Блеск шелка

Всю свою жизнь Феодосия была набожной христианкой. Однажды Анна видела, как та молилась, стоя на коленях перед Константином – в благоговейной признательности за причастие и отпущение грехов. Феодосия сама испытала горечь и потрясение из-за того, что ее бросили. Почему же она поступала так по отношению к другой женщине? Какая радость была в том, чтобы добиться мужчины столь высокой ценой?

А могла ли сама Анна решиться на подобный шаг ради Джулиано?

Когда ушел муж от Феодосии, она была здорова, но его предательство причинило ей такую нестерпимую боль, что она попыталась совершить самоубийство. Вспоминая то время, Анна до сих пор испытывала к ней сострадание. Иоанна была больна и умирала. Осознавала ли Феодосия, что делает? Быть может, болезнь Иоанны была отчасти вызвана изменой мужа, отчаянием после его ухода? Конечно, выводы Анны были слишком поспешными, она не знала всего до конца и поэтому могла судить предвзято.

Однажды, когда Иоанне стало лучше, Анна, дав подробные указания слугам, вернулась домой за травами. А потом пошла в дом к Феодосии.

– Прошу прощения, но госпожа не может вас принять, – доложил слуга через несколько минут.

Анна продолжала настаивать, ссылаясь на срочность и важность своего визита, и слуга снова направился к хозяйке. На этот раз вышел Леонид. В его глазах была печаль, но, когда он увидел Анну, в них появилось раздражение и даже гнев.

– Извини, но Феодосия не хочет с тобой встречаться, – сказал он. – Она уже не нуждается в твоих услугах, и мне больше нечего добавить. Спасибо за визит, но впредь, пожалуйста, не приходи. – Леонид отвернулся и ушел, и слуга захлопнул дверь перед лицом у лекаря.

Анна возвратилась к жене Леонида.

Она заботилась о ней, делая все возможное, чтобы облегчить ее телесные и душевные муки. Смешивала для Иоанны травы, сидела у ее кровати, когда та не могла уснуть, беседовала с ней, стараясь говорить о чем-то добром и забавном. Анна держала руку женщины, когда ее сознание медленно угасало, до тех пор пока ее в конце концов не покинула жизнь.



До наступления сентября откровенная ненависть к Риму, который предъявлял все больше требований к православной церкви, сменилась беспокойством из-за тревожных новостей о том, что на западе собираются армии.

Анна находилась во Влахернском дворце. Она посетила нескольких евнухов, которые испытывали легкое недомогание, а потом ее вызвали в покои Никифораса. Он был непривычно мрачен, его лицо потемнело от тревоги.

– Я только что получил новости от епископа Паломбары, – произнес Никифорас. – Папа умер.

– Опять? То есть… еще один папа? – Анна не могла поверить своим ушам. – Значит, в Риме не осталось ни одного лидера, с которым мы могли бы поспорить, даже если бы хотели?

– Все гораздо хуже, – быстро ответил евнух, больше не пытаясь скрыть свой страх. – Папа Николай взял клятву с Карла Анжуйского не нападать на Византию. Смерть Николая развязала ему руки, ведь клятвы не передаются от одного папы к другому. – На мгновение в его глазах появилась горькая ирония, а потом исчезла.

Анна была поражена.

– А что говорит император? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Я как раз собирался ему об этом сообщить. – Никифорас глубоко вздохнул и сокрушенно выдохнул. – Ему будет тяжело услышать эту весть. Мне бы хотелось, чтобы ты пошла со мной… на тот случай, если Михаилу станет плохо.

В ответ Анна лишь молчаливо кивнула и с тяжелым предчувствием последовала за евнухом в императорские покои.

Войдя, они увидели, что Михаил что-то пишет, сидя за столом. Солнечные лучи, падая наискось из окна, освещали стул, бумаги и перья, разбросанные по столу. В ярком свете было видно, как сильно утомлен император. Его волосы и борода поседели, вокруг глаз залегли тени, а кожа истончилась и стала похожа на папиросную бумагу. Даже железная воля Михаила, которая позволяла ему одерживать военные победы, казалось, угасала. Он понял, что побеждать в сражениях легче, чем усмирять недовольство собственного народа, чувствовать постоянную угрозу и вступать в пререкания по поводу будущего союза с Римом. Каждый год возникало по крайней мере одно сумасбродное предположение, что тот или иной человек имеет больше прав на трон, чем он. Постоянно существовала опасность, что объявится очередной самозванец.

