Брат мой Каин

– Так я и думал. – При упоминании о Лаймхаусе лицо лорда напряглось, и теперь вид его лучше всяких слов выражал неодобрение того, чем занималась его жена. Впрочем, он, наверное, никогда не стал бы высказывать свое недовольство вслух. – Значит, мы договорились? Вы будете находиться здесь столько, сколько понадобится. – Эти слова Майло произнес безапелляционным тоном, и, как ему казалось, разговор можно было считать законченным.

– За нею, скорее всего, придется постоянно ухаживать, – заметила Эстер. – И по ночам тоже, когда у нее наступит кризис.

– Вы хотите сказать, что вам одной это не под силу, мисс Лэттерли?

До слуха девушки донеслись глухие отзвуки шагов. Позади кто-то пересек прихожую, а потом прошел в другую комнату.

– Да, – твердо заявила она. – Особенно если учесть, что мне, в силу моего долга, необходимо появляться в больнице в Лаймхаусе. Я не могу оставить леди Калландру одну без профессиональной помощи.

Лицо хозяина на мгновение исказила вспышка гнева, и он недовольно потянул носом.

– Моя жена дороже для меня гораздо больше, мисс Лэттерли, чем десяток бедняков из Ист-Энда, которые, я почти не сомневаюсь, все равно умрут, если не на этот раз, то потом от чего-нибудь еще, – жестко ответил он. – Если вы хотите получить вознаграждение, пожалуйста, скажите о вашем желании. В том, что человек получает деньги за собственный труд, нет ничего предосудительного.

Эстер сдержалась, чтобы не ответить ему так, как ей хотелось, хотя это далось ей не без труда. Она слишком устала, чтобы обращать внимание на такие банальности, как высокомерие и несправедливость суждений.

– Она, как человек, тоже дороже для меня, милорд, – проговорила мисс Лэттерли, не опуская глаз. – Но соображения долга могут преобладать над чувствами одного человека в отношении другого и тем более его личными желаниями. Я думаю, вы относитесь к этому не менее серьезно, чем я. Я медсестра и не стану бросать одного пациента ради другого, как бы тепло к нему ни относилась.

Лицо Рэйвенсбрука посерело, а во взгляде появились жар и злоба. Однако слова собеседницы вызвали у него чувство стыда, и они оба понимали это.

– У вас есть какая-нибудь знакомая или родственница, которая сможет присмотреть за ней, когда я уйду? – спокойно спросила Эстер. – Я покажу ей, что следует делать.

Майло раздумывал не более минуты, после чего кивнул:

– По-моему, это вполне возможно. Я не допущу, чтобы Дингл находилась с нею, а потом расхаживала по всему дому, распространяя инфекцию; но Женевьева, возможно, согласится находиться с Энид во время вашего отсутствия. Она может захватить с собою детей – за ними будет приглядывать прислуга. Это будет очень кстати. Такое занятие сейчас даже пойдет ей на пользу: убедившись, что здесь нуждаются в ее помощи, она не будет чувствовать себя обязанной. Это очень гордая женщина.

– Женевьева? – Мисс Лэттерли не слишком интересовало, о ком говорил Рэйвенсбрук, но ей все-таки захотелось это узнать.

– Это моя родственница, – холодно ответил лорд, – жена родственника. Приятная молодая дама, которая сейчас оказалась в трудном положении. Для нее это отличный выход. Я сообщу ей обо всем.

Таким образом, в этот вечер Эстер поселилась в доме лорда Рэйвенсбрука. Для нее, как он обещал, принесли кровать в туалетную комнату, а Дингл подыскала ей подходящую одежду.

