Брат мой Каин

– Тогда почему он исчез? – в свою очередь спросил детектив.

– Ну да, я понимаю… – Девушка взглянула на него, сморщив нос. – Тогда… какие-нибудь непристойные представления? Пип-шоу?[2] Какой-нибудь запрещенный культ? Сеансы черной магии?

Монк рассмеялся. Он даже позавидовал такой способности уйти в царство абсурда и позабыть о нищете, болезнях и отчаянии, свидетелем которых он недавно был.

– Мне представляется маловероятным, чтобы этот человек – такой, каким я, по крайней мере, знаю его сейчас – стал бы придаваться столь фривольным увлечениям, – откровенно заявил Уильям.

Друзила тоже засмеялась.

– Вы считаете черную магию фривольной?

– Честно говоря, я не имею о ней понятия, – признался сыщик. – С моей точки зрения, подобное занятие уводит человека от действительности и помогает ему забыть об ответственности и ежедневных обязанностях, особенно если речь идет о мужчине, который целыми днями изучает цены на зерно и другие товары.

– И молится во главе собственной семьи, – добавила Уайндхэм, – за свою добрую жену, пятерых детей и домашних слуг, сколько их там у него есть, не говоря уже о том, что он ходит в церковь каждое воскресенье и свято чтит его как день отдыха.

За соседним столиком раздался взрыв смеха, но собеседники не обратили на него внимания.

– Может, вы узнали, что у них принято есть только холодную пищу, запрещается петь, свистеть, играть в любые игры, читать художественную литературу, класть в чай сахар, а также есть сладости и шоколад, поскольку это способствует развитию непозволительной любви к роскоши? – предположила девушка. – И смеяться у них, конечно, тоже нельзя?

Монк неопределенно хмыкнул. Женевьева представлялась ему совсем не такой. Но, возможно, Энгус действительно был умеренным и добропорядочным человеком. Жена говорила о нем с жаром, однако слова ее казались формальными и чересчур почтительными.

– Бедняга, – сказал сыщик вслух, – если он на самом деле так жил, нет ничего удивительного в том, что он предпочел сбежать от действительности, когда ему подвернулся подходящий случай, и выкинул какую-нибудь неожиданную штуку. Иначе он просто сошел бы с ума.

Друзилла допила вторую чашку кофе и откинулась на спинку стула.

– Тогда позвольте мне выяснить о таких обществах все, что мне удастся. Заодно я поспрашиваю у знакомых, не встречался ли им там человек по имени Энгус Стоунфилд. – Она опустила глаза, а потом вновь взглянула на Монка. – И, конечно, существует еще одна возможность, упоминать о которой считается неприлично, но ведь мы с вами говорим начистоту, и мне изрядно надоели условности; вы, наверное, уже обратили на это внимание, так? Он мог повстречать другую женщину, способную подарить ему радость и нежность, не потребовав взамен ничего, кроме того же самого. Возможно, с нею ему хотелось обрести свободу, забыть об ответственности за детей, об умеренности и внешних приличиях семейной жизни. Во многих случаях мужчина способен стать самим собой в обществе другой женщины, а не собственной жены, лишь потому, что ему не приходится каждый день завтракать с нею за одним столом. И если мужчина сваляет дурака, может получиться так, что ему придется навсегда расстаться с женой.

Уильям смотрел, как улыбается эта юная дама, сидя напротив, и любовался ее узкими плечами, казавшимися ему на редкость изящными и женственными, ее густыми блестящими волосами и живым лицом с широко раскрытыми глазами. Она казалась ему окруженной неким ореолом сдержанного веселья, словно ей был известен секрет счастья. Детектив вполне мог понять, почему такая девушка могла стать неотразимой для Энгуса Стоунфилда или любого другого мужчины. В их сознании она ассоциировалась с желанной свободой от ограничений домашней обстановки, от жены, которая слишком углубилась в заботы о семье и детях и никогда не улыбнется какому-нибудь пустяку и не станет смеяться слишком громко, которая исполнена сознанием долга перед супругом и зависимости от него и, весьма вероятно, знает его настолько хорошо, что ей нетрудно заранее предугадать, что он станет делать и как себя поведет.

