрут поездки и затем прикидывая, на каком месте он будет максимально на севере. У Гейтли и Джонетт Фольц уже вошло в привычку каждый вечер объяснять остальным жильцам, что Ленц преподает им ценный урок терпения и терпимости.

Но когда собрание закругляется, Ленц ни к кому не подсаживается. После собраний он всегда идет в Хаус пешком. Говорит, ему нужно подышать свежим воздухом, особенно когда весь день просидишь в забитом Хаусе, избегая дверей и окон, скрываясь сразу от обеих сторон системы правосудия.

И вот однажды в среду после «Бруклайнской молодежи» АА на Биконстрит у Чеснат-Хилл он добирается до дома ровно в 23:29, почти два часа, хотя там можно и за полчаса дойти, и даже Берт Смит в сентябре управился меньше чем за час; и Ленц успевает минута в минуту к отбою и, не сказав никому ни слова, сразу пилит в свою и Глинна с Дэем спальню, хлопая фалдами пальто поло и осыпая пудру с парика, вспотев, производя неприемлемый грохот дорогими туфлями по бесковровой лестнице на мужскую половину, по поводу чего у Гейтли нет времени подняться и предъявить, поскольку ему еще разбираться с опоздавшими к отбою Брюсом Грином и Эми Дж.

Ленц бродит в городской ночи, в одиночку, почти на ежевечерней основе, иногда с книжкой.

Жильцов, которые часто гуляют одни, на четверговой Летучке сотрудников в кабинете Пэт вносят в группу риска как очевидных потенциальных рецидивистов. Но у Ленца пять раз брали пробы мочи, и три раза, когда в лаборатории не напортачили с иммуноанализом, моча у Ленца была чистая. Гейтли в итоге решил оставить Ленца в покое. У некоторых новичков Высшая сила – типа, Природа, небо, звезды, зябкий осенний ветерок, ну кто знает.

Так что Ленц бродит в ночи, без компании и в маскировке, якобы прогуливается. Он изучил перекошенную сеть улиц Энфилда-Брайтона-Оллстона как свои пять пальцев. Южный Кембридж, и Восточный Ньютон, и Северный Бруклайн, и отвратительный Отшиб. После собраний он чаще всего добирается домой боковыми улицами. Дешевые, заставленные помойками жилые улицы и дороги у типовых спальных районов, переходящие в переулки, грязные подворотни за магазинами, помойками, складами, погрузочными платформами, огромными ангарами «Эмпайр Вейст Дисплейсмент» и т. д. Лоферы Ленца начищены до убойно слепящего блеска и элегантно, чечеточно прищелкивают, когда он шагает в поисках – руки в карманах, пальто нараспашку. Что именно ищет и зачем, он начинает понимать лишь через несколько вечеров 224. Он ежевечерне ходит по городским ареалам обитания зверей. Вокруг выгнанные домашние кошки и суровые дворняжки перетекают из тени в тень, роются в помойках, трахаются и дерутся с адскими воплями, пока он шагает, ушки на макушке, в злачной ночи. Тут и всяческие крысы, и всяческие мыши, и всяческие бездомные псы с висящими языками и ребрами на пересчет. А то и залетный дикий хомяк и/или енот. Вся ловкая и вороватая послезакатная братия. А также домашние собаки, которые звенят цепями, или лают, или бросаются, когда он проходит мимо дворов с собаками. Двигаться он предпочитает на север, но по подходящим сторонам улицы пойдет и на запад, и на восток. Звонкий цокот туфелей по цементу разнообразных текстур разносится на сотни метров по округе.

Иногда Ленц видит серьезных таких крыс рядом с канализационными трубами, а иногда и на помойках, где нет кошек. Первой его осознанной жертвой стала крыса, когда он набрел на крыс в широком переулке с запада на восток у погрузочной платформы за компанией «Свелт Нэйл». чуть к востоку от Уотертауна на Сев. Гарвард-ст. Это в какой же вечер. На пути из Восточного Уотертауна – выходит, с АН «Дальше откроется больше» с Глинном и Дилем, а не с АА «Лучше поздно, чем никогда» в Святой Е. с остальными хаусовцами, – значит, понедельник. Значит, прогуливался он в понедельник по одному переулку, его шаги отдавались утроенным эхом от погрузочной платформы и северной стены слева, вдоль которой он шел в поисках сам не знал чего. Впереди виднелся стегозавровый силуэт контейнера «Свелт». – это вам не всяческие обычные контейнеры ЭВД пониже и поуже. В тени помойки слышалась сухая возня. Он ничего не подбирал осознанно. Поверхность переулка раскрошилась, и Ленц, не сбиваясь с пританцовывающего шага, подобрал килограммовый булыжник бетона с крошками асфальта. Это были крысы. Между северной стеной и крюком помойки для сухопутной баржи на горчичной одноразовой тарелке из «Ланчвагон» на недоеденную сосиску наседали две здоровые крысы. Их мерзкие розовые хвосты торчали из темноты в тусклом свете переулка. Когда Рэнди Ленц подкрался на носках лоферов, они и ухом не повели. Хвосты у них были мясистые, голые и как бы дергались взад-вперед, дергались то на тусклый желтый свет, то в тень. Здоровый плоский булыжник приземлился на большую часть одной крысы и край другой. Раздался пронзительный чирикающий писк, но и основное попадание по одной из крыс тоже произвело довольно солидный и примечательный звук – некую ауральную комбинацию помидора об стену и молотком по карманным часам. Из ануса крысы показалось содержимое. Она лежала на боку под не самым лучшим с медицинской точки зрения углом, хвост дергался, и содержимое из ануса, и капли крови на усиках, которые казались черными – капли – в натриевом охранном освещении под крышей «Свелт Нэйл». Ее бок поднимался и опускался; задние лапки перебирали, будто на бегу, но эта крыса уже никуда не убежит. Вторая исчезла под помойкой, волоча заднюю часть. Повсюду лежали еще куски раскрошившейся улицы. Когда Ленц грохнул другим по башке крысы, он осознанно обнаружил, что в момент разрешения внутреннего напряжения ему нравится говорить: «Вот так».

