Безмолвный крик

Раньше она уже ужинала у Рэтбоуна дома, но всегда в присутствии Монка и всегда с целью выработки общей стратегии по какому-нибудь делу. Несколько раз ее приглашали на обед и в дом отца Оливера на Примроуз-Хилл, но сейчас из приглашения Рэтбоуна она поняла, что ужинать они будут в каком-то заведении – так и полагалось, если на встречу не приглашался кто-то еще.

Кэб остановился возле очень приличной гостиницы; лакей тотчас открыл дверцу и протянул руку, помогая ей выйти из экипажа. Эстер проводили в небольшой обеденный зал, где уже ждал Рэтбоун.

Адвокат, стоявший перед камином, обернулся на звук шагов. Он был в строгом черном костюме и белоснежной рубашке; светлые волосы блестели в огнях люстры. Рэтбоун встретил Эстер улыбкой, а когда она достигла центра зала и дверь за ней закрылась, пошел навстречу и взял ее руки в свои.

На ней было серое с голубым платье строгого покроя, но Эстер знала, что оно сочетается с цветом ее глаз и волевым, умным лицом. Оборки всегда смотрелись на ней нелепо и не годились ни по стилю, ни по характеру.

– Спасибо, что приехали так быстро, – тепло сказал Рэтбоун. – Конечно, это не по-джентльменски – воспользоваться возможностью увидеть вас ради чистого удовольствия, а не в связи с каким-нибудь сложным делом, вашим или моим. Рад сообщить, что все мои текущие дела – простые судебные тяжбы, совсем не требующие никакого расследования.

Эстер не поняла, содержался ли здесь намек на Монка или он просто констатировал, что в этот раз они ужинают вместе только ради встречи друг с другом. Для Рэтбоуна это было весьма серьезное отклонение от правил. Прежде он вел себя крайне осмотрительно и скрытно во всем, что касалось частной жизни.

– И у меня нет трудностей, которые могли бы заинтересовать вас. Боюсь, сейчас их у меня вообще нет! – ответила она с улыбкой и сделала движение, чтобы высвободить руки. Рэтбоун тут же отпустил их и, не спеша подойдя к креслам возле камина, предложил ей одно, а сам уселся в другое.

Зал был симпатичный, уютный и уединенный, но без претензий на интимность обстановки. В любой момент мог кто-нибудь зайти, и они слышали болтовню, смех и звон фарфора в соседнем зале. В камине жарко пылал огонь, и от мебели розоватых и сливочных тонов исходило приятное свечение. Отблески играли на полированном дереве бокового стола. На главном, накрытом скатертью столе уже стоял хрусталь и лежали серебряные приборы на двоих.

– Хотите трудностей? – с удивлением спросил Рэтбоун. Глаза его, необычайно темные, пристально смотрели на Эстер.

Казалось бы, такой взгляд должен был смутить ее, но хотя смущение и присутствовало, Эстер бесспорно ощутила приятное, так что даже щеки зарделись, волнение и на миг потеряла контроль над собой. Словно что-то мягко коснулось ее.

– Мне бы очень хотелось, чтобы схватили и наказали злоумышленников, – пылко начала она. – Это один из самых ужасных случаев, какие я видела. Раньше мне казалось, что я умею находить какой-то смысл в происходящем, но это просто звериная жестокость.

– Что случилось?

– На молодого человека и его отца совершили нападение в Сент-Джайлзе и безжалостно избили. Отец погиб, а молодой человек, за которым я ухаживаю, получил тяжелые травмы и лишился речи. – У Эстер прервался голос. – Я стала свидетельницей его ночных кошмаров, когда, по всей видимости, он заново переживает весь ужас случившегося. Корчится во сне, бьется в истерике, снова и снова пробует закричать, но не может издать ни звука. Очень страдает от болей, но его душевные терзания и вовсе невыносимы.

– Простите, – произнес Рэтбоун, серьезно глядя на нее. – Должно быть, видеть такое очень трудно. Вы в состоянии ему помочь?

