Безлюдные земли
Часть 38 из 61 Информация о книге
— Да, вы же знаете о той ночи все. Брандт горько усмехнулся и покачал головой. — Вы не самый чувствительный полицейский из тех, кого я повстречал за это время. — Зато, возможно, самый спешащий. — Вряд ли Эмме есть куда спешить. Да и мне тоже. — Возможно, спешить надо куда сильнее, чем вы думаете… — Напряженным. На грани срыва. — Лицо? — Камеры наблюдения ведь имеют не очень высокое разрешение. Она выглядела бледной и очень, очень напряженной. Моя малышка… Брандт умолк. Блум ждала. Чувствовала комок в горле. Однажды ночью двадцать три года назад она шла по этому мосту. Тогда не было никаких ограждений, только перила высотой чуть больше метра. Она остановилась на восточной стороне, посмотрела на город и вдруг почувствовала, что смысл все еще может вернуться в ту жизнь, которую отнял у нее Вильям Ларссон. Пусть даже и не сразу. — Ужас, — сказал Брандт. — Ужас от бессилия. — Бессилия против суицидальных наклонностей? — Мы были очень близки. А потом она отдалилась. Было ужасно видеть это. Мама Эммы умерла раньше. Мы остались с ней вдвоем. — Почему она отдалилась? — Я так до конца и не понял. Думаю, происходило много чего-то дрянного в школе, но она об этом молчала, замкнулась в себе. — Вы об этом бессилии и говорили? — Да. Против ада травли. * * * Через несколько минут они уже ехали на юг. Бергер снова был за рулем. Спустя некоторое время он сказал: — Невозможно себе это представить. Каково это — иметь дочь, которая так немыслимо целеустремленно расстается с жизнью. — И останавливается. Останавливается в тот момент, когда собирается сделать последний шаг. — Ты думаешь, Эмма Брандт стала шестой жертвой Вильяма? — Праздник середины лета в этом году, — сказала Блум. — Ровно посередине между Юнной Эрикссон и Эллен Савингер. Да, именно так я и думаю. В принципе всех, кто прыгает с моста Вестербрун, обычно находят, раньше или позже. Эмма Брандт оказалась исключением, ее тело исчезло. А прошло уже четыре месяца. — То есть ты думаешь, что у нас теперь есть семь жертв? — Да, — ответила Молли Блум, глядя на залив. — Это мои самые сильные кандидаты. — Но чтобы Вильям Ларссон, над которым жестоко издевались, отыгрался на Эмме Брандт, которую тоже травили в школе? Это кажется странным. — А как он ее нашел? Откуда знал, что она планирует покончить с собой? Я не утверждаю никаких истин, я ищу вероятности. Похоже, что Вильям во всех случаях был хорошо осведомлен. Он похитил Аишу Пачачи в последний день учебы и Эллен Савингер сразу после окончания школы. Оставил массу фальшивых улик в случае с Сунисой Петвисет. Ему удалось забрать Юлию Альмстрём посреди ночи из дома в Вестеросе. Каждому похищению, вероятно, предшествовало серьезное изучение всех обстоятельств. — И никаких доказательств, — сказал Бергер, сворачивая через развязку с Нюнесвеген на Тюресёвеген. — Куда мы едем? — спросила Блум. — Много будешь знать, скоро состаришься. 23 Среда 28 октября, 15:13 Не успев заметить, как проехали несколько районов, они оказались на улице Лупинстиген в пригороде Вендельсё. Бергер припарковался около лечебницы Вендельсёгорден для больных деменцией. Блум наморщила нос, но ничего не сказала. Она молча проследовала за ним на последний этаж. Он постучал в дверь без какой-либо таблички. Ответа не последовало. Наконец, откуда-то появилась медсестра и спросила: — Вы ищете Алисию? Бергер прочитал ее имя на бейджике и сказал: — Здравствуйте, Мия. Да, мы ищем Алисию Ангер. Она здесь? — Наверняка, — ответила Мия Арвидссон, отпирая дверь. — Она нигде больше не бывает. Бергер остановил ее, когда она собиралась распахнуть дверь. — Не поможете, вкратце описав ее состояние? — Полиция? — спросила медсестра и украдкой усмехнулась. — Удачи. — «Удачи», стало быть, означает, что она в плохом состоянии? — Скажем так: надо иметь некоторое терпение, чтобы дождаться мгновений, когда ее сознание проясняется, — сказала Мия Арвидссон и настежь открыла дверь. — С другой стороны, к этому надо быть готовым. Старая женщина сидела в кресле-качалке и оказалась не очень-то и старой, просто не от мира сего. Они подождали, пока медсестра удалится. Бергер представился и представил Блум, назвав имена, открывавшие простор для фантазии. Потом сел в кресло напротив женщины, а Блум со скептическим видом осталась стоять возле стены, скрестив руки на груди. Бергера заворожила свобода и возможности языка, которые появляются, когда все ограничения исчезают. Он понимал слова, которые произносила пожилая женщина, но связь между ними оставалась в высшей степени неочевидной. Трагично было то, что ей было всего шестьдесят шесть, ее звали Алисия Ангер, она была тетей Вильяма Ларссона, и, судя по всему у нее наблюдалась тяжелая форма болезни Альцгеймера. Он предпринял еще одну попытку: — Вы много общались с вашей сестрой Стиной, когда она была беременна? Это было почти сорок лет назад. — Второе дыхание вырывало иногда серые крупицы правды у малышки Аделии. Добрая сестра, та, у которой борода, говорит, что архивариусы едят муравьиные яйца. Ежеквартально. Ты тоже, Гундерсен, особенно ты. — Гундерсен? — Ты тоже. И твои ноги валькирий. На которых ты сбегаешь. Ты был храбр в бою, но не в жизни. Как Ангер. — Ангер, ваш муж? — Он сбежал. От меня. Я сохранила его имя просто из вредности. Думаю, он от этого и умер. Вдруг фразы стали связными. Может быть, наступил момент просветления? — Вы помните, как ваша сестра Стина ходила с большим животом? — В нашем роду не бывает детей. Бергер ненадолго онемел, размышляя над нюансами этого высказывания. Потом пришел в себя и спросил: — Но Вильям был исключением, не так ли? — Бедняга Вильям, — сказала Алисия Ангер, прекратила качаться и оказалась в конце семидесятых. — Он был лучшим доказательством того, что роду Ларссонов не надо иметь детей. А ты сбежал, когда увидел его. — Я сбежал? — Сам знаешь. Ты сбежал даже еще до того, как увидел его. — И я никогда не видел сына? — наугад спросил Бергер. — Увидел бы — умер бы. Его лицо… — Когда вы видели меня в последний раз? — Ты нагло врешь. Я никогда не видела тебя. — Но Стина рассказывала обо мне. — Может быть, не рассказывала. Ее тошнило. Рвало. — И что же вы от нее узнали? Что я был храбр в бою, но не в жизни? — Спасибо, я и сама это поняла. Какая же ты мразь. Мразь, подумал Бергер, чувствуя, как забилось сердце.