Блеск шелка

– Чего же ты хочешь? Потопить их?

Джулиано знал, что нарушает клятву, данную Тьеполо: никогда не предавать интересы Венеции. Но мир был уже не тот, что во времена Тьеполо. И Венеция уже не та. И Рим тоже.

– Я собираюсь сжечь их, – тихо сказал он. – С помощью смолы. Возьмем маленькие лодки, которые сможем буксировать на обычном гребном ялике. Нужно подгадать, чтобы ветер дул в нужном направлении и течение было в нужную нам сторону…

– И ты это сделаешь? Ты… венецианец? – удивленно переспросил Джузеппе.

– Наполовину венецианец, – поправил его Джулиано. – Моя мать была византийкой. Но это тут ни при чем… В любом случае это неправильно… Я имею в виду, нападать на Византию. В этом нет ничего христианского, ничего святого. Не имеет значения, кто они и во что верят. Главное – мы не должны им это позволить.

Джузеппе внимательно посмотрел на него:

– Ты странный человек, Джулиано. Но я с тобой.

Он протянул другу руку. Джулиано схватил ее и крепко сжал.



Они собрали союзников среди сицилийцев, потерявших по вине французов родственников и друзей. Нашли лодки и смолу. Не так много, как хотелось бы Джулиано, но ждать дольше было рискованно.

Дандоло стоял один на набережной, наблюдая за тем, как садится за горизонт яркое, ослепительное солнце. Оно подсвечивало снизу тучи, которые грозили затянуть все небо и сделать ночь непроглядной. Джулиано смотрел на небо и вспоминал Анастасия. Их тихие разговоры всплывали у него в памяти, когда он меньше всего этого ожидал.

Именно Анастасий подарил душе Джулиано мир и покой, открыв правду о его матери. Излечил глубокую рану в его сердце.

Какое отношение это имело к его замыслу? Джулиано считал это своим моральным долгом. Тут было огромное количество кораблей, на борту многих из них были люди. А он хотел все их уничтожить, чтобы они не принесли ужасы войны на землю Византии. Имело ли значение, что таким образом они не смогут отвоевать Иерусалим? Станет ли с приходом рыцарей-крестоносцев жизнь в Иерусалиме лучше, чем сейчас? Будет ли она безопаснее и благополучнее?

Слишком поздно было менять свое решение, даже если бы Джулиано этого хотел. Он боялся потерпеть неудачу, боялся ужаса, который собирался сотворить, – но сомнений в его душе не было.

Стефано, самый сильный гребец, лучше всех знавший залив Мессины, отправился первым. Он плыл на лодке, буксируя за собой другую, в которой были смола и масло.

Джузеппе поплыл во второй. Стефано должен был доплыть уже до середины залива, хотя его не было видно в этом скопище стоявших на якоре судов. Все подумают, что он доставляет что-то на один из кораблей. Со второй лодкой на буксире никто не примет его за рыбака.

– Удачи! – тихо пожелал Джулиано другу.

Низко пригнувшись, он подтолкнул корму лодки, когда Джузеппе налег на весла.

Тот молча махнул ему рукой и уже через несколько мгновений был в десятке метров от берега. Весла ритмично, бесшумно входили в воду, волны негромко плескались о борта. Гребцу пришлось потрудиться, чтобы преодолеть течение, гнавшее волны к берегу.

Джулиано подождал, пока Джузеппе скроется из виду, потом забрался в свою лодку и схватился за весла. Венецианец привык к открытому морю, привык отдавать приказы, а не гнуть спину, но теперь это было необходимо. Эмоции клокотали в груди у Джулиано, подступая к горлу, когда он почувствовал, как ветер и волны вступили с ним в борьбу.

Он очень давно не работал веслами и вскоре почувствовал, как ноют плечи. До конца ночи его ладони покроются кровавыми мозолями. Нужно доплыть до военного корабля, стоявшего дальше всех с восточной стороны залива, а затем поджечь смолу и оттолкнуть пылающую лодку. Сначала это сделает Стефано. Когда загорится первая бочка, Джузеппе подожжет свои бочки, и наконец последним это сделает Джулиано. Им всем придется грести в открытое море, против ветра и течения, чтобы самим не пострадать от огня.

Джулиано глянул через плечо, стараясь рассмотреть сквозь тьму первую загоревшуюся бочку. Как и у остальных, у него были с собой трут, факелы и масло. Прежде чем отпускать привязанную на буксире лодку, нужно убедиться, что смола хорошо разгорелась. Если он отвяжет веревку слишком быстро и пламя погаснет, все пойдет насмарку.

Венецианец подобрался как можно ближе к нужному месту, но ему приходилось все время грести, чтобы его не прибило к возвышающемуся над ним кораблю. Джулиано медленно развернулся, чтобы бочка со смолой оказалась позади него, и теперь нос его лодки смотрел на западный край залива. Где же остальные?

Волна с силой ударила о борт лодки, и Джулиано пришлось налечь на весла, чтобы сохранять расстояние до ближайшего судна. Течение было стремительным, ветер становился все сильнее. Спина нещадно болела, плечи свело от напряжения.