Для Ленца раскардаш крыс стал решением накопившихся внутренних проблем на первую пару недель прогулок до дома в паразитной ночи.

Дон Гейтли, шеф-повар и закупщик Хауса, покупает такие большие коробки размера «эконом» с мешками для мусора «Хефти» 225, которые хранятся под кухонной раковиной для дежурных по мусору каждой недели. Эннет-Хаус производит серьезные объемы мусора.

И вот когда мелкие паразиты становятся непримечательными и так себе, Ленц начинает срывать из-под раковины и брать с собой на собрания мешок «Хефти» и ходить домой с ним. Мусорный мешок, аккуратно сложенный, покоится во внутреннем кармане пальто – развевающейся модели поло от «Лорен» с высоким воротником, которую он любит и ежедневно чистит роликом. Также он берет с собой в другом кармане в пакетике-струне немножко тунца из чулана Хауса, а среднестатистический наркоман – профессионал в скручивании всяческих пакетиков, чтобы ничего не вываливалось и не было запаха.

Жильцы Эннет-Хауса зовут мешки «Хефти» «ирландским багажом» – даже Макдэйд – это уличный термин.

Рэнди Ленц обнаружил, что если достаточно близко подманить городского кота тунцом в вытянутой руке, то можно накинуть на него «Хефти» и подхватить так, что кот окажется на дне мешка, а затем можно накрепко завязать проволочным хомутом, который идет бесплатно к каждому мешку. Завязанный мешок можно положить возле самой северной стены, забора или помойки в окрестностях, закурить сигу и присесть рядом, посмотреть на широчайший диапазон изменяющихся форм, которые примет мешок, пока у взбудораженной кошки кончается воздух. С течением времени формы становятся все более дикими, скрученными и оторванными от земли. После того как показ форм прекращается, Ленц тушит бычок слюнявым пальцем, чтобы оставить на потом, встает, развязывает хомут, заглядывает в мешок и говорит: «Вот так». «Вот так», согласно мнению Ленца, стало критичным для ощущений бризантности, завершения и разрешения проблем бессильного гнева и беспомощного страха, которые как бы накапливались в нем за целый день в северо-восточных углах убогого «дома на полпути», пока он целый день боялся за свою жизнь.


Так у Ленца выработалась целая охотничья иерархия всяческих кошек и районов с типами кошек, что бродят в ночи; и так он становится знатоком кошек, как рыбак разбирается, какие виды рыб сражаются за свою подводную жизнь яростнее и возбужденней. Впрочем, самые лучшие и яростно жизнелюбивые кошки обычно вырывались из мешка «Хефти», что приводило к дилемме, когда самые стоящие просмотра формы мешка становились теми, с которыми Ленц рисковал не разрешить внутренние проблемы. При виде шипящего кота с шерстью дыбом, уносящегося вдаль, еще не выпутавшись целиком из пластикового мешка, Ленц восхищался кошачьим боевым духом, но по-прежнему чувствовал неразрешенность.

Так что на следующей стадии Ленц дает мисс Шарлотте Трит или мисс Эстер Трейл собственные $, когда они собираются в «Палас Спа» или «Отец/Сын» за сигаретами или конфетами «Лайф Сэиверс», и просит купить особые мешки для мусора «Хефти Стил-сак» 226, из усиленной ткани для всяческих особенно острых или непослушных отходов, которые Кен Э. звал «ирландским Гуччи», экстра-эластичные и делового серого оружейного оттенка. У Ленца накопился такой арсенал странных навязчивых привычек, что на просьбу о «Стил-саках» никто и бровью не повел.