– Что-то произошло? – спросил Михаил, посмотрев снизу вверх на Никифораса.

Догадавшись, что новости будут плохие, император напрягся; его лицо приняло настороженное выражение. Впрочем, он тут же взял себя в руки.

В нескольких словах Никифорас доложил императору о смерти папы Николая Третьего. Не было необходимости добавлять, что теперь ничто не мешало Карлу Анжуйскому осуществить свою мечту: напасть на Константинополь, разграбить город, а со временем захватить все, что осталось от Византийской империи.

Михаил сидел абсолютно неподвижно, пытаясь справиться с потрясением. Анна видела, что император изо всех сил старался не падать духом после такого удара. Он защищал свой народ в течение трудных восемнадцати лет, и в этот момент ей стало ясно, какой дорогой ценой ему все это далось.

Не было ничего удивительного в том, что сейчас, когда умер очередной папа, Михаил чувствовал себя разбитым и побежденным, не понимая, почему судьба так жестока к нему. Анна тоже почувствовала безысходность. Ей было страшно представлять будущее Византии без императора Михаила.



Константин снова заболел и послал за Анной. Она взяла с собой травы, которые могли ей понадобиться, и последовала за его слугой, сначала по оживленной улице, а потом – вверх по ступеням, ведущим в прекрасный дом Константина, убранство которого день ото дня становилось все роскошнее. Каждый раз, когда Анна сюда приходила, она замечала какое-нибудь новое украшение или утварь. Все это были подарки от благодарных просителей, которым, по словам епископа, он не смог отказать.

Он лежал в постели, его лицо было очень бледным. По положению его тяжелого тела Анна поняла, что Константин испытывает определенный дискомфорт. Она предположила, что главной причиной его недомогания стало нервное напряжение, вызвавшее спазм мышц. Из-за него желудок епископа не мог переваривать пищу.

– Мне необходимо встать на ноги через две недели, – озабоченно сказал Константин.

Затем сощурился и плотно сомкнул губы.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала Анна. – Но вы бы значительно улучшили свое здоровье, если бы больше отдыхали.

– Отдыхал? – Константин вздрогнул, как будто ее слова причинили ему физическую боль. – Дорог каждый час. Ты знаешь, какой опасности мы подвергаемся?

– Знаю, но вам, чтобы восстановиться и окрепнуть, надо набраться сил… А что должно произойти через две недели?

Епископ улыбнулся.

– Я буду венчать Леонида Страбомитеса и Феодосию. Церемония состоится в храме Софии – Премудрости Божией, и это будет поистине замечательным событием, которое послужит примером всем тем, кто ждет благословения и милости Господней, вселит в души людей уверенность и вновь наполнит их сердца благочестием.

Анне показалось, что она ослышалась.

– Речь идет о Феодосии Склерос?

Константин пристально посмотрел на нее:


– Разве твое великодушие не распространяется на нее, Анастасий? В знак отпущения грехов я дал ей икону Пресвятой Девы Марии.

Анна была поражена.

– Феодосия и Леонид совершили страшный грех, причем намеренно, хотя у них и был выбор. Они сознательно пошли на это и не раскаялись. – Анна говорила резко, выплескивая одиночество и груз вины, накопившийся в ней за многие годы, хоть и понимала, что ей не избавиться от этой ноши. – Это же насмешка над всеми, кто по-настоящему сожалеет о своих ошибках, а потом долго и горько за них расплачивается.

– Я не требовал расплаты, кроме смирения и послушания Церкви, – возразил Константин. – Ты тоже не безгрешен, Анастасий. И не имеешь права судить других, потому что сам не исповедался и не раскаялся. Не знаю, какие у тебя грехи, но думаю, что они тяжелы и глубоки. Я уверен в этом, потому что вижу муку в твоих глазах. И понимаю, что тебе до боли хочется исповедаться и получить отпущение грехов, но ты в плену у гордыни, которая тебе дороже, чем Церковь.

Анна промолчала, но у нее перехватило дыхание от того, насколько точна была догадка епископа. Его слова, будто острая кость, больно ранили ее.

Константин сел и схватил ее за запястье, приблизив к ней свое лицо.

– На тебе лежит грех, Анастасий. Приходи ко мне, исповедуйся со смирением, и я дам тебе отпущение.