Джулиано напрягал зрение, пытаясь рассмотреть, что там, вдали. И вдруг заметил вспышку света, разгорающееся желтое пламя. Оно становилось все больше и больше. Потом ближе к нему появился еще один огонек, танцующий во тьме на ветру.

Венецианец бросил весла и стал шарить в темноте под ногами на дне лодки, пытаясь нащупать трут. Наконец нашел и потянулся за факелами. Отыскал сначала один, потом – другой и третий, запасной. Трут никак не хотел разгораться. Лодку Джулиано погнало ближе к кораблю. Пальцы не слушались. Он должен взять себя в руки! У него будет только одна попытка!

Наконец трут разгорелся и факел вспыхнул. Джулиано зажег от него второй. Факелы жарко полыхали. Он бросил первый на бочку, находившуюся на буксире. Смола моментально занялась. Джулиано поджег третий факел от второго и бросил оба в уже горящую лодку. Пламя поднялось высоко. Нужно было срочно перерезать веревку, иначе его лодка тоже загорится. Далеко, на западной стороне залива, языки пламени вздымались до небес; течение прибило горящую лодку к кораблям, и те занялись.

Веревка оказалась толстой и мокрой. Прошла целая вечность, прежде чем Джулиано удалось ее перерезать. И почему он не захватил с собой нож поострее? Терпение! Наконец веревка сдалась, и венецианец бросил отрезанный конец в воду. Затем сел на скамью и схватился за весла. Гребок, еще один, и еще… Джулиано был слишком близко к кораблям. Он слышал, как в панике кричат люди. Там, на западе, ярко полыхало огромное пламя. Первый корабль был уже объят огнем до самой мачты.

Джулиано греб изо всех сил, погружая весла глубоко в воду. Нужно грести равномерно. Если он сейчас порвет себе мышцы, то сгорит в пожаре вместе со всеми. Необходимо отплыть подальше – и добраться до берега. Как там Джузеппе и Стефано? С ними все в порядке? Хватило ли у них сил добраться до берега? Нужно было сказать Джузеппе, чтобы тот выбирался из залива к дальнему берегу, а не греб против течения и ветра на запад.

Нет, это глупо. Ему ничего не нужно было говорить!

Становилось все светлее: загорелся корабль посреди бухты. Полыхали свернутые паруса. Потом взорвался «греческий огонь» в трюме, вспыхнул белым пламенем. Горящие обломки взлетели высоко в воздух. Джулиано склонился над веслами и затаил дыхание, когда струя огня выстрелила высоко вверх и потом по дуге перекинулась на соседний корабль. Сухое дерево моментально вспыхнуло. Обломки упали в воду. Джулиано завороженно смотрел на прекрасное и ужасающее зрелище – корабли вспыхивали один за другим, пока вся бухта не превратилась в пылающий ад.

Взлетел еще один корабль, начиненный «греческим огнем», разбрасывая обломки во все стороны. Донесся оглушительный грохот. Жар опалил кожу Джулиано, несмотря на то что тот находился довольно далеко.

Пылающий обломок дерева упал в воду всего в нескольких метрах от лодки венецианца. Это подстегнуло Джулиано, и он с новой силой схватился за весла, налегая на них всем телом, посылая лодку вперед, подальше от бушующего пламени.

Спустя пятнадцать минут он добрался до восточного берега, находившегося в сотне метров от того места, откуда он отчаливал. Джулиано остановился посмотреть. Один из кораблей накренился и погрузился в воду.

К утру от флота Карла Анжуйского почти ничего не осталось. Тот факт, что его уничтожил венецианец Дандоло, хотя бы в малой степени искупал вину Венеции за разорение Византии восемьдесят лет назад.

Джулиано медленно повернулся и пошел к городу. Дорогу ему освещали горящие в бухте корабли. Ослепительное пламя с ревом вздымалось в небо, освещая воды залива, которые теперь напоминали расплавленную медь на фоне угольно-черных остовов сгоревших кораблей. Пламя освещало и фасады зданий, расцвечивая их в красные и желтые тона, и, подойдя ближе, Джулиано увидел, что стеклянные окна домов похожи на сверкающие золотые пластины на фоне темных каменных стен.

Толпы людей в изумлении и ужасе смотрели на невиданное зрелище. Некоторые пугливо прижимались друг к другу при каждом новом оглушительном, яростном взрыве. Другие стояли, словно парализованные, не веря своим глазам.


Джулиано прибавил шагу, стремясь быстрее попасть в город. Джузеппе и Стефано пойдут вверх к Этне, где слуги Карла никогда их не найдут. А Джулиано нужно было спешить в Византию. Он должен сообщить новость ее жителям.

Над ним возвышались огромные неприступные стены Матегриффона, на которых стояли воины, глядя на адское пламя, бушующее в заливе. Их лица были похожи на бронзовые барельефы. Джулиано посмотрел вверх и на мгновение увидел самого короля Карла. Его черты были перекошены от ярости – и понимания, что произошло с мечтой всей его жизни.

