Безлюдные земли

Четверг 29 октября, 07:02



Они ждали его. И оно не замедлило появиться.

Началось с постепенно меняющейся поверхности воды. Мир с трудом поднимался из тьмы, раскалываясь на две части, пока алой заре не удалось отделить верх от низа, небо от воды. Из щели между ними просочился яркий свет и разлился по заливу.

Они стояли на мостках, поспав пару часов. Бергер ощупывал свою перебинтованную левую ладонь и чувствовал, что Блум наблюдает за ним.

— Что случилось, когда ты сбежал? — спросила она. — Тогда. Двадцать три года назад.

Бергер покачал головой и сказал:

— Когда я пробежал через траву несколько десятков метров, твой крик смолк. И даже тогда я не повернулся. Я побежал домой, поджав хвост, спрятался. В принципе нет ничего более подозрительного, чем подросток, преувеличенно изображающий нормальность. Но мои родители ничего не заметили.

— А Вильям?

— Я просто избегал его. До конца семестра. И я так и не узнал, кто ты. Я ведь не разглядел тебя достаточно ясно.

— Думаешь, он нас возненавидел?

Бергер посмотрел на неожиданно быстро поднимающееся солнце и сказал:

— Чтобы что-то понять, нужно поставить себя на место Вильяма. Мы говорим о матери и сыне, которым приходилось переезжать из Хувудсты, Хессельбю, Стувсты, Бандхагена, потому что сына очень жестоко травили. Он с его бугристым лицом боролся с жизнью, прикипел к своим часам, несмотря на то, что ад вокруг него расступался снова и снова. В конце концов что-то сломалось. Может быть, после того снежка, кинутого вами в часы, которые он мне показывал, а может быть, причина в чем-то еще.

— Снежок. Его кинула не я.

— Но ведь ты там была? Ты же была в той компании, когда что-то сломалось? Он любил часы, покуситься на них означало задеть самое святое. Он обожал наручные часы, карманные часы, стенные часы, но тогда он занимался возведением самого сложного, башенных часов. Хотя башни и не было. Только лодочный домик. И он начал модифицировать их механизм для мести. То, что там оказалась ты, Молли, всего лишь случайность.

— Но не сейчас. Сейчас все не случайно.

— Разве что на совсем другом уровне. Когда он показывал мне часы, он хотел, чтобы им восхищались, чтобы его заметили благодаря его умениям. Он хотел поделиться. Раз он опять этого хочет, в каком-то смысле, он уже погиб. Когда человек подвергается тому, чему подвергался он, остается два выхода. То, что не убивает, закаляет. А кто становится убийцей, уже мертв.

— Ты хочешь сказать, что он совершает это все вместо самоубийства?

— Потому что он, очевидно, не закалился правильным образом.

— А какой образ был бы правильным?

— Не знаю. Прощение — не моя область.

— Ты имеешь в виду, что это было бы единственным выходом?

— Может быть. Научиться у зла, чтобы понять его и суметь противостоять ему, внутри и снаружи. Самому мне это не удалось.

— Я тоже не простила. Как людям это удается?

— Но ты смогла двигаться дальше.

— Играя собственную жизнь, да.

— Кажется, это единственное, чем занимаются люди, — фыркнул Бергер. — Когда я был сыном, я играл роль сына. Когда я стал отцом, я играл роль отца. Когда-нибудь сыграю роль старика. Потом буду играть роль мертвеца, черт возьми.

— Но не роль полицейского.

— Не думаю, что я когда-нибудь играл роль полицейского. А ты?

— Это единственная роль, которую я никогда не играла.

Они постояли еще немного. Заря сменилась утренним светом, который безудержно разливался над Эдсвикеном. День пришел. Вопрос в том, что за день.

— В любом случае эта роль, вероятно, скоро будет доиграна, — сказал Бергер.

Блум медленно кивнула, но потом покачала головой. Потом зашла в дом. Бергер подождал какое-то время и пошел следом.

