Безлюдные земли

— Это заставило меня задуматься о тебе, — сказал Бергер. — «ВЛ» должно означать Вильям Ларссон. Остальное «плас. хир. Сауд.»? Пластическая хирургия в Саудовской Аравии?

— Да, — подтвердила Молли Блум. — Там выдающаяся пластическая хирургия, что, вероятно, может показаться странным с учетом ваххабизма и устройства общества, в котором женщинам запрещено водить машину. Но никаб может скрывать немало пластических операций. Поскольку это неофициально, это трудно проследить. Поэтому вопросительный знак.

— Но ты, наверное, докопалась до большего. Иначе не стала бы писать такую записку.

— Представь, с чего все началось. Хотя сейчас мы об этом на самом деле уже не успеем. Я чувствую, в контрольной комнате уже начали задавать вопросы.

— Черт, и что же будет дальше? — спросил Бергер.

— Честно говоря, не знаю. Я еще не знаю, не сообщник ли ты Вильяма Ларссона. Вы же были очень близки. Тобой может издалека управлять твой хозяин, Сэм Бергер. Ты был его единственным настоящим другом. Но нам пора заканчивать. Сиди тихо.

Она снова просунула руку под папку и за мгновение до того, как она нажала на пульт управления, замаскированный под смартфон, Бергер сказал:

— А я стал полицейским, потому что меня мучила совесть.

Молли Блум угрюмо усмехнулась, красная лампочка записывающего устройства мигнула. Тогда Блум произнесла громко и отчетливо:

— Ладно, это ничего не даст. Перерыв.





18




Вторник 27 октября, 18:43



Молли Блум смотрела, как его выводят. Когда Рой и его коллега Кент увели Сэма Бергера через вторую дверь, она спросила себя, что ушло вместе с ними. Ее карьера?

Она придвинула к себе фальшивый мобильный и опустила его в сумку, внутренне надеясь, что он сработал. Но все из «Виборг Детальист АБ» всегда работало. Иначе просто быть не могло.

Потом она посмотрела на настоящий мобильный. День выдался совершенно безумный. Часы говорили, что скоро семь. Молли Блум предположила, что и в сегодняшнюю ночь поспать ей не доведется. С другой стороны, она к этому привыкла, приспособила к этому свою жизнь. Она компенсировала свое непредсказуемое профессиональное расписание выверенным до мелочей распорядком в личной жизни.

И прямо сейчас надо было привести все в порядок. Порядок, структура. Она открылась Бергеру, но маловероятно, что он перескажет ее историю кому-то еще; отчасти потому, что ему и самому есть что скрывать, отчасти потому, что он находится под охраной. Казалось, что все держится только на Молли Блум.

Нет, не надо. Не сейчас. Только не свалиться в эту яму. Не в тот момент, когда еще неясен следующий шаг.

И все же она провалилась именно в эту яму.

Жизнь. Как же она пыталась это вытеснить. Вытеснить все. Как же она пыталась притвориться, что все нормально, что ничего примечательного в ее прошлом нет. Это удавалось: окончание учебного года, потом девятый класс, без Вильяма Ларссона, без мачо Самуэля Бергера, воплощения предательства. Все шло гладко, отличные оценки, дружеские отношения в классе, хорошие родители, никаких странностей.

Она так и не узнала, куда они делись, Вильям и Сэм. Они просто исчезли.

Молли Блум продолжала сидеть в комнате для допросов в самых секретных закоулках СЭПО в здании Управления полиции. Открыла свой компьютер и уставилась на экран. Перечитала материалы, официальные и неофициальные, не обнаружила ничего, чего не знала раньше.

Зато прошлое тянуло ее назад с непреодолимой силой.

Она сказала Бергеру правду: с того момента, когда ей удалось вырваться из лодочного домика, она не могла доверять никому в целом мире.

Был только один человек, на которого она могла положиться. Единственный в мире человек, которому она могла доверять, была она сама. Все держалось на Молли Блум. Никто другой не помог бы ей достичь в жизни благополучия. Не было ничего, на что она могла бы опереться.