А затем он вдевает один в другой, эти особые усиленные мешки, и в качестве хомутов использует тросы для прочистки труб промышленной длины, и теперь двойные мешки с самыми матерыми и душеспасительными кошками принимают разные убойные абстрактные корчащиеся формы, иногда даже перемещаясь по переулку на пару дюжин метров в таких бессистемных прыжках, пока, наконец, у кошки не иссякают силы, и она не кончается в последней ночной форме вместе с проблемами Ленца.

Для этих занятий Ленц выбирает интервал между 22:16 и 22:26. Осознанно он не понимает, почему именно этот интервал. Анчоусы оказываются даже еще эффективней тунца. Программа привлекательности [163], хладнокровно вспоминает он, прогуливаясь по улицам. Его северный маршрут к Хаусу осложнен приоритетом держать цифровое табло с временем и температурой банка «Брайтон Бест Сейвингс» в виду как можно дольше. БББС показывает и североамериканское время, и по Гринвичу, а Ленц это одобряет. Жидкокристаллическая информация как бы появляется снизу вверх, и затем в таком же порядке исчезает, а на ее месте возникает новая. Мистер Дуни Р. Глинн говорил на Общем понедельничном собрании Хауса, что однажды в 1989 году н. э., когда он принял опрометчивое количество галлюциногена, который назвал просто «Мадам», несколько последующих недель прошли под бостонским небом, а то вместо доброго лазурного купола с всяческими облачками, всяческими звездочками да солнышком стало плоской квадратной холодно-евклидовой сеткой черных осей и четких линий, напоминающей координатную сетку того же цвета, что и HD-экран DEC, когда он выключен, такого мертвого глубоководного серо-зеленого, с индексом Доу-Джонса с одной стороны и индексом NIKEI с другой, и временем, и температурой по Цельсию с, типа, серьезным количеством цифр после запятой, мерцающими под нижней осью небесного экрана, и когда бы ему в руки не попал «Геральд» с каким-нибудь Доу-Джонсом или когда бы он не сверил часы, небесная сетка оказывалась исключительно точной; и что несколько непрерывных недель такого вот неба над головой привели Глинна сперва на раскладной диван в маминой квартире в Стоунхеме, а потом прямиком в Городскую психиатрическую больницу в Уолтеме на месяц на одних Галдоле 227 и тапиоке, лишь бы выбраться из-под пустой сетки точного неба, и Глинн еще сказал, что по сей день у него штаны увлажняются при одной мысли об этом интервале с сеткой; но Ленц подумал, что это же убойная тема – небо как личные цифровые часы. А еще между 22:16 и 22:26, как правило, отключают для ежедневной прочистки гигантские вентиляторы ATHSCME на Санстренд-плазе, и становится тихо, не считая «ш-ш-ш» всего автомобильного потока урбанистического города, ну и, может, шального доставщика ЭВД, катапультированного в направлении Впадины, огни которого мерцают по дуге на северо-восток; и, конечно, еще сирены – как еврохореические сирены неотложек, так и среднестатические американские по звуку сирены городских Органов, отправившихся Служить и Защищать, держать гражданское население в узде; и самое обаятельное в сиренах в городской ночи, что если они не вплотную, когда тебя еще и омывает красно-сине-красным, то кажется, что они где-то ужасно, щемяще далеко, и удаляются, поют тебе с другого края расширяющейся пропасти. Либо так, либо они по твою душу. Средних расстояний для сирен не бывает, размышляет Ленц, шагая по улицам в поисках.

Глинн не сказал прямо «евклидовый», но Ленц суть уловил. У Глинна жидкие волосы и неизменная трехдневная седая щетина, и дивертикулит, из-за которого он какой-то гнутый, и заживающие физические последствия кучи кирпичей, свалившейся ему на голову во время пошедшей под откос аферы со страховкой для работников, включая косоглазие, о котором, как подслушал Ленц, девушка в вуали Джо Л. говорила Кленетт Хендерсон и Диди Нивс, что это настолько выдающееся косоглазие, что можно встать посреди недели и увидеть оба воскресенья.