Король быстро глянул вниз и, возможно, заметил нечто знакомое в походке Джулиано или в его фигуре, когда тот проходил мимо стены, ярко освещенной пожаром. Карл напрягся, узнав венецианца.

Джулиано поднял руку в приветствии. Несмотря на усталость и боль во всем теле, он ускорил шаг. Нужно уйти подальше, пока Карл не отдал приказ лучникам или пока солдаты не пустились за ним в погоню.





Глава 96




После смерти Константина и Паломбары душу Анны тисками сжимали скорбь и горечь утраты. Страх и паника среди жителей Константинополя распространялись все сильнее. Люди с минуты на минуту ожидали сообщений о вторжении. Слухи ширились, как степной пожар, перескакивая с улицы на улицу, с каждым пересказом обрастая все новыми подробностями.

Все запасались продуктами, оружием. Те, кто жил поближе к городским стенам, покупали смолу, чтобы лить ее на врага, когда тот подступит к самому дому. Каждый день все больше людей покидало город: неиссякаемый поток тех, у кого были средства на переезд – и кому было куда податься. Как всегда, в городе оставались бедняки, старики и больные.

Рыбаки по-прежнему выходили в море, но они не заплывали далеко и возвращались еще до заката. Лодки швартовали к берегу или вытаскивали на песок, оставляя охрану, чтобы их не украли.

Анна по-прежнему лечила больных. Многие получали травмы из-за нервозности и спешки, объяснявшейся страхом и невнимательностью. Мышцы у людей были постоянно напряжены, внимание рассеяно; византийцы плохо спали, постоянно вглядываясь в морские дали, прислушиваясь, ожидая беды.

Анна могла облегчить физические страдания, но предотвратить ожидающие их тяжелые испытания была не в состоянии. Лишь постоянно занимая себя повседневными заботами, она могла отвлечься от дум о грядущей катастрофе.

Теперь осталось мало людей, которые были ей небезразличны. Никифорас будет в городе, пока тут остается император. Для этих двоих побег немыслим. Анна обсудила планы со Львом.

– Когда приплывет флот крестоносцев, будет слишком поздно, – тихо сказала она ему однажды вечером после ужина. – Мы сделали для Юстиниана все возможное. Я могу сама о себе позаботиться. Мне будет легче, если я буду знать, что ты в безопасности.

Лев положил вилку и поднял на Анну глаза, полные немого укора.

– Ты этого от меня ждешь? – спросил он.

– Я переживаю за тебя, Лев, – объяснила она, не отрывая взгляда от тарелки. – Мне хочется, чтобы ты был в безопасности. Я буду чувствовать себя виноватой, если с тобой что-нибудь случится. Ведь это я тебя сюда привезла.

– Я приехал по доброй воле, – возразил евнух.

Анна подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

– Ну ладно, тогда я буду очень горевать, если с тобой что-то случится.

– А Симонис? – тихо спросил Лев.

Старуха по-прежнему приходила к ним три-четыре раза в неделю, но являлась, когда Анны не было дома, словно каждый раз выбирала удобный момент.

Анна увидела на лице евнуха сострадание, и ей стало стыдно за то, что раньше она не задумывалась о том, насколько ему одиноко. Лев и Симонис всю сознательную жизнь провели в их доме. Они расходились по многим вопросам, Лев осуждал Симонис за то, что она наговорила Анне по поводу Юстиниана. Лев всегда считал, что Симонис поступает несправедливо, отдавая явное предпочтение Юстиниану, и извинял ее за это только потому, что сам был гораздо больше привязан к Анне. Евнух, должно быть, скучал по Симонис – даже по их дружеским перебранкам. Более того, он волновался за нее.

– Прости, – тихо сказала Анна. – Если придут крестоносцы… то есть когда… ей следует быть с нами. Пожалуйста, спроси у Симонис, не хочет ли она вернуться… – Она замолчала.

– Ты хотела сказать что-то еще? – спросил Лев.

– Если только ей не будет безопаснее там, где она сейчас, – закончила мысль Анна.

Лев покачал головой:

– Безопаснее быть среди своих. Когда ты стар, лучше умирать в кругу семьи, чем среди чужаков.

Глаза Анны внезапно наполнились слезами.

– Попроси ее вернуться… пожалуйста.



Через три дня Симонис вернулась – она ужасно нервничала, вела себя настороженно и явно считала, что Анна должна первая с ней заговорить. Анна удивилась, заметив, как сильно похудела служанка, каким сморщенным стало ее лицо. Прошло всего несколько месяцев, а Симонис выглядела изнуренной, словно у нее болели все суставы.

Анна обдумала, что именно ей скажет, но теперь, увидев одинокую старуху, потерявшую всех, кого она любила, забыла заготовленные слова.

– Знаю, предлагая тебе остаться, я прошу слишком многого, – тихо сказала Анна. – И пойму, если ты не захочешь, когда…

– Я остаюсь, – перебила ее Симонис, яростно сверкая черными глазами. – Я не покину тебя, когда приближается беда.

– Это не просто беда, – заметила Анна. – Это смерть.