– Немного… я надеюсь.

Он тепло улыбнулся, потом наморщил лоб.

– Что они делали в Сент-Джайлзе? Если люди могут нанять медсестру для сына, то не живут там и даже в гости не ходят в такое место.

– О, конечно, нет! – воскликнула Эстер, на секунду оживляясь. – Живут они на Эбери-стрит. Мистер Дафф состоял старшим партнером в конторе по сделкам с недвижимостью. Я понятия не имею, что они делали в Сент-Джайлзе. Это одна из загадок, над которой бьется полиция. Кстати, расследование ведет Джон Ивэн. Мне странно делать вид, словно мы с ним не знакомы.

– Уверен, так лучше, – согласился Рэтбоун. – Жаль, что у вас столь неприятный случай. – Слуга оставил графин с вином, и Оливер предложил Эстер попробовать; она согласилась, он налил полный бокал, передал ей, а затем поднес свой к губам в безмолвном тосте.

– Полагаю, у вас многие случаи так или иначе оказываются тяжелыми?

Раньше она об этом не думала.

– Да… наверное, многие. Либо пациент очень болен и видеть его страдания почти невыносимо, либо болен не очень, и я, не сталкиваясь с трудностями, не чувствую себя по-настоящему нужной. – Неожиданно Эстер рассмеялась – на этот раз весело. – На меня не угодишь!

Рэтбоун наблюдал, как огонь просвечивает сквозь вино в бокале.

– Вы уверены, что хотите продолжать работу по уходу за больными? Рассмотрим идеальную ситуацию: не будь нужды в заработке, разве вам не захотелось бы заняться больничной реформой, как вы раньше намеревались?

Эстер замерла, глядя на граненый хрусталь бокала в своих руках. В камине потрескивали пылающие поленья. Рэтбоун не смотрел на нее. Быть может, в его словах нет никакого скрытого смысла? Нет… конечно, нет! Даже смешно думать об этом. Это на нее так подействовали тепло камина и вино.

– Я не думала об этом, – ответила она, стараясь говорить легко и беззаботно. – Боюсь, реформа окажется весьма медленным процессом, а я не обладаю влиянием, чтобы заставить кого-то слушать меня.

Рэтбоун поднял голову и посмотрел на нее своими мягкими, почти черными в свете люстры глазами.

Эстер тут же прикусила язык. Фраза прозвучала так, словно она намекала на превращение во влиятельную особу через… через… А может, и не прозвучала. Меньше всего она думала про это. Это было бы не просто смешно, но и грубо! Эстер почувствовала, что у нее горят щеки.

Встав из-за стола, она отвернулась. Надо побыстрее что-то сказать, но слова должны быть правильные! Спешкой можно лишь усугубить ситуацию. Наговорить лишнего так легко…

Оливер поднялся вслед за Эстер и сейчас стоял сзади; он находился к ней ближе, чем когда они сидели за столом, и она остро ощущала его присутствие.

– Такими талантами я не обладаю, – сказала мисс Лэттерли, тщательно взвешивая слова. – Они имеются у мисс Найтингейл. Она блистательная администраторша и спорщица. Умеет добиваться своего, убеждать людей в своей правоте и никогда не сдается…

– А вы? – с усмешкой в голосе произнес Оливер. Эстер уловила интонацию, но не оглянулась.

– Конечно, нет, не сдаюсь.

Можно было этого не говорить: у них имелись общие воспоминания, подтверждающие, что Эстер говорит правду. Они вместе сражались против лжи и насилия, суеверия, страхов и невежества. Лицом к лицу встречались со всякого рода силами тьмы и если не могли предотвратить трагедию, то по крайней мере прокладывали дорогу правосудию. Единственное, чего они никогда не делали, – не сдавались.

Теперь Эстер повернулась к нему лицом. Оливер стоял всего в ярде от нее, но она уже знала, что он сейчас скажет, и даже улыбнулась в ответ на его усмешку.