Да, может быть, Энгус Стоунфилд поступил именно так. И если это действительно произошло, Монк, с одной стороны, относился к нему с осуждением, однако с другой – совершенно неожиданно ощутил острый укол зависти, вызвавший у него недоумение. Высказывала ли Друзилла собственное предположение или она сама была той необычной восхитительной «другой женщиной» для Стоунфилда или кого-то еще? Подтвердись это опасение, детектива, наверное, охватило бы глубокое негодование, казавшееся ему одновременно болезненным и нелепым. Однако если оставаться честным с самим собой, точно так же, как с другими, ему следовало признать, что такое все же вполне могло случиться.

– Конечно, – проговорил Уильям, наконец допив вслед за Друзиллой кофе. – Это я тоже не оставлю без внимания.





Глава 4




Каждый час или два в импровизированную инфекционную больницу в Лаймхаусе поступали все новые жертвы брюшного тифа. Единственной радостью оставалось то, что число добровольных помощников тоже значительно возросло. Будучи не в силах оказать больным медицинскую помощь, эти люди выносили отходы, чистили и стирали простыни и одеяла, убирали грязную солому и стелили свежую. А потом в больнице появились несколько местных мужчин, чтобы забрать тела умерших.

– Куда они их повезут? – поинтересовалась Энид Рэйвенсбрук, когда медики и их помощники собрались вместе в маленькой комнате, где Монк разговаривал с Калландрой и Эстер.

Приближался вечер, за окнами сгустились сумерки, и стало еще холодней. Предыдущей ночью в больнице умерли трое пациентов. Кристиан накануне вечером ушел домой, чтобы переодеться и поспать несколько часов, прежде чем отправиться в больницу, где он работал. Даже будь здесь условия получше, он все равно не смог бы сделать слишком много. От брюшного тифа не существовало какого-либо лекарства. Заболевшим требовался лишь постоянный уход, чтобы облегчить их страдания и сбить жар; им следовало давать больше жидкости, и каждый из них сам должен был обладать желанием бороться за собственную жизнь.

Калландра подняла на леди Рэйвенсбрук удивленный взгляд.

– Не знаю, – ответила она. – Честно говоря, я об этом не задумывалась. Наверное, в… – она осеклась на полуслове. – Нет, это просто смешно! Ни в одном похоронном бюро не станут связываться с умершими от тифа. А потом, их слишком много.

– Их нужно похоронить, – настойчиво заметила Энид, устроившись на шатком стуле, где раньше сидел Монк. Леди Дэвьет уселась на другом, а мисс Лэттерли – на полу. – Если ими не станут заниматься в похоронных бюро, то тогда где же? Я сомневаюсь, что могильщики станут хоронить их как положено. Они умеют только закапывать гробы. Эта эпидемия приносит барыши одним гробовщикам… – Она набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула. – Теперь у нас, по крайней мере, стало потеплей. Или кто-то просто подбросил побольше угля в плиту?

– Не знаю, я лично просто замерзаю. – Почувствовав озноб, Калландра обхватила плечи руками. – Эстер, ты не подкладывала угля?

– Нет, – ответила медсестра. – У меня не поднялась на это рука, иначе он у нас скоро кончится. Его и так осталось всего на два дня. Я собиралась поговорить насчет этого с Бертом, но забыла.

– Я сама спрошу его, когда увижу в следующий раз, – успокоила ее Дэвьет.

– Я не знаю, куда он ушел. – Лицо Энид казалось совсем бледным, за исключением красных пятен на щеках. Она сильно сдала за последнее время; два дня не появлялась дома и спала в этой же комнате на полу где придется. – Он ушел два часа назад, – добавила женщина. – Я просила его зайти в похоронное бюро, но он, похоже, меня не расслышал.

Эстер перевела взгляд на Калландру.

– Сейчас здесь, наверное, часто бывают похороны, – продолжала Энид, обращаясь скорее к себе самой, чем к собеседницам. Лицо у нее сделалось еще бледнее, а на лбу и верхней губе выступили мелкие капельки пота. Она подняла глаза. – На каком кладбище их хоронят, вы не знаете? – обернулась она к леди Дэвьет.

– Не знаю, – спокойно ответила та.

– Мне придется это выяснить. – Леди Рэйвенсбрук со вздохом провела ладонью по лбу, убрав с него растрепавшиеся пряди волос.

– В этом нет необходимости! – Калландра устремила взгляд на мисс Лэттерли, как будто не замечая их знатную помощницу.

– Вы ошибаетесь, – настойчиво заявила Энид. – Нас могут об этом спросить, например их родственники.


– Умерших теперь перестали хоронить отдельно, – наконец произнесла Эстер те слова, которые избегала говорить ее старшая подруга.