Кроме нее самой.

Ее жизнь стала чудом контроля и самоконтроля. Она играла роль успешного человека, и ей удавалось это так хорошо, что она осознала, что у нее прирожденный талант к лицедейству. Еще в девятом классе она начала играть в театре, видимо, главным образом для того, чтобы держать свое подлинное «я» на расстоянии. Когда она после гимназии на авось пошла поступать в Театральную школу при Драматическом театре, ее приняли, и она оказалась там рекордно юной ученицей. Потом было участие в нескольких короткометражных фильмах, в студенческих работах. В последнем семестре она исполнила несколько крупнейших женских ролей мировой драматургии: Офелию, Марту. Ей предсказывали блестящее будущее. И она любила театр. Но ею начали овладевать другие силы. Ей уже было мало играть роли, ведь в итоге она не приближалась к справедливости. А ей от жизни хотелось именно настоящей справедливости. И она все яснее понимала, чего хочет, — она хотела стать полицейским. Хотела защищать мир от всех мыслимых разновидностей Вильяма Ларссона. И уж коль на то пошло, то и Сэма Бергера.

Она хотела защищать мир от несправедливости.

Проучившись в полицейской школе совсем недолго, она поняла, что в ней учат не совсем тому. Школа предоставляла вполне практические возможности: задерживать подозреваемых, ловить мерзавцев, — но что касается всевозможных моральных лабиринтов, пищи для ума было слишком мало.

Впервые после лодочного домика она не играла никакой роли. Она была полицейским. Сначала практикантом, потом ассистентом. Проходила обучение за обучением, переквалифицировалась в инспектора уголовной полиции. Ей не раз намекали, что ее прошлое делает ее крайне привлекательной для СЭПО, и очень скоро ее принял на работу лично Август Стен. Так она стала идеальным агентом. В этой должности она проработала почти десять лет. И понятно, что это истощало силы.

Время шло, а она все сидела в одиночестве за столом в допросной. Она так давно не спала, она так давно играла роль Натали Фреден. Это в самом деле ее вымотало. И время как будто догнало ее, вцепилось в нее, и она уснула перед компьютером, упав лицом на клавиатуру.

Когда спустя немало времени Молли прочитала гигантский документ, набранный ее головой, пока она спала, она задумалась на секунду, не был ли он посланием из самых глубин ее подсознательного.

Она понятия не имела, как долго спала, когда ее разбудил вой мобильного. В полусне она не смогла вспомнить, как ставила будильник.

Но это оказался не он.


Входящий звонок. Неизвестный номер. Как обычно.

Все значимые звонки поступали с неопределяемых номеров. The story of her life[5].

Она проснулась, быстро, как всегда. Всегда готова.

— Как дела? — спросил голос, который она узнала бы везде, который красной нитью проходил через всю ее жизнь. Вместе с тем ее немного беспокоило, что начальник отдела звонит посреди ночи. Ведь сейчас же середина ночи?

— Мы движемся в правильном направлении, Август, — осторожно произнесла она.

— Рад слышать, — сказал Август Стен. — Ты можешь подняться ко мне, Молли?

— Ты на работе? — воскликнула Блум.

— Случается всякое и на других флангах. Я здесь не ради тебя, если ты вдруг так подумала. Но я бы охотно воспользовался случаем провести брифинг, если я не прошу слишком много.

— Сейчас приду, — ответила она, встала и пожалела, что не может наморщить лоб. Она постояла и подумала с полминуты. Потом собрала все, что лежало на столе. Помедлила, держа руку в сумке. Ее внимание привлек фальшивый мобильный телефон. Она достала его, подержала в руке, положила в задний карман черных спортивных брюк, перебросила ремень сумки через плечо и направилась в коридор через контрольную комнату. Кент сидел, закопавшись по уши в видеозаписи допросов.

— Где Рой? — спросила Блум.

— Пошел отлить, — ответил Кент, поставив запись на паузу. — Мы не хотели тебя будить.