С тех пор, как Ленц пришел в Эннет-Хаус этим летом, он принимал натуральный кокаин два или три, ну, может, от силы полдюжины раз, втайне, – исключительно чтобы на хрен крышечкой не поехать, – насыпая дорожки из личного НЗ, который прятал в как бы прямоугольной нише, вырезанной бритвой в трехстах или около того страницах гаргантюанских крупношрифтовых «Принципов психологии и гиффордских лекций о естественной религии» Билла Джеймса. Подобные исключительно редкие употребления Вещества в жалком, бедном на часы Хаусе, где приходилось скрываться целыми днями под ужасным стрессом от угроз с двух противоположных концов закона при вечно манящем со второго этажа 20-граммовом НЗ с двусторонней аферы в Саус Энде, из-за провала которой он и вынужден скрываться в халупе с такими гусями, как гребаный Джоффри Д., – такие редкие употребления кокаина в самых крайних случаях – настолько заметная разница в наркорезюме Ленца, что уже само по себе чудо господне, и для Ленца, очевидно, представляет такую же чудесную трезвую жизнь, как для другого человека без его уникальной чувствительности, психологической специфики, гребаного невыносимого ежедневного стресса и трудностей с расслаблением представляет полное воздержание, так что Ленц принимает свои ежемесячные жетоны с чистой совестью и ничтожно сумняшийся: он-то знает, что трезвый. И к нему не подкопаешься: он ни разу не употреблял кокаин на прогулках в одиночку домой с собраний, когда сотрудники и ждут, что он употребит, если он употребляет. И ни разу – в самом Эннет-Хаусе, и только раз в запретном № 7 через дорогу. И любой человек хотя бы пары пядей во лбу сумеет обмануть иммуноферментный анализ мочи: чашку лимонного сока или уксуса внутрь – и тест покажет полный бред; крошку порошкового отбеливателя на кончики пальцев – и пусть себе струйка тепло стекает по пальцам в стаканчик, пока треплешься с Доном Г. Для техасского катетера хрен найдешь мочу и хрен его натянешь, плюс из-за неприличного размера приемника для Блока у Ленца чувство неполноценности, и им он пользовался всего дважды, оба раза – под надзором Джонетт Ф., которую можно смутить, чтобы она отвернулась. Техасская каточка у Ленца с последнего «дома на полпути» в Квинси, с Года, как помнится Ленцу, Бесшумной Посудомойки «Мэйтэг».

А потом, когда кошка рассердила Ленца, особенно враждебно расцарапав ему запястье на пути в мешок, оказалось, что двойные «Хефти Стил-саки» – настолько качественные продукты, что могут и сдерживать что-нибудь когтистое и панически мечущееся, и при этом без разрывов пережить прямой контакт со знаком «Не парковаться» или телефонным столбом, несмотря на то что содержимое как раз разрывалось напрочь; так что где-то ко Дню Организации Объединенных Наций в устойчивую практику вошла именно эта методика, поскольку, несмотря даже на то, что была она краткой и менее медитативной, позволяла Рэнди Ленцу принимать более активное участие в процессе, и чувство решения внутренних проблем (временное, ежевечернее) проявлялось ярче, стоило Ленцу приложить корчащуюся десятикилограммовую ношу с размаху о столб и добавить: «Вот так», и услышать звук. В самые памятные ночи двойной мешок продолжал в течение краткого периода времени демонстрировать малозаметный парад менее заметных и рассчитанных на знатоков форм, даже после сочного звука прямого контакта, в сопровождении звуков потише.

Затем обнаружилось, что решение внутренних проблем прямо во дворах и на крыльцах хозяев животных обеспечивает больше адреналинового возбуждения и, следовательно, более яркое чувство того, что Билл Джеймс называл катарсисом разрешения, с каковым термином Ленц был солидарен. Баночка с маслом в собственном пакетике – для скрипучих калиток. Но из-за того, что мусорные пакеты «Стил-сак» – а также смесь тунца с анчоусами и муравьиной отравой «Рейд» из-за холодильника жильцов Эннета – вызывали слишком много шума, чтобы прикурить сигу и присесть медитативно наблюдать, у Ленца выработалась привычка сокращать время на разрешение проблем, а затем растворяться со двора в городскую ночь в развевающемся пальто поло, перелетая через заборы, перебегая по капотам машин и т. д. Во время периода в течение двухнедельного интервала «отрави-тунцом-и-беги» Ленц также ненадолго прибег к небольшой бутылке керосина «Калдор», плюс, разумеется, своей зажигалке; но после вечера среды, когда пылающая кошка побежала (как и все пылающие кошки, стремглав), в общем, побежала именно за Ленцем, как будто, перепрыгивая те же заборы, через которые перелетал Ленц, не отставая и не только создавая неприемлемый и привлекающий внимание грохот, но еще и освещая Ленца для скопофобического обзора из проносящихся мимо домов, пока в конце концов не решила упасть на месте, издохнуть и тлеть себе в мире, Ленц намотал на ус этот пока единственный действительно щекотливый случай и выбрал для маршрута домой огромный и частично несеверный крюк, где каждая сирена звучала так, словно она по его личную душу, и едва успел к 23:30, и сразу же помчался в трехместную спальню. В этот вечер Ленц сразу после того, как успел в последнюю секунду до отбоя, снова, скрипя сердцем, прибег к выхолощенным «Принципам психологии и гиффордским лекциям о естественной религии», – а кому не надо расслабиться после стрессовой щекотливой ситуации с горящей кошкой, несущейся по пятам и вопящей так, что по всей Самнер Блей Роуд на крыльцах загорался свет; но вот только вместо расслабителя пара дорожек чистого Бинга в данном случае оказалась нерасслабителем – такое бывает, иногда, в зависимости от духовного состояния при употреблении через свернутый доллар с бачка унитаза в мужском, – и Ленц еле успел переставить машину на другую сторону улицы в 23:50 перед тем, как захлестал фонтан красноречия, и после отбоя в трехместной комнате добрался только до восьми лет в устной автобиографии, когда Джофф Д. пригрозил пойти позвать Дона Г., чтобы заткнуть Ленца насильственным методом, и Ленцу было страшно спуститься поискать того, кто будет слушать, и так что всю оставшуюся ночь ему пришлось пролежать в темноте молча, пока рот корчился и кривился – как всегда корчится и кривится, когда Бинг разгоняет вместо того, чтобы сглаживать, – и притворяться, что спит, пока под дрожащими веками метались пылающими салютами фосфены, слушая влажный бульк Дэя и апноэ Глинна и представляя, что абсолютно каждая сирена в урбанистическом городе была предназначена для него, и приближалась, пока часы Дэя с иллюминацией лежали в его долбаной тумбочке, а вовсе не там, где человеку в состоянии стресса и тревоги легче посмотреть время от времени время.