– Я выучила некоторые уловки, подмеченные у бывалых солдат. Предпочитаю сама выбирать поле боя и сражаться своим оружием.

– Браво, – негромко ответил он, изучающе глядя на нее.

Секунду Эстер еще стояла, затем подошла к столу и села, отметив, как необычайно эффектно легли складки юбок. Она чувствовала себя элегантной и женственной, оставаясь при этом сильной и решительной. И все еще ощущала его взгляд, но теперь он не вызывал у нее неловкости.


Вошедший слуга объявил первую перемену блюд.

Рэтбоун утвердительно кивнул; блюда внесли и разложили по тарелкам.

Эстер улыбалась ему через стол и чувствовала легкий внутренний трепет, удивительно теплый и приятный.

– Что это за дела, не требующие расследования, которыми вы занимаетесь? – спросила она. На секунду на ум пришел Монк. Мог ли Рэтбоун намеренно выбрать дела, где его помощь не требуется? Или думать так неприлично?

Оливер опустил взгляд в тарелку, будто тоже вспомнил о Монке.

– Гражданский иск об отцовстве, – ответил он со слабой улыбкой. – Там действительно почти нечего доказывать. Дело в основном сводится к ведению переговоров, а их цель – не допустить скандала. Упражняемся в дипломатии. – Он снова поднял на нее искрящийся смехом взгляд. – Прилагаю усилия, чтобы с достаточной точностью определить обоснованность взаимных претензий, умерить аппетиты и предотвратить начало боевых действий. Если преуспею, то вы никогда не услышите про это дело. Просто произойдет передача очень крупной денежной суммы. – Рэтбоун пожал плечами. – Если же нет, разразится самый громкий скандал со времен… – Он вздохнул и состроил скорбное лицо, едва удерживаясь от смеха.

– Со времен принцессы Гизелы[8], – закончила за него Эстер.

Оба расхохотались. За этим смехом скрывалась масса воспоминаний: он пошел на страшный риск, она боялась за него, старалась изо всех сил и в конце концов добилась правды, хотя репутация Рэтбоуна пострадала. Его оправдали – пожалуй, это лучшее, что можно сказать о том деле, а правда – по крайней мере значительная ее часть – вышла на свет. Но оказалось, что множество людей предпочли бы эту правду не знать.

– Выиграете? – спросила Эстер.

– Да, – твердо ответил Оливер. – Это дело я выиграю… – Он запнулся.

Внезапно Эстер захотелось, чтобы Рэтбоун не произносил слов, готовых сорваться с его языка.

– Как ваш отец? – спросила она.

– Хорошо, – слегка упавшим голосом ответил он. – Только что вернулся из поездки в Лейпциг, где встретился с массой интересных людей и, как я понимаю, по полночи проводил с ними за разговорами о математике и философии. Все очень по-немецки. Приехал невероятно довольным.

Эстер заметила, что улыбается. Генри Рэтбоун с каждым разом нравился ей все больше и больше. Она была счастлива в те вечера, что провела в его доме на Примроуз-Хилл. Двери особняка открывались на длинную лужайку с яблонями по дальнему краю, а за изгородью из жимолости располагался фруктовый сад. Ей вспомнилось, как однажды они с Оливером шли в темноте по траве. Говорили о разных вещах, не связанных с делами – о личном, об убеждениях, надеждах и чаяниях. Казалось, это было так недавно… Тогда она испытывала то же чувство доверия и товарищеской легкости в общении. Но теперь что-то изменилось; добавилось некое чувство, поставившее их отношения на грань, за которой принимаются решения. Эстер сама не знала, хочет ли этого и готова ли к ним.

– Я рада, что у него все хорошо. Прошло так много времени с тех пор, как я куда-то ездила…

– Куда бы вы хотели отправиться?