– Что? – Миссис Рэйвенсбрук стремительно обернулась. Кровь совсем отхлынула у нее от лица, и лишь болезненные пятна на щеках продолжали ярко пылать, а в глазах появилась пустота, словно после сильного удара по голове.

– Их хоронят в общих могилах, – ровным голосом объяснила мисс Лэттерли. – Но не надо так переживать. – Протянув руку, она слегка дотронулась до плеча Энид. Свеча на столе замигала, едва не погаснув, а потом разгорелась вновь. – Мертвым все равно.

– А каково живым? – возразила леди Рэйвенсбрук. – Что будут делать они, когда все это кончится и настанет время оплакивать умерших? Где они смогут отдать им дань памяти?

– Нигде, – ответила медичка. – Так бывает на войне. Близким солдата лишь сообщают, что он погиб как герой, а если он умер в госпитале, им говорят, что о нем было кому позаботиться. Это единственное, что им известно.

– Да, это так, – торопливо проговорила Калландра. – Родственникам солдата хотя бы можно сказать, что он погиб, сражаясь во имя благородной цели, служил родине… А здесь люди умирают оттого, что местные власти, черт бы их побрал, не желают проложить канализацию, а жители настолько бедны, что не могут сделать это сами! Такое известие вряд ли кого-нибудь утешит. – Посмотрев в сторону Энид, она нахмурилась. – А еще люди умирают здесь оттого, что никогда не едят досыта и постоянно замерзают зимой. Половина местных жителей страдает от рахита, туберкулеза или каких-нибудь других болезней, которые они получили еще в детстве. Однако на их могильном камне, если даже он у них есть, никто не напишет, что они умерли, потому что родились не в то время и не в том месте… Что с вами? Вы плохо выглядите.

– У меня болит голова, – призналась Энид. – Мне показалось, что я просто устала, но теперь я чувствую себя еще хуже, чем до того, как решила отдохнуть. Сначала мне стало жарко, а теперь, похоже, холодно… Простите меня, это, наверное, смешно…

Поднявшись со стула, мисс Лэттерли быстрыми шагами приблизилась к своей помощнице и, наклонившись, пристально вгляделась ей в лицо и глаза, а потом положила ладонь ей на лоб. Тот пылал, словно охваченный огнем.

– Это… – прошептала леди Рэйвенсбрук, опасаясь задать столь страшный вопрос.

Эстер утвердительно кивнула.

– Поднимайтесь, – велела она. – Я отвезу вас домой.

– Но… – попробовала возразить Энид, но тут же убедилась, что это бесполезно. Неуклюже встав, она зашаталась, а ноги у нее подогнулись в коленях. Мисс Лэттерли и Дэвьет едва успели подхватить ее и вновь усадить на стул.

– Отправляйтесь домой, – твердо заявила Калландра. – Мы управимся одни.

– Но я не могу просто так уехать! – заспорила ее помощница. – Здесь столько дел! Я…

– Нет, можете. – Леди Дэвьет через силу улыбнулась, выразив в этой улыбке безмерную усталость, терпение и глубокую тоску. Она слегка прикоснулась к Энид, однако без малейшего намека на нерешительность. – Здесь вы будете только отвлекать нас, потому что мы не сумеем ухаживать за вами так, как нам хотелось бы. Эстер вас проводит.

– Но… – С усилием сглотнув, Энид вдруг забилась в сильных судорогах, и ее дыхание сделалось прерывистым. Ей явно стало еще хуже. – Простите меня… Похоже, я действительно заболела.

Калландра отвела глаза и встретилась взглядом с медсестрой.

– Принеси ведро, – распорядилась она. – Потом позови Мэри, а сама попробуй найти кеб и приезжай сюда.

– Хорошо. – Спорить и возражать против этих слов не имело смысла.

Мисс Лэттерли отправилась в главное помещение, откуда вскоре возвратилась с ведром в руках. Потом она отыскала в дальнем конце склада Мэри, обтиравшую влажной губкой женщину, от жара находившуюся в полубеспамятстве. Укрепленные на стенах факелы отбрасывали пляшущие тени на соломенную подстилку и фигуры людей, смутно различавшиеся под одеялами. До слуха доносился лишь шорох соломы, стоны и крики бредивших больных да стук дождевых капель по оконному стеклу.

– По-моему, ей немного лучше, – с надеждой проговорила Мэри, заметив приблизившуюся к ней Эстер.