В общем, после инцидента с горящей кошкой из ада и до Хеллоуина Ленц перешел на «Браунинг X444» с серрейтором, для которого у него даже имелась наплечная кобура, из предыдущей жизни Там. «Браунинг Х444» был общей длиной 25 см, с рукояткой из каштанового капа с медным наконечником, обратной курватурой, дугу которой Ленц заточил в день приобретения, и односторонним лезвием типа «боуи» с миллиметровым расстоянием между зубцами – у Ленца для него есть особый оселок, а его остроту он проверяет, насухо сбривая волоски на смуглом предплечье, а ему это нравится.

«Браунинг Х444» вместе с кусками весьма портативного мясного рулета Гейтли под кукурузными хлопьями предназначались для семейства собачьих – всяческие городские представители семейства, как правило, были недикими и водились в пределах огороженных заборами дворов собачников на более регулярной основе, чем городские кошачьи, а также были менее разборчивыми в угощениях и, представляя больший риск физических увечий при приближении, все же не царапали руку кормящего.

Потому как если извлечь жесткий квадрат мясного рулета, достать из свернутого зиплока и протянуть на краешке двора с тротуара за забор, соответствующая собака неизменно прекращает лаять и/или бросаться, и шевелит ноздрями, и становится исключительно нециничной и дружелюбной, и подходит до края цепи или забора, за которым стоит Ленц, и издает заинтересованные звуки, и если Ленц держит мясное изделие вне досягаемости, собака, если то позволяет веревка или цепь, встает на задние лапы и как бы перебирает по забору передними, нетерпеливо подпрыгивая, когда Ленц покачивает мясом.

Дэй как-то читал какую-то книжку в бумажной обложке по проблемам реабилитации, в которую Ленц в их спальне заглянул однажды днем, пока Дэй с Юэллом и Эрдеди затирали друг другу свои задротские байки внизу, завалившись на матрас Дэя в ботинках и стараясь пропердеть матрас, насколько это возможно: одна строчка привлекла внимание Ленца: что-то там, дескать, чем более Бессильным себя чувствует индивид, тем более вероятна склонность к проявлениям насилия с его стороны, – и Ленц нашел это наблюдение здравым.

Единственная серьезная препона в использовании «Браунинга Х444» – Ленцу приходится обязательно заходить псу за спину, прежде чем перерезать глотку, потому что кровотечение в своей интенсивности дальнобойное, а Ленц и так уже во втором пальто «Р. Лоран» и третьей паре темных шерстяных брюк.

Затем однажды, под Хеллоуин, в переулке за «Ликероводочным Бланчарда» у площади Юнион в Оллстоне, Ленц натыкается в этом пустынном переулке на уличного пьяницу в пожеванном пальто, который отливает на помойку, и Ленц визуализирует старика одновременно с перерезанным горлом и в огне, пляшущего по асфальту и колотящего себя ладонями, пока Ленц приговаривает «Вот так», но ближе к подобному решению внутренних проблем больше не подходит; и, наверное, в его пользу говорит то, что еще несколько дней спустя после этой щекотливой ситуации он немного оторван от внешнего мира и не проявляет активности с животными в районе 22:16.