Эстер тут же подумала о Венеции, а потом вспомнила, что туда совсем недавно ездил Монк с Эвелиной фон Зейдлиц. Ей сразу расхотелось. Взглянув на Рэтбоуна, она уловила в его глазах понимание и, возможно, отблеск печали, отголосок какой-то потери или боли.

Это огорчило ее и вызвало желание поднять Оливеру настроение.

– В Египет! – с энтузиазмом воскликнула она. – Я только недавно узнала об открытиях синьора Бельцони… полагаю, узнала несколько запоздало. Но мне так хотелось бы подняться вверх по Нилу! А вам? – О господи! Опять она за свое… слишком прямолинейно и ужас как неловко! И уже не возьмешь слова обратно… Эстер снова ощутила, как щеки заливает румянцем.

На этот раз Рэтбоун громко расхохотался.

– Эстер, дорогая моя, вы не меняетесь! Я никогда не могу угадать, что вы скажете или сделаете в следующий момент. А порой вы прозрачны, как солнечный весенний день… Расскажите мне, кто такой синьор Бельцони и что он открыл.

Она принялась рассказывать, поначалу с запинкой, припоминая то, о чем говорил Артур Кинэстон, а потом Рэтбоун начал задавать вопросы, и беседа снова потекла легко и непринужденно.

Уже ближе к полуночи они расстались возле экипажа Рэтбоуна, остановившегося у дома на Эбери-стрит. Туман рассеялся, стояла ясная ночь, сухая и ужасно холодная. Предложив руку, Оливер помог ей сойти, поддерживая другой рукой на обледеневшей брусчатке.

– Благодарю вас, – сказала Эстер, имея в виду не только эту любезность.

Проведенный вечер стал островком тепла, физического и душевного; на несколько часов она забыла о разного рода страданиях и необходимости бороться с ними. Они говорили о замечательных вещах, вместе восторгались, смеялись, фантазировали.

– Благодарю вас, Оливер.

Он крепко взял ее за руку, привлек к себе, наклонился и нежно поцеловал в губы – осторожно, но без малейших колебаний. Она даже не нашла в себе сил отстраниться, хотя в первое мгновение хотела. Поцелуй оказался удивительно сладостным и приятным, и даже когда Эстер поднималась по ступеням, зная, что он стоит и смотрит ей вслед, счастье так и струилось по жилам, наполняя все ее существо.





Глава 5




По мнению Ивэна, дело Даффов запутывалось все сильней. Он приказал художнику нарисовать некое подобие портретов Лейтона Даффа и Риса, и они с Шоттсом показывали их жителям Сент-Джайлза в надежде, что кто-то узнает потерпевших. Конечно, двое мужчин с разницей в возрасте в целое поколение должны были броситься в глаза. Полицейские обошли процентщиков, держателей борделей и публичных домов, постоялых дворов и ночлежек, игорных притонов и пивных, побывали даже на чердаках, где работали фальшивомонетчики, и в просторных подвалах, где торговцы краденым хранили свой товар. Никто и виду не подал, что увидел знакомые лица. Даже обещания вознаграждения ничего не дали.

– Может, они пришли сюда впервые? – уныло предположил Шоттс, поднимая воротник, чтобы защититься от снегопада. Уже почти стемнело.

Они шагали, наклонив головы против ветра; Сент-Джайлз остался позади, и полицейские свернули на север, в сторону Риджент-стрит, ярких огней и оживленного движения. – Даже не знаю, у кого еще спрашивать.

– Думаешь, они лгут? – задумчиво спросил Ивэн. – Это было бы естественно, поскольку Даффа убили. Никто не хочет связываться с убийством.

– Нет. – Шоттс ловко обогнул лужу. Мимо прогрохотала тележка зеленщика; возница сгорбился, наполовину спрятавшись под одеялом; на полях его высокой шляпы уже начал скапливаться снег. – Я вижу, когда по крайней мере некоторые из этих прохвостов врут. Может, они все-таки попали сюда случайно, заблудились?

Ивэн не потрудился ответить. Версия Шоттса того не стоила.