Энид стало совсем плохо. У нее настолько повысилась температура, что она, похоже, не представляла, где находится, и не узнавала мисс Лэттерли, даже когда та разговаривала с ней ласковым голосом, прикладывала ей ко лбу смоченное в прохладной воде полотенце и называла ее по имени. Ей постоянно хотелось пить, и она так ослабла, что уже не могла сидеть на постели достаточно долго для того, чтобы самостоятельно глотать питье. Однако больной пока удавалось удерживать в желудке кипяченую воду с медом и солью, которую давала ей медсестра. По ее лицу можно было догадаться, что такой напиток очень неприятен на вкус, однако Эстер на собственном опыте убедилась, что простая вода не содержит некоторых необходимых для организма веществ, и продолжала поить свою пациентку, несмотря на ее едва слышные возражения.

Примерно в половине десятого в спальню кто-то постучал. Открыв дверь, Эстер увидела стоявшую на пороге женщину, выглядевшую на вид не более чем на год или два старше ее, однако гораздо более миловидную, как убедилась мисс Лэттерли, заглянув ей в лицо, казавшееся столь открытым и откровенным, что оно не могло вызвать какого-либо другого чувства, кроме расположения.

– Да? – спросила медсестра. Одежда незнакомки казалась довольно простой, но ее покрой и ткань отличались отличным качеством, а такой фасон вряд ли отважился бы выбрать для себя кто-нибудь из прислуги. Прежде чем женщина заговорила, Эстер догадалась, что видит перед собой ту самую родственницу, пригласить которую обещал ей лорд Рэйвенсбрук.

– Меня зовут Женевьева Стоунфилд, – представилась гостья. – Я пришла помогать вам ухаживать за тетей Энид. Мне передали, что она опасно больна.

Мисс Лэттерли распахнула дверь пошире.

– Да. Опасаюсь, что это действительно так, – ответила она. – Я очень рада, что вы пришли, миссис… Стоунфилд, вы сказали? – Имя показалось ей знакомым, однако Эстер не удалось вспомнить, при каких обстоятельствах она его слышала.

– Да, Стоунфилд. – Женевьева с взволнованным видом прошла в спальню и почти тут же устремила взгляд на большую кровать, где лежала Энид с побледневшим до белизны лицом и разметавшимися на лбу мокрыми волосами. Комната освещалась единственным газовым рожком, который тихо шипел на дальней стене. От стоявшего неподалеку стула и кувшина на столе тянулись продолговатые тени. – Чем я могу помочь? – спросила гостья. – Мне никогда не приходилось ухаживать за больными, разве что за моими детьми, да и то только когда они простужались. Еще Роберт однажды болел тонзиллитом, но это совсем другое дело.

Медсестра догадалась, что она сильно напугана, и не могла ее упрекнуть. Сделать это ей не позволял ее собственный опыт. Она хорошо помнила, как прошло ее первое ночное дежурство в палатах госпиталя в Скутари. Мисс Лэттерли тогда казалась себе самой абсолютно ни на что не способной – каждый стон или шорох вызывал у нее тревогу. Минуты тянулись так медленно, что казалось, будто день никогда уже не наступит. А следующая ночь стала для нее еще более сильным кошмаром, потому что теперь Эстер знала, как долго ей предстоит бороться с отчаянием. Если б ей представился шанс сбежать, она бы обязательно им воспользовалась. От этого поступка ее удерживало только сострадание к раненым и чувство стыда за себя.

– Вы ничем не сможете ей помочь, кроме как поить ее водой из этого кувшина. – Закрыв дверь, сиделка указала на стоящий на краю стола небольшой кувшинчик из голубого фарфора. – А вот здесь, – показала она на другой кувшин, – находится чистая вода, чтобы смачивать полотенца и с их помощью сбивать жар. Прикладывайте их ей ко лбу, к рукам и к шее как можно чаще. Каждые десять минут, если заметите, что от этого ей становится легче. Ее еще ни разу не вырвало, но если станет тошнить, пожалуйста, не пугайтесь. Возьмите тогда вон тот таз. – Девушка указала в угол комнаты.

– Спасибо, – ответила ее новая знакомая чуть хриплым голосом. Она казалась встревоженной. – Вы ведь не уйдете прямо сейчас, да?

