Божий дар
Часть 21 из 28 Информация о книге
Однако Говоров неожиданно поднялся с места. — Позволите и мне зачитать цитату из характеристики? — спросил он. Почему нет? Сегодня такой день — все читают характеристики. Говоров открыл папку и стал читать: — «…Мальчик добрый, ласковый. В начальной школе был робким, застенчивым, если у него не было ручки, мог весь урок просидеть без нее. Из-за врожденной близорукости плохо видел написанное на доске, но боялся спросить. Всегда был усидчив, старался учиться хорошо. В старших классах наладил контакт с одноклассниками, выполнял обязанности редактора школьной газеты, проводил уроки политинформации, являлся членом школьного комитета комсомола. Никогда не позволял себе фамильярности с девушками. Мечтал проявить себя в науках, в труде и ждал высокой любви». Говоров повернулся к психологу: — Я хотел бы задать вопрос в первую очередь специалисту. Что вы можете сказать о человеке на основании услышанного? Психолог пожал плечами: — Там все сказано: неконфликтный, тихий, добрый… — На ваш взгляд, может ли такой человек представлять социальную опасность? — Я не могу судить заочно, но, если исходить из услышанного, — скорее нет, чем да. — Значит, скорее нет, — сказал Говоров, захлопывая папку. — Между тем то, что я сейчас прочел, — отрывок из характеристики одного из самых кровавых и самых знаменитых серийных убийц двадцатого века — Андрея Романовича Чикатило. Я, собственно, к тому, насколько можно верить характеристикам. Но это так, к слову. Прокурор повернулся к Лене: — Ваша честь, я хотел бы вызвать для дачи показаний свидетеля. Шипилов заерзал на стуле, покосился на адвоката. Похоже, что-то пошло не так. Адвокат нервно покусывал кончик карандаша. Что еще за свидетель? Вроде же разобрались со всеми свидетелями? Или этот гаденыш, подзащитный его, что-то скрыл? Может, там был еще кто-нибудь? «Гаденыш» сидел, словно кол проглотил. Кого они еще притащили? Какого свидетеля? Во дворе никого больше не было! Или был? Там вроде машина была припаркована, с тонированными стеклами. Олег с Пашкой думали, она пустая, но вдруг кто-нибудь сидел внутри? Просто за темными стеклами его видно не было? — Вызывается свидетель Анохин Павел Иванович! У Олега отлегло от сердца. Дурак, чего он беспокоился! Это всего-навсего Пашка! Сейчас Пашка встанет за кафедру, в сто десятый раз расскажет, как они с Олегом сидели на лавочке, потом он, Пашка, отвлекся на телефонный разговор, а потом увидел, что бабулька поскользнулась и упала, Олег хотел помочь, но не успел. И что ссоры никакой не было, какая ссора? И Олега наконец отпустят. И слава богу, потому что суд этот ему уже смертельно надоел. Адвокат, услышав, что свидетель — всего лишь Анохин, тоже заметно расслабился, показал Олегу большой палец — мол, все о'кей. Шипилов снова откинулся на спинку стула. Пашка вошел в зал, ни на кого не глядя, глаза в пол, в Олегову сторону даже не повернулся. «Чего это он странный такой?» — подумал Олег. Впрочем, какая разница? — Свидетель, представьтесь, пожалуйста. — Анохин Павел Иванович. Никита встал с места. — Можно начинать опрос свидетеля? Лена кивнула — начинайте. — Павел Иванович, — попросил Говоров, — расскажите суду о вечере двадцать девятого сентября. Где вы были, что делали? Павел Иванович глубоко вздохнул и забубнил: — Ну, мы сперва после института зашли в паб на Пушке… — С кем вы были? — С Олежкой… То есть с Олегом Шипиловым. — Вы вышли из паба вместе? — Да. — И куда вы направились? — Пошли погулять. — Что было дальше? — Ну, взяли пива и зашли ко мне во двор… Сели покурить… — Куда вы девали пустые банки из-под пива? Выбрасывали в урну? — Нет. — Куда же? — Бросали в щит, у нас во дворе такой шит стоит, гордость нашего района, все такое… — И тогда к вам подошла Осипова? — Да. — Что произошло дальше? — Бабка эта, ну, Осипова, подошла к нам и давай гнать телеги. Типа, вы над памятью надругались, хулиганы, идите в другое место и все такое. Ну, Олег ей говорит: сама, мол, вали отсюда, пока тебе ноги не переломали. — Шипилов употреблял нецензурные выражения? Оскорблял Осипову? — Да. — Не припомните, что именно он говорил? — Говорил, что она старая шлюха и коммунистская подстилка. Она услышала — и в крик: я, типа, сейчас милицию вызову, а ну пошли прочь, как не стыдно… Ну, Олег встал и начал ее пихать. — Как именно? Пашка снова глубоко вздохнул и принялся теребить рукав куртки. Теребил он его так усердно, что казалось, сейчас оторвет. — Сначала руками, потом за шиворот взял и дал пенделя… Ну, ногой пнул пониже спины, в общем. Она упала, орать стала… Эта, вторая женщина, вышла из