Безмолвный крик

Тот не слышал – ибо все еще спал, погрузившись в какое-то зловещее, доступное только ему сновидение.

– Рис! – позвала она еще громче. – Проснись! Проснись, ты дома, в безопасности!

Но он продолжал издавать безмолвный крик, извиваясь в постели. Рис не видел и не слышал Эстер – он находился где-то в узком переулке, в Сент-Джайлзе, перед его глазами проходили картины схватки и убийства.

– Рис! – властно крикнула мисс Лэттерли и протянула руку, коснувшись запястья больного. Она готовилась, что он ответит ударом, если сочтет ее участницей нападения. – Прекрати! Ты дома! Опасности нет! – Схватив за запястье, она встряхнула его. Тело Риса оцепенело, мышцы свело судорогой. Его ночная рубашка насквозь промокла от пота. – Проснись! – снова закричала она. – Ты должен проснуться!

Его начало сильно трясти, так что кровать заходила ходуном. Потом Рис медленно откинулся, содрогаясь от беззвучных рыданий; слезы хлынули, заструились по лицу, и он судорожно вздохнул.

Сейчас Эстер ни о чем не думала; она села на кровать, положила ладони на плечи больного, принялась осторожно поправлять его густые черные волосы, убирая их со лба и укладывая вдоль шеи.

Так она просидела долго, сколько – сама не знала. Наверное, не меньше часа. Потом отвела руки, отстранилась от него и встала. Надо было сменить сырое, измятое постельное белье и удостовериться, что он в припадке не сорвал и не сдвинул повязки.

– Я принесу чистое белье, – тихо сказала Эстер. Ей не хотелось, чтобы Рис подумал, что она уходит совсем. – Вернусь через минуту или две.

Возвратившись, Эстер увидела, что он смотрит на дверь, ждет ее. Положив белье на кресло, она подошла к постели, передвинула Риса на один край, чтобы сменить белье, начав с другого. Это оказалось непросто, но Рис не смог бы самостоятельно перебраться в кресло из-за слабости.

Она не знала, какие внутренние повреждения он растревожил, какие раны, которые видел только доктор Уэйд, могли открыться.

Это заняло некоторое время; было заметно, что Рис страдает от боли, пока Эстер возилась с ним и возле него, заправляя и разглаживая, складывая и развертывая белье. Наконец она все перестелила, и Рис в изнеможении раскинулся на прежнем месте. Но теперь нужно было сменить ночную рубашку. Старая пропиталась потом, и Эстер заметила на ней пятна крови. Ей хотелось сменить повязки на обширных ранах, убедиться, что они закрыты, но доктор Уэйд запретил их касаться, поскольку удаление бинтов могло повредить выздоравливающие ткани.

Она протянула ему чистую рубашку.

Рис уставился на нее. Взгляд его внезапно вновь стал неприязненным, доверчивость ушла. Он бессознательно вжался в подушки.

Взяв легкое стеганое одеяло, Эстер накрыла его от пояса до кончиков пальцев ног и слегка улыбнулась. Он позволил ей постепенно и осторожно задрать рубаху и снять ее через голову. Ему было больно поднимать руки, но, стиснув зубы, он сделал все как надо. Эстер надела на него чистую рубашку и на ощупь, осторожно расправила ее под покрывалом, еще раз заправила края простынки, разгладила одеяла, и Рис наконец успокоился.

Подбросив угля в камин, сиделка уселась в кресло и стала ждать, пока он уснет.

Наутро Эстер чувствовала себя усталой, все тело одеревенело. Она так и не привыкла спать в кресле, хотя время от времени приходилось.

Про этот случай мисс Лэттерли рассказала Сильвестре, но коротко, без ужасных и болезненных подробностей, свидетельницей которых стала. Она сделала это, чтобы заставить прийти доктора Уэйда. Пусть он не думает, что Рис выздоравливает и что доктор нужнее другим пациентам.

– Я должна пойти к нему, – сразу сказала Сильвестра, и лицо ее исказилось страданием. – Я чувствую себя такой… бесполезной! Не знаю, что ему сказать, как помочь… Не знаю, что произошло. – Она смотрела на Эстер, словно ожидая, что та подскажет ответ.

Ответа быть не могло – ни для Риса, ни для остальных молодых людей, столкнувшихся с невыносимыми зверствами; только время и любовь могли исцелить их от боли, хотя бы частично.

– Не пробуйте говорить о случившемся, – посоветовала Эстер. – Просто побудьте рядом – это все, чем вы сможете помочь.

Но когда Сильвестра вошла в комнату Риса, тот отвернулся от нее. Он отказывался смотреть на мать. Присев на кровать, та протянула руку, собираясь коснуться его ладони, лежавшей на покрывале, но сын отдернул ее; затем, когда она попыталась дотянуться до его пальцев, ударил мать, задев шиной и причинив боль обоим.