— Хорошо. Скажи ему, что мы сделаем перерыв на пару часов. Ты тоже выглядишь не бодро.

Кент бросил на нее взгляд, коротко кивнул и вернулся к просмотру.

Молли Блум совсем не понравился этот взгляд. В коридоре она свернула не налево, а направо и быстро дошла до другого лифта. До того, как он остановился, она сунула руку в задний карман, отодвинула одну из планок в потолке лифта и пристроила там фальшивый мобильный. Вернула на место планку и вышла наверху в здании Управления полиции. Дальше начался путь через кодовые замки, ближе и ближе к самому центру власти.

Часть здания, где располагалось начальство, выглядело совершенно пустым, пока Блум не свернула за угол в последний коридор. Там она заметила фигуру, исчезающую за дверью туалета. Единственное, что она успела разглядеть, было запястье с большими дайверскими часами.

Слишком многое встало на место, слишком быстро. Она была опытным агентом, привычным к принятию быстрых, импровизированных решений, и новая стратегия уже начала формироваться. В целом она была уже готова, когда Молли Блум постучала в дверь с табличкой «Начальник отдела Стен» и услышала ленивое жужжание отпираемого замка.

Август Стен, похожий на каменное изваяние, оторвался от монитора. Покликал мышкой, поднял очки на лоб и посмотрел на Молли Блум. Она сказала:

— Учитывая, как много всякого происходит на других флангах, в коридорах на удивление пусто. К тому же у тебя зубная паста в уголке рта.

Стен инстинктивно потер левый уголок.

— В правом, — уточнила она.

Он наморщил нос и пристально на нее посмотрел. Потом вытер правый уголок рта.

Там не было никакой зубной пасты.

— Другими словами, ты приехал сюда в крайней спешке, — констатировала Блум. — Почему?

— Я почувствовал, что нам надо поговорить.

— О чем?

— О последнем допросе. Ты сильно нажала на Бергера.

— Мне казалось, в этом наша цель.

— «А они наверняка жаждут вернуться к отцу — серийному убийце» было, пожалуй, перебором.

— Ты вряд ли примчался сюда из дома в это время суток, чтобы обсудить неудачный выбор слов, Август.

— Это так, Молли, — признал Стен, пристально глядя на нее. — Я примчался сюда, потому что наше записывающее устройство, похоже, выведено из строя. Такие вещи выводят из строя и меня. Возможно, даже сильнее. Мы же как-никак служба безопасности. И если что-то выводит из строя наше оборудование, это создает явную угрозу государственной безопасности.

— Что ты имеешь в виду?

— Должен признать, что в этом долгом молчаливом разглядывании друг друга в конце допроса есть нечто пикантное. Абсолютная тишина. Что бишь ты ему сказала? «А теперь мы просто будем сидеть и смотреть друг на друга, пока ты не скажешь правду, подонок. И мне плевать, даже если это займет полчаса». И потом вы действительно сидите больше десяти минут и просто смотрите друг на друга. А дальше ты заканчиваешь допрос фразой «Ладно, это ничего не даст. Перерыв». Очень эффектно. Теперь он знает, что наше терпение безгранично.

— Почему мне кажется, что в твоем голосе звучит ирония?

— Потому что так и есть, — ответил Стен и развернул монитор. Он кликнул мышкой и внимательно посмотрел на освещенное экраном лицо Блум.

Перед ней на экране появился довольно длинный отрывок записи, где она и Бергер сидят и смотрят друг на друга. Прошло полторы минуты, потом картинка дернулась, позы Бергера и Блум резко изменились, они вели себя куда более активно. Из компьютера раздались голоса.

Молли Блум сказала: «…теперь вернется, с восстановленной внешностью, но с более чем когда-либо искореженной душой. И с никому не знакомым лицом».

Сэм Бергер сказал: «Я понимаю, почему ты хотела наказать меня. В моей жизни нет ничего, в чем я раскаиваюсь больше, чем тот момент, когда я убежал…»

Запись резко оборвалась, Бергер и Блум так же резко вернулись к прежним позам.