Ленц ничего не имеет против нового жильца Брюса Грина, и когда однажды воскресным вечером после «Белого флага» Грин спрашивает, можно ли ему прогуляться с Ленцем на прогулке домой после «Отче наш», Ленц отвечает: «Как хочешь», – и разрешает Грину прогуляться с ним, и также, в свою очередь, не проявляет этим вечером активности в интервале 22:16. Лишь после пары вечеров, когда Грин прогуливается до дома с ним – сперва с «Белого флага», потом из Святого Колумбы по вторникам и двойной дозы 19:00–22:00 «Делись и Молись» АН в Святой Е. и потом БМ по средам, когда Грин следует за ним как терьер от собрания к собранию и потом домой, – на Ленца начинает как бы нисходить, что эта тема с вечерней-городской-прогулкой-с-Брюсом-Г. угрожает вылиться в регулярную, сука, тему, и Ленца начинает нервировать неразрешенный Бессильный Гнев, который он уже так привык разрешать на ежевечерней основе, так что из-за невозможности свободно проявлять в одиночку активность с «Браунингом Х444» или хотя бы «Стил-саком» в интервал 22:16–22:26 напряжение начинает нагнетаться не хуже напряжения уровня Отмены. Но с другой стороны медали, у прогулок с Грином есть и позитивные аспекты. Например, Грин не жалуется из-за больших крюков, чтобы как можно дольше двигаться на север/северо-восток, когда это возможно. И Ленцу нравится иметь благодарного и внимательного слушателя; у него множество аспектов и воспоминаний, которые следует обдумать, и проблем для организации и обдумывания, и (как для большинства людей с предрасположенностью к натуральным стимуляторам) говорить для Ленца – все равно что думать. А большинство слушателей в Эннет-Хаусе не только неблагодарные, но и еще большие незатыкающиеся оральные говорители, только лезут в разговор со своими оральными мнениями, проблемами и аспектами: большинство жильцов – самые худшие слушатели из всех, кого Ленц встречал. Брюс Грин же, с положительной стороны медали, почти не раскрывает рта. Брюс Грин помалкивает, как надежные ребята определенного типа, которых лучше иметь с собой при себе на случай, если начнется махач, молчаливый, как бы самодостаточный. И при этом Грин не настолько молчаливый и безответный, как иногда с некоторыми тихими людьми, когда начинаешь сомневаться, это он благодарно слушает или просто погрузился в собственные эгоистичные мысли и даже не слушает Ленца, и т. д., считает его за радио, которое можно включить или выключить. У Ленца острое чутье на таких людей, и в его социальном активе их процент крайне низок. Брюс Грин же вставляет краткие подтверждения и «Да лан» с «Охренеть», и т. д., в нужных местах, чем демонстрирует свое внимание к Ленцу. А Ленц это уважает.

В общем, Ленц не то чтобы хочет просто отшить Грина, велеть заниматься своими делами, а его после собраний оставить, блядь, в покое, чтобы он дальше был в одиночку. Уладить это необходимо в более дипломатическом ключе. Плюс Ленц ловит себя на мысли, что нервничает из страха обидеть Грина. Не то чтобы он боится Грина в физическом смысле. И не то чтобы его заботит, что Грин окажется юэлловского или дэевского типа, из-за которого придется стрессово волноваться, вдруг он пойдет в Органы и настучит о местонахождении Ленца и все такое. Грин производит стойкое нестукаческое впечатление, а Ленц это уважает. В общем, ему не то чтобы страшно отшить Грина; скорее как-то нервно и не по себе.

Плюс Ленца беспокоит, что у него ощущение, будто Грину так или иначе будет по большей части все равно, и что Ленцу кажется, будто он нервно волнуется и стрессует из-за того, о чем Грин бы и думать не стал, и Ленца в совокупности приводит в бешенство, что в голове он понимает: нервное волнение из-за того, как дипломатизировать Грина, чтобы тот оставил его в покое, – необязательная трата времени и нервов, но бросить волноваться все равно не может, отчего только возрастает, в свою очередь, чувство Бессилия, которое Ленц не в силах разрешить «Браунингом» и мясным рулетом, пока Грин продолжает гулять с ним до дома.

А шизоидные кошки со свалявшимся мехом, которые шастают возле Эннет-Хауса, дерганые, невротичные и пугающиеся собственной тени, – чересчур рискованные, потому как жилицы всегда выстраивают с ними сентиментальные отношения. А золотистые ретриверы Пэт М. равноэквивалентны правовому самоубийству. В субботу ок. 22:21 Ленц нашел миниатюрную птичку, лысую и тонкошеюю, которая выпала из какого-то гнезда и безуспешно хлопала крылышками на лужайке блока № 3, и в Хаус зашел с Грином, и там сбросил Грина с хвоста, и вернулся на лужайку № 3, и посадил пташку в карман, и пошел, и швырнул ее в мусоропровод в кухонной раковине на кухне, но все равно ощущал себя бессильным и с неразрешенными проблемами.

Не считая переднего кабинета Пэт Монтесян с эркером, заднего кабинета управдома размером с телефонную будку и двух спален в подвале для сотрудников с проживанием, ни на одной двери Эннет-Хауса нет замка, по предсказуемым причинам.