Анна сжалась изнутри в комок, словно он на нее набросился. Она освободилась от его хватки, расставила пузырьки на столе, развернулась и покинула дом епископа.

Анна шла как в тумане, растерянная, терзаемая страданием. Еще никогда она не испытывала такого отчаяния и одиночества.





Глава 80




Стояла осень 1280 года. Анна увидела Феодосию снова лишь спустя месяц после свадьбы. Они разминулись на улице, не сказав друг другу ни слова. Анна неожиданно почувствовала себя оскорбленной, хоть и понимала, что обижаться глупо. Они с Феодосией никогда не были подругами. Просто в определенный период жизни Анна помогла ей справиться с глубокой душевной болью, и было неудивительно, что Феодосия избегала всех, кто видел ее слабой и уязвимой.

Анна остановилась посреди улицы. Ветер хлестал ее по лицу. Возможно, Константин был прав. Она не могла простить Феодосию из-за того, что не могла простить саму себя – за Евстафия и ребенка, которого она не хотела, потому что он был не от него. Зло совершила она, а не Феодосия, и ей следовало подойти к этой женщине и извиниться. Будет унизительно и горько, но иначе нельзя.

Несмотря на крутой подъем, Анна торопливо продолжила путь, стремясь принести извинения до того, как ослабнет ее решимость.

Феодосия приняла ее неохотно. Она стояла и смотрела в окно. Анна почти не обратила внимания на то, что комната стала еще красивее, пол был выложен новым мрамором, а подставки для факелов увеличили и позолотили.

– Спасибо, что пришел, – вежливо поприветствовала ее Феодосия, – хотя, насколько я помню, в прошлый раз я дала тебе понять, что больше не нуждаюсь в твоих услугах. – Обернувшись, она мельком посмотрела на гостя, и, к своему удивлению, Анна увидела в ее глазах лишь пустоту.

– Я пришел, чтобы извиниться перед вами, – сказала Анна. – Я позволил себе усомниться в том, что вы испытывали раскаяние, в то время когда отбирали мужа у умирающей Иоанны. Я заблуждался в своих суждениях, вел себя слишком самонадеянно. Ваши отношения меня не касаются, поэтому я не имел права даже предполагать нечто подобное.

Феодосия слегка передернула плечами:

– Да, с твоей стороны это было очень самонадеянно, но я принимаю твои извинения. Однако я получила отпущение грехов в Церкви, остальное не имеет значения.

Она повернулась вполоборота.

– Ваше лицо и глаза говорят о том, что для вас это не главное. На самом деле вы не верите в то, что можно освободиться от грехов таким образом, – возразила ей Анна.

– Вера тут ни при чем. Все мои грехи отпустили – так сказал епископ Константин, – резко бросила Феодосия. – И ты сам признал, что тебя это не касается.

– Кто дал вам отпущение, Церковь или Господь? – продолжала настаивать Анна, не желая уходить.

Феодосия закрыла глаза.

– Не убеждена, что верю в Бога, воскрешение и вечную жизнь, о которой говорит христианское учение. Конечно, я не могу представить, что время когда-нибудь закончится, да и никто не может. Оно будет продолжаться, а что еще ему остается? Оно похоже на бескрайнюю, бесцельно простирающуюся пустыню, которая переходит в темноту.

– Вы не верите в рай, – заключила Анна, – но то, что вы описали, несомненно, является адом. Или чем-нибудь пострашнее.

– Разве может быть что-то страшнее ада? – спросила Феодосия с сарказмом.

– Самое страшное случается тогда, когда ты находишься наверху блаженства и держишь счастье в своих руках, а потом позволяешь ему ускользнуть, зная, что имел его и потерял навсегда, – ответила Анна.

– И так может поступить с человеком Бог, которому ты поклоняешься? – парировала Феодосия. – Это чудовищно.

– Бог так не поступает, – без промедления ответила Анна.

– Ты утверждаешь, будто я сама виновата в том, что со мной произошло? – спросила Феодосия хриплым от боли голосом.

Анна уже открыла рот, собираясь возразить, но поняла, что это было бы нечестно.

– Не знаю, – сказала она, – испытывали ли вы когда-нибудь блаженство или, по крайней мере, верили, что будете счастливы в скором будущем.

Феодосия уставилась на нее. Ее лицо выражало одновременно гнев, растерянность и горечь.

На мгновение Анна почувствовала к этой женщине такую острую жалость, что у нее перехватило дыхание.