Сильвестра жалобно вскрикнула – не от боли, а от обиды – и замерла. Она не знала, что делать.

Рис все так же смотрел в другую сторону.

Миссис Дафф поглядела на Эстер.

Та понятия не имела, почему он внезапно повел себя так жестоко, если не считать раздражения, вызванного болями от полученных им повреждений. Возможно, его мучило чувство вины, что он не сумел спасти отца или сам не погиб вместе с ним. Эстер знавала людей, которые так стыдились, что выжили, когда их товарищи погибли, что не поддавались никаким доводам разума. Убедить их было невозможно, и все попытки тех, кто этого не понимал, только приводили к отчуждению; постепенно такие люди оказывались в полном одиночестве.

Но никакие из этих соображений не могли смягчить рану, полученную Сильвестрой.

– Пойдемте вниз, – спокойно сказала Эстер. – Дадим ему отдохнуть – по крайней мере, до прихода доктора.

– Но…

Сиделка покачала головой. Рис все еще лежал, отвернувшись, и не шевелился. Уговоры здесь не помогут.

Неохотно поднявшись, Сильвестра вышла следом за Эстер. Через коридор они прошли на площадку и спустились по лестнице. Миссис Дафф не вымолвила ни слова. Она пребывала в недоумении и замкнулась.

Вскоре после второго завтрака горничная сообщила, что опять пришел человек из полиции.

– Вы останетесь? – быстро спросила Сильвестра. – Мне бы хотелось этого.

– Вы уверены? – удивилась Эстер. Обычно люди неохотно впускают посторонних в свою частную жизнь.

– Да. – Миссис Дафф говорила решительно. – Да. Если ему есть что сказать, то Рису будет лучше узнать это от вас. Я… – Не было необходимости говорить, как она боится за сына, это читалось на ее лице.

Вошел Ивэн. Он выглядел продрогшим и несчастным. Горничная взяла у него шляпу и пальто. Брюки сержанта промокли снизу, а на щеках блестели капли дождя. Эстер уже давно не виделась с ним, но вместе они в свое время пережили многое – и триумф, и страх, и боль, – и он ей всегда нравился. Она восхищалась присущей ему мягкостью и честностью. И сержант подчас выказывал такую проницательность, что даже Монку не верилось. Сейчас благоразумие подсказывало вести себя так, словно они не знакомы.

Сильвестра представила их друг другу, и Ивэн не стал говорить, что уже встречался с Эстер.

– Как мистер Дафф? – спросил сержант.

– Очень болен, – быстро сказала Сильвестра. – Он по-прежнему не говорит, если вы на это рассчитываете. Боюсь, что больше ничего не знаю.


– Мне очень жаль. – Сержант огорченно нахмурился. Лицо у него было в высшей степени выразительное и отражало мысли и чувства сильнее, чем ему хотелось бы. Худощавое, с блестящими карими глазами и довольно крупным орлиным носом, оно выражало сейчас сочувствие, а не досаду.

– Вы… что-нибудь узнали? – спросила хозяйка дома; сцепив пальцы рук на коленях, она учащенно дышала.

– Очень немного, миссис Дафф, – отвечал Джон. – Если кто и видел, что произошло, то не желает признаваться. Это не то место, где любят полицию. Люди живут на грани закона, им есть что скрывать, и они не хотят высовываться.

– Понимаю. – Она слышала его слова, но этот мир находился за пределами ее знания или понимания.

Ивэн смотрел на ее высокие скулы, на строгое и по-своему красивое лицо и ничего не пытался объяснить, хотя, по мнению Эстер, видел, что она не понимает.

Мисс Лэттерли догадывалась, какой вопрос он собирался задать и почему ему трудно сформулировать мысль так, чтобы не оскорбить Сильвестру. Хотя представлялось более чем возможным, что она не знает ответов. Зачем человеку с положением идти в такой район? Для подпольной азартной игры, занять денег, продать или заложить свои вещи, купить что-нибудь краденое или поддельное или встретиться с проституткой. Ни о чем таком он не мог сказать своей жене. Даже если целью визита стало нечто сравнительно невинное – например, помощь другу в неприятностях, – то и тогда Дафф вряд ли поделился бы с ней. Такие вопросы решаются приватно, между мужчинами; они не предназначены для женщин.

То, что Ивэн решился говорить напрямик, не удивило Эстер. Она знала, что это в его характере.

– Миссис Дафф, у вас есть какие-нибудь соображения насчет того, зачем вашему мужу понадобилось ночью идти в такой район, как Сент-Джайлз?

– Я… Я ничего не знаю про Сент-Джайлз. – Это звучало как отговорка; она хотела выиграть время на раздумье.