Начало ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»

Все, что есть шантажибельного в Родни Тане, директоре Департамента неопределенных служб США: его особая метрическая линейка. В запертом ящике шкафчика в ванной дома на Коннектикут-ав. на северо-западе округа Колумбия хранится особая метрическая линейка, и Тан каждое утро измеряет свой половой член, как по часам; с двенадцати лет; до сих пор. Плюс особая раздвижная дорожная модель линейки, для утренних измерений полового члена в дороге. У президента Джентла нет АНБ 228 как такового. Тан находится в метрополии Бостона из-за возможных последствий для НБ того, о чем Неопределенным службам впервые сообщили где-то позапозапрошлым летом одновременно и глава УБН, и председатель Академии цифровых искусств и наук, которые оба теперь переминаются перед ним с ноги на ногу, жулькая поля шляп. Этот несмотрибельный подпольный картридж с Развлечением, который, как сперва казалось, непредсказуемо всплывает в самых случайных местах: фильм с некоторыми, как ему дали понять на брифингах, так называемыми качествами, благодаря которым кто бы его ни посмотрел, не захочет больше ничего в жизни, кроме как посмотреть еще, и еще, и т. д. Он всплыл в Беркли, Сев. Калифорния, в доме киноакадемика и его сожителя, которые затем несколько дней не появлялись на назначенных встречах; и впредь, судя по всему, для любой существенной человеческой активности потеряны эти академик и сожитель, два копа, которых отрядили в дом в Беркли, шесть копов, которых отрядили, когда первые два копа так и не ответили на код-5, дежурный сержант и его напарник, которых отрядили вслед за ними, – всего семнадцать полицейских, санитаров и телепьютерных техников, пока смертельность того, за что цеплялся их взгляд, не стала очевидной для кого-то, кто догадался обойти дом и вырубить энергию в доме. Развлечение всплыло в Новой Иберии, Луизиана. В Темпе, Аризона, и в амфитеатре Исследований интертейнмента Государственного университета Аризоны были потеряны две трети посетителей авангардного кинофестиваля, прежде чем хладнокровный уборщик отрубил все здание. Дж. Джентла об этом явлении известили, только когда оно всплыло и вывело из строя ближневосточного атташе по медицине с дипломатическим иммунитетом и дюжину случайных жертв здесь, в Бостоне, Массачусетс, прошлой весной. Все эти люди госпитализированы. Смирные и здоровые, но пустые, словно выхолощенные на каком-то глубинном уровне рептильного мозга. Тан посещал их палаты. Смысл жизни пострадавших сузился до такого точечного фокуса, что их внимание не могли привлечь никакие занятия или события. По словам диагноста из Центра по контролю заболеваний, теперь их умственное/духовное состояние находилось на уровне мотылька. Картридж из Беркли испарился из хранилища вещдоков полицейского департамента Сан-Франциско, где впоследствии проведенная электронная микроскопия показала волокна фланели. УБН потеряло четырех полевых исследователей и консультанта, прежде чем там умыли руки и признали проблемы, связанные с попытками просмотреть конфискованный картридж из Темпе и объяснить смертельное очарование объекта, неразрешимыми. Только в самых категорических выражениях удалось отговорить Славного Крунера от попытки личного ознакомления с качествами фильма. Ни Центр по контролю заболеваний, ни профи индустрии развлечений не желали никоим образом участвовать в каких бы то ни было опытах с контролируемым просмотром. Три члена Академии ЦИН получили по почте ненадписанные копии, и теперь тому, кто додумался сесть и посмотреть, нужен слюноприемник на постоянной основе. Сообщения о том, что фильм снова всплывает в метрополии Бостона, остались неподтвержденными. Тана отрядили сюда отчасти для координации подтверждения. Еще есть особый карманный график в формате ежедневника, куда он заносит утренние измерения полового члена, ежедневно, хотя непосвященным содержимое маленького кожаного блокнота может показаться статистикой чего угодно. К настоящему моменту в попытках описать содержимое картриджа потеряны уже несколько подопытных субъектов ДНС – добровольцев из федеральной и военной пенитенциарных систем. Картриджи из Темпе и Новой Иберии конфискованы, на хранении. Умственно отсталый ефрейтор-социопат из Ливенворта, привязанный ремнями и снабженный электродами и головным самописцем, успел сообщить, что, оказывается, картридж начинается с увлекательного и грамотно поставленного кадра, в котором женщина в вуали входит во вращающиеся двери высокого здания и замечает в дверях кого-то еще – кого-то, из-за кого ее вуаль колышется от дыхания, – прежде чем умственное и духовное состояние субъекта резко ухудшилось до степени, когда даже почти смертельные разряды тока через электроды не могли отвлечь его внимания от Развлечения. Персонал Тана прошерстил дюжины досье, прежде чем пришел к выводу, что емкое название разведывательного сообщества для якобы порабощающего Развлечения – samizdat. ПЭТ принесенных в жертву субъектов показала вполне ординарную волновую активность, без завышенного показателя альфа, означающего гипноз или искусственно вызванный переизбыток допамина. Попытки расшифровать матрицу samizdatа без просмотра – включая анализ почтовых индексов, электронную микроскопию коричневых конвертов с защитой от ударов, сжигание и хроматографию ненадписанных коробок из-под картриджей, скрупулезные и раздражающие допросы пострадавших гражданских – предполагают вероятное местонахождение точки распространения где-то у северной границы США, с маршрутизирующими узлами в метрополии Бостона / Нью-Бедфорде и/или где-то на юго-западе пустыни. Канадская проблема США – в особой юрисдикции Агентства по антиантионанской 229 деятельности ДНССША. Так сказать. Вероятность участия Канады в распространении смертельно завораживающего Развлечения и привела в метрополию Бостона Родни Тана, его свиту и линейку.