– Хорошо. – Медсестра не стала с нею спорить. – Леди Рэйвенсбрук тоже заразилась тифом. Я пойду искать кеб, чтобы отвезти ее домой. Здесь останется леди Калландра, а потом, ближе к вечеру, подойдет доктор Бек. Подумай, где можно достать еще дров. Элф сказал, что в порту лежат гнилые бревна. Они, наверное, намокли, но если сложить их здесь, они немного высохнут… Они будут плохо разгораться, но из них получатся вполне подходящие дрова для плит.

– Хорошо, мисс, – кивнула помощница и внезапно замялась. – Мне…

– Что?

– Мне жаль леди Рэйвенсбрук. – Лицо Мэри выражало беспокойство – мисс Лэттерли заметила это даже при неровном свете факелов. – Это никуда не годится. – Помощница покачала головой. – Кто бы мог подумать, что такая крепкая женщина может заболеть… Вы тоже берегитесь, мисс. Как бы вам самой не заразиться… – Она смерила худощавую фигуру медсестры заботливым взглядом. – У вас не так уж много сил. Вы здесь здорово исхудали. Еще немного, и от вас совсем ничего не останется.

Эстер не могла согласиться с такого рода логикой, однако и спорить тоже не стала. Закутавшись поплотней в шаль, она стала пробираться между соломенных постелей, направляясь к выходу, а потом, спустившись по лестнице, распахнула наружную дверь и оказалась на улице.

Девушка сразу окунулась в непроницаемую тьму, встретившую ее проливным дождем и ревущим ветром. Свет единственного газового фонаря за ближайшим углом едва пробивался сквозь пронизанную дождем мглу, указывая путь в сторону Парк-плейс. Ей, наверное, придется пройти по узкой Лаймхаус-козуэй, ведущей к Вест-Индия-Док-роуд, прежде чем ей попадется на глаза какой-нибудь кеб. Медсестра еще плотнее закуталась в шаль и наклонила голову, чтобы спрятать лицо от дождевых капель. Ей предстояло преодолеть пешком чуть меньше полумили.

По дороге ей повстречались несколько человек. В этот час, в начале вечера, мужчины возвращались домой, проработав целый день на фабриках, в порту или на складах. Один или двое поприветствовали девушку кивком, увидев ее при неярком свете уличного фонаря. С ней успели познакомиться многие из тех, чьи родные и близкие заболели брюшным тифом. Однако для большинства прохожих она оставалась просто неряшливо одетой горожанкой, идущей куда-то по своим делам.

Вест-Индия-Док-роуд оказалась более оживленной. По ней двигалось довольно много повозок с товарами, ломовых телег и нагруженных тюками фургонов, направляющихся в порт или на склады с грузами, которые доставили в Лондон на баржах или собирались куда-то отправить морским путем на следующее утро. Здесь также проезжали омнибусы на конной тяге, кареты «Скорой помощи» и всевозможные повозки и экипажи. Однако Эстер пока не попадалось на глаза ни кебов, ни двухместных карет или запряженных парой коней колясок.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем ей удалось остановить первый наемный экипаж.

– Пожалуйста, угол Парк-стрит и Джилл-стрит, – попросила она.

– Мы доедем туда меньше чем за пять минут, – стал возражать кучер, увидев ее мокрую шаль, рваные ботинки и некрасивое платье. – Вы что, разучились ходить, да? Послушайте, милая, ведь вам придется платить. Идите лучше пешком. Вы здесь дольше простоите и прождете!

– Я сама знаю, спасибо. – Мисс Лэттерли заставила себя улыбнуться. – У меня там подруга, которой нужно попасть в западную часть города, в Мейфэр. Поэтому я вас и остановила.

– В Мейфэр? – недоверчиво переспросил возница. – С какой стати кому-то из здешних жителей понадобилось ехать в Мейфэр?

Медсестра собралась было сказать ему, чтобы он не совал нос в чужие дела, однако тут же передумала. Ей нужно было обязательно уговорить этого человека. Энид чувствовала себя слишком плохо, чтобы ждать, пока она найдет другого, более сговорчивого и не столь любопытного извозчика.

– Она там живет. Она помогала устраивать больницу для больных тифом! – объяснила девушка как можно более вежливым тоном.

– А теперь с нее хватит Лаймхауса, да? – сухо заметил кучер, однако голос его не показался Эстер злобным. Лицо она, правда, не могла разглядеть, потому что он сидел спиной к свету.