Он смотрел, как она натягивает на себя верхнюю одежду и пьет протеиновый коктейль, проверяя записи камер наблюдения за вчерашний день. Экран был поделен на четыре равные части, четыре точки обзора в окрестностях дома, и ни в одном кадре не происходило ровным счетом ничего.

— Спокойная ночь, — подытожила Молли, застегивая молнию на спортивной куртке.

Она окинула скептическим взглядом Бергера, надевающего свой старый пиджак.

— Мы просто на редкость разные люди, — констатировала она и вышла.


Бергер догнал ее у забора.

— Я поведу, — сказала она и протянула руку. Он положил туда ключ от машины, у него все равно не было ни малейшего желания всю дорогу до Кристинехамна вести украденную «мазду» 94-го года с фальшивыми номерами.

На протяжении двухсот пятидесяти километров удалось обойтись почти без дождя. За всю дорогу они только один раз обменялись заслуживающими упоминания репликами.

— Расскажи об альпинизме, — попросил Бергер.

— Об альпинизме? — переспросила Блум. Машина вильнула в сторону на трассе около Эребру, раздражающей ограничением скорости в девяносто километров в час.

— Кажется, это страсть всей твоей жизни.

— Ты всерьез намерен поговорить о моей жизни?

Он рассмеялся и сказал:

— Ладно, плюнь. Просто это немного несправедливо.

— Что именно?

— Я знаю тебя как Натали Фреден намного лучше, чем как Молли Блум. В то время как ты глубоко копалась в жизни неизменно одинакового Сэма Бергера.

Ему показалось, что гладкий лоб прорезала морщинка. Хотя вероятнее всего, это была иллюзия из-за внезапно выглянувшего из-за облаков солнца.

— Да, — наконец, сказала она. — Мне нравится альпинизм.

— Я думаю, что человеку, внедряющемуся в банды, логично было бы расслабляться, занимаясь чем-нибудь, совсем не напоминающим о работе. Может быть, плести кружева. Или разводить герань.

— Ты считаешь, что альпинизм похож на мою работу?

— А разве нет? Ведь и там и там нужен сильнейший контроль на грани бездны?

— В каком-то смысле да, — согласилась она. — Но когда я свисаю с вершины, окруженная бесконечной природой, единственное, что я ощущаю, это огромная и мощная свобода.

Он кивнул.

— А я боюсь высоты. К тому же не очень полагаюсь на себя. У меня могла бы появиться шальная мысль просто отпустить веревку.

— И ты тоже расскажи о часах.

Он улыбнулся.

— Часы дают мне спокойствие. Есть что-то неподражаемое во взаимодействии всех этих маленьких шестеренок. Я ухожу в другой мир и черпаю в нем силы. Там время всегда одинаковое. Спокойное и простое. Благодаря сложности.

— Это странным образом напоминает альпинизм.

— Альпинизм с защитной сеткой внизу, — сказал Бергер.

После этого они молчали до Кристинехамна.

В углу площади Сёдра под усиливающимся дождем сидела угрюмая девочка. Через ее слишком тонкую одежду просвечивали татуировки. Заглянув в машину, она очень подозрительно посмотрела на Молли.

— Сандра? — спросил Бергер.

— М-м-м, — ответила девочка. — А это кто?

Блум достала свое насквозь поддельное удостоверение и сказала:

— Садись на заднее сиденье.

— Не стоило бы, — ответила та. — Ведь именно это сделали Юнна с Симоном.

— Ты тогда не была в Австралии? — спросил Бергер. — Не переживай, мы из полиции. Мы просто хотим с тобой поговорить. Вчера по телефону ты упомянула о тайнике…

Сандра глубоко вздохнула и села в машину. Блум медленно отъехала и остановила машину на парковке неподалеку.

— Наша пещера, — сказала Сандра. — Это был наш тайник, когда мы были маленькими. Но я не знаю, показала ли она его Симону.

— Вы очень дружили в детстве? — спросила Блум.

— Да, мы пару лет жили в одной приемной семье. В пещере мы прятались от всего мира. А потом Юнне пришлось переехать, и мы встречались не так часто. Симона я видела всего пару раз.

— Могла ли она показать пещеру Симону?