Вечер понедельника, 9 ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»

По причинам, которые Пемулис, хоть убей, не вдупляет, Орто Стайс, похоже, сидел в кабинете доктора Долорес Раск и беседовал с ней сильно позже часов приема. Пемулис, проходя мимо, притормозил у двери.

– …ческая оценка, после нашей совместной работы по твоему страху веса, такова: причины твоих расстройств лежат, Орто, как и у многих мужчин и спортсменов, лежат в контрафобии.

– Боязнь линолеума? – ошибки быть не могло – из-за двери доносился плоский акцент Тьмы.

– На уровне предметов и проекции инфантильной всесильности, когда человек переживает магическое сознание в отношении связи его мыслей и поведения предметов с собственными нарциссическими желаниями, контрафобия представляет собой иллюзию обладания некоей силой или умением, дабы компенсировать какую-то подавленную внутреннюю травму, связанную, в свою очередь, с отсутствием контроля.

– Над линолеумом?

– Я предлагаю забыть о линолеуме и предметах в целом. В аналитической, к примеру, модели контрафобные реакции почти всегда относятся к типам травм предэдипальной стадии, на каковой катексис предметов – эдипальный и символический. Взять куклы и игрушки-фигурки маленьких детей.

– Дык не играю я ни в какие чортовы игрушки.

– Игрушка Джи-Ай Джо, или Рядовой Джо, как правило, катексируется как образ сильного отца, но при том отца-антагониста, «военного», где «рядовой» обозначает «рядовой страх» перед «оружием», которого эдипальный ребенок одновременно боится и жаждет, а «Джо» обладает созвучием с ЖКТ – хорошо известным медицинским акронимом для желудочно-кишечного тракта, со всеми сопутствующими анальными тревогами, которые на эдипальной фазе требуют подавления из-за желания контролировать кишечник, чтобы впечатлить или, так сказать, «покорить» мать – и куклу Барби можно рассматривать как крайне очевидно редуктивную и фаллоцентрическую редукцию матери до архетипа сексуальной функции и доступности, здесь Барби как образ эдипальной матери как образа.

– То исть я че, по-вашему, переоцениваю предметы?

– Я хочу сказать, лапидарно выражаясь, что существует очень юный Орто, с некоторыми очень реальными проблемами заброшенности, которому нужна забота и защита от старшего Орто вместо потворства фантазиям о всесильности.

– Слушьте, я не из этих, не из пидарных, но и чортовых Барби иксить не хочу, – затем голос Тьмы затих и надломился, когда он сказал что-то про свою кровать.

На ручке кабинета доктора Раск был прорезиненный непроводящий чехол, на самой двери – имя и степени доктора Раск, и вышивка с сердечком внутри сердца побольше и надписью курсивом «Защитить Внутреннее дитя сегодня», что маленькие дети в ЭТА находят озадачивающим и нервирующим. На Пемулисе, который на пути через вестибюль Админки по привычке сперва притормозил у запертой двери в тихий лазарет, а затем у двери Раск с полоской света внизу, был самый бесстыжий ансамбль, который он только смог придумать. Алые десантные брюки с зелеными цилиндрическими полосками по бокам. Штанины заправлены в лиловые носки в древних и ваще неклевых «Кларкс Воллабис» с грязными подошвами и налипшей ластиковой жвачкой. Под пиджаком английского покроя в фиолетово-коричневую клетку «оконная рама» – оранжевая водолазка из искусственного шелка. На плечах плетеные погоны энсина. На голове обычная фуражка, но с по-деревенски выгнутым козырьком. Он даже выглядел не столько бесстыже, сколько понищебродски. Дверь доктора Раск под ухом была холодной. Как раз когда Пемулис оторвался, по коридору Б прошел Джим Трельч и сказал, что Пемулис похож на похмелье. За дверью Раск призывала Стайса назвать свой гнев, и Стайс предлагал назвать гнев Горацием в честь покойной гончей его старика, которая угодила в какой-то капкан на койотов, когда Тьме было девять, и смерть которой выводок Стайсов в Канзасе бурно оплакивал. Старые «Воллабис» остались с неоконченного школьного обучения старшего брата Пемулиса и по периметру подошв были облеплены сопливыми ошметками грязной жвачки. Носки принадлежали

Дженни Баш, и она недвусмысленно дала понять, что получить обратно их хочет выстиранными. Клетчатые рукава пиджака были коротки на несколько сантиметров и обнажали жатые манжеты из ярко-оранжевого полиэстерового шелка.