Сержант больше не мог откладывать объяснение.

– Это район крайней бедности и преступности, мелкой и крупной, – заговорил он. – Улицы узкие, грязные и опасные. Прямо по ним текут нечистоты. В подворотнях полно пьяных, спящих попрошаек… иногда они там и умирают, особенно в это время года, и очень легко – от холода и голода, тем более если уж чем-то больны. Распространен туберкулез…

Лицо Сильвестры исказилось от отвращения и, возможно, жалости; она испытывала невыразимый ужас. Ей не хотелось знать про такие вещи – по многим причинам. Они дисгармонировали с ее прошлым счастьем, пугали и возмущали ее.

И они угрожали настоящему. Простое знание таких подробностей оскверняло мысли.

– Бо́льшая часть детей не доживает до шести лет, – продолжал Ивэн. – У подавляющего большинства рахит. Многие женщины работают на предприятиях и фабриках и подрабатывают проституцией на стороне, чтобы свести концы с концами и прокормить детей.

Он зашел слишком далеко. Такой картины Сильвестра вынести не могла.

– Нет… – хрипло выдавила она. – Могу лишь предположить, что он, должно быть, заблудился.

Ивэн демонстрировал безжалостность – черту, характерную для Монка.

– Пешком? – Он поднял брови. – И часто он гулял по ночам по незнакомым районам Лондона, миссис Дафф?

– Конечно, нет, – поспешно ответила она.

– Куда, по его словам, он направлялся? – нажимал Ивэн.

Сильвестра сильно побледнела, ее глаза настороженно блеснули.

– Он не сказал ничего конкретного, – ответила она сержанту. – Но, полагаю, отправился вслед за сыном. До того они говорили о поведении Риса. Я при этом не присутствовала, но слышала разговор на повышенных тонах. Рис ушел злой. Мы оба думали, что он поднялся наверх, в свою комнату… – Сильвестра сидела с прямой спиной, стиснув руки, вздернув напряженные плечи. – Потом муж пошел наверх, подвести черту под их дискуссией, обнаружил, что Рис исчез, и страшно рассердился. И тоже ушел… Думаю, он пытался найти его. Опережая вопрос, скажу, что не знаю, куда направился Рис и где Лейтон его нашел… что, очевидно, и произошло. Наверное, там они и подверглись нападению?

– Видимо, да, – согласился Ивэн. – Нет ничего необычного в том, что молодой человек посещает сомнительные места, мэм. Как правило, это не вызывает серьезного беспокойства, если только он не транжирит деньги и не уделяет внимания чужой жене. Ваш муж придерживался строгих взглядов на мораль?

Миссис Дафф выглядела смущенной. Судя по выражению ее лица, она никогда не задумывалась над этим вопросом.

– Он не был… суров… и не был ханжой, если вы это имеете в виду. – Брови у нее взлетели вверх, женщина широко раскрыла глаза. – Не думаю, что он когда-нибудь вел себя… нечестно. Он не рассчитывал, что Рис будет… воздержан. На самом деле они… не ссорились. Если у вас сложилось такое впечатление, то я не это хотела сказать. Я не слышала слов, только их голоса. Это могло быть что-то совсем другое. – Она закусила губу. – Возможно, Рис встречался… с замужней женщиной? Лейтон не стал бы говорить мне об этом. Скорее всего, он пощадил бы мои чувства…

– Вероятно, так все и случилось, – согласился Ивэн. – Это многое объяснило бы. Если их встретил ее муж, то могла произойти стычка.

Сильвестра вздрогнула и перевела взгляд на огонь в камине.

– Но совершить убийство?.. Что же это за женщина? И разве не потребовалось бы несколько человек… для… для такого страшного дела?

– Да, вы правы, – спокойно согласился Ивэн. – Но, видимо, их и было несколько… отец, или брат, или тот и другой.

Подняв руки, хозяйка дома спрятала лицо в ладонях.

– Если это правда, то он был виноват, очень виноват, но не заслуживал такого наказания! А мой муж вообще его не заслужил. Это была не его вина!

Она бессознательно провела тонкими пальцами по волосам, и из прически выпала одна шпилька; длинный черный локон упал на плечо.

– Неудивительно, что Рис не хочет меня видеть! – Она подняла взгляд на сержанта. – Что мне ему сказать? Как мне простить его за это… и как помочь ему простить самого себя?

Эстер положила ладонь на плечо Сильвестры.

– Во-первых, не будем принимать это за истину, пока не узнаем всё в точности, – твердо произнесла она. – Возможно, дело не в этом.

Однако, глядя на Ивэна и вспоминая ночную сцену в спальне, а потом поведение Риса в присутствии Сильвестры, она находила весьма вероятным, что их предположение верно.

Миссис Дафф медленно выпрямилась, лицо ее побелело.