подъезда… Олег слушал Анохина с открытым ртом. Что он несет?! Что этот придурок несет? Гад ползучий! Когда Анохин сказал про пендель, Олег не выдержал, вскочил и заорал: — Он врет все! Ничего такого не было! Она сама упала! Лена ударила молоточком по столу: — Обвиняемый! Прошу прекратить выкрики с места. Вам будет дано слово позже. Сейчас ведется опрос свидетеля! Продолжайте, Анохин. — Ваша честь! — спохватился адвокат. — То, что Анохин рассказывает, полностью противоречит его прежним показаниям. Предполагаю, что свидетель изменил показания под давлением! Его нынешние слова — ложь! Нет никаких доказательств, что сейчас свидетель говорит правду! Никита снова поднялся с места: — Хотел бы напомнить уважаемому адвокату, что по презумпции невиновности считается, что свидетель говорит правду, пока не доказано обратное. Впрочем, обвинение располагает доказательствами правдивости его слов. Доказательствами? Какие еще доказательства? Нет и не может быть никаких доказательств! В глазах Олега металась паника. — Ваша честь, — повернулся Говоров к Лене. — Могу я попросить свидетеля предоставить суду мобильный телефон для демонстрации видеозаписи? — Да, — Лена кивнула. Краем глаза она заметила, что адвокат снова недоуменно переглядывается с Шипиловым. На лбу у адвоката выступил пот, и он промокал его белоснежным платком. Анохин передал приставу мобильник, телефон подключили к компьютеру. По экрану прошла рябь, а потом появился Олег Шипилов. Этот пионер-герой, верный товарищ, институтский активист и звезда авиамоделирования держал за шиворот болоньевого пальтишка сгорбленную старушку и поливал ее трехэтажным матом. Лена смотрела на безобразную сцену, разыгрывавшуюся на экране, закусив губу. Шипилов с экрана засмеялся и пнул ногой скорчившуюся на асфальте старую женщину. Ролик длился меньше минуты, но этой минуты было достаточно, чтобы Лена приняла решение: никакого условного срока. Срок будет настоящий. Грохнул об пол стул. Шипилов в один прыжок подскочил к Анохину, сгреб его за грудки: — Урод! Ты урод долбаный! Ты что сделал, гад?! Ты зачем снимал, мразь?! Подоспевшие приставы оттащили Шипилова, который теперь орал адвокату: — Что вы сидите! Вы мой адвокат! Вам платят! Делайте что-нибудь! Вы что, не видите, что происходит?! Но защитник Шипилова как раз прекрасно все видел. Только поделать ничего не мог. Этот чертов прокурор вытащил туз из рукава в тот самый момент, когда адвокат считал дело решенным, и спутал ему все карты. Наверное, знай он об этой записи заранее, что-то можно было бы придумать. Всегда что-нибудь можно придумать. Но такого сюрприза он никак не ожидал. И оказался не готов. Настолько, что даже не смог толком опросить этого свидетеля, будь он неладен. И финальное выступление в прениях вышло скомканным, беззубым и жалким, сроду он так плохо не выступал. Хотя, какая, в сущности, разница? Все очевидно. Ясно, как день, что дело проиграно, по крайней мере, в суде первой инстанции. Все, что адвокату удалось, — это выторговать срок поменьше. Прокурор требовал признать Шипилова виновным (и было совершенно понятно, что его таковым признают, к бабке не ходи) и осудить на три года общего режима. Адвокат просил год, при этом условно, принимая во внимание, что это первый случай, что парень студент и так далее, и так далее. Торг за срок — дело в суде обычное и привычное настолько, что торговался адвокат почти на автомате. Правда, в другой ситуации он расписал бы достоинства своего клиента куда красочнее, выбил бы из судьи слезу, и — кто знает, — может, удалось бы скостить срок на год, а то и на все два. А может, если дожимать как следует, и условного добиться. Или с отсрочкой приговора. Но красноречие вернулось наконец к нему, когда момент был упущен окончательно и бесповоротно — суд удалился для вынесения приговора. Приговором суда Шипилов был признан виновным и осужден на два года колонии. * * * Сегодня я встала на час раньше обычного. Быстро приготовила омлет на завтрак, померила температуру Сеньке (слава богу, нормальная), сунула в руку сонной Сашке кружку кофе с молоком, поцеловала ее в помятую со сна щеку и велела перед уходом выдать Сеньке альбом для раскрашивания и фломастеры, чтобы он больше не лил «Шанель» на клавиатуру, а сидел в постели и раскрашивал динозавров. — А ты куда в такую рань? — удивилась Сашка. Она стояла в прихожей, подперев косяк, — долговязая, розовая со сна, в руках — кружка с кофе. Надо же… Пижаму вроде недавно покупала, а она уже ей коротка… Растет как на дрожжах. — Сегодня у бабушки день рождения, — сказала я. Неважно, что бабушки уже девять лет как нет на свете.