– Нет, – успокоила ее Эстер. – Даже если я и уйду, то лишь в соседнюю комнату, чтобы несколько часов поспать. – Она указала на дверь туалетной. – Я уже точно не помню, когда в последний раз отдыхала; кажется, позавчера… Впрочем, я могу и ошибиться.

– Я не знала, что она больна так долго! – удивленно воскликнула Женевьева. – Почему лорд Рэйвенсбрук не послал за мной раньше?

– Нет, ей стало плохо только сегодня. Мы с ней работали в Лаймхаусе, там произошла вспышка брюшного тифа, – ответила мисс Лэттерли, направляясь к кровати. – Извините, мне нужно было сразу объяснить вам все как следует.

Миссис Стоунфилд с усилием сглотнула, словно с ней случился неожиданный приступ удушья.

– В Лаймхаусе? – переспросила она.

– Да. Там сейчас настоящая эпидемия. Мы заняли старый склад и устроили там временную больницу.

– Вы поступили очень благородно. По-моему, это далеко не лучший район в городе, – сказала Женевьева и поспешно добавила: – Это, конечно, не значит, что я бывала там сама.

– Конечно, – согласилась Эстер. Она просто не представляла, чтобы кто-либо из родственников лорда Рэйвенсбрука побывал в Лаймхаусе или где-нибудь еще в Ист-Энде. – Прежде чем я уйду, нам нужно будет сменить ей постель. Это совсем не трудно сделать вдвоем. Дингл заберет грязное белье и займется им.

Уже попрощавшись с помощницей и собираясь пройти в туалетную комнату, медсестра вдруг услышала голос Женевьевы:

– Мисс Лэттерли! Что… чем вы можете помочь этим людям в Лаймхаусе? Ведь там все совсем не так, правда? И там, наверное, много больных?

– Да. И там действительно все не так, как здесь, – отозвалась Эстер.

Миссис Стоунфилд с ее милым лицом и отлично сшитыми нарядами наверняка не могла даже отдаленно представить обстановку в импровизированной больнице в Лаймхаусе – отвратительный запах, страдания, грязь, от которой, к сожалению, невозможно избавиться, переполненные выгребные ямы, голод и отсутствие всякой надежды. Рассказывать ей об этом было бы не только бессмысленно, но даже и жестоко.


– Мы делаем что можем, – коротко ответила мисс Лэттерли. – Это приносит пользу. Обтирать больного прохладной водой, следить за его чистотой и понемногу кормить жидкой кашей все-таки лучше, чем бросить его на произвол судьбы.

– Да, конечно. – Женевьеве, похоже, хотелось продолжить разговор, но она в то же время как будто сожалела, что задала такой вопрос. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, миссис Стоунфилд.

Только умывшись из большой чашки, которую специально принесли в туалетную комнату, Эстер неожиданно вспомнила, где же слышала фамилию своей помощницы.

Стоунфилд. Так завали человека, которого разыскивал в Лаймхаусе Монк. По его словам, это был респектабельный господин, неожиданно пропавший после того, как, скорее всего, отправился навестить жившего в Ист-Энде брата. Его жена опасалась, что он погиб.

Леди Рэйвенсбрук, наверное, что-нибудь объяснила бы, если б услышала рассказ сыщика. Но она тогда куда-то отлучилась, и в комнате находились лишь Уильям, Калландра и сама Эстер. Теперь же девушка слишком устала, чтобы перебирать в памяти другие подробности того разговора. Ей хотелось промыть глаза, ощутив, как теплая чистая вода ласкает кожу ее лица, а потом улечься в постель и позволить, наконец, усталости одолеть себя, вместо того чтобы бороться с ней.

Мисс Лэттерли проснулась оттого, что ее кто-то настойчиво тряс за плечо, без конца повторяя шепотом ее имя. С усилием придя в себя, она увидела, что в комнату проникает серый свет, а потом заметила совсем рядом бледное, словно мел, встревоженное лицо Женевьевы.

– Да? – пробормотала медсестра, стараясь поскорее собраться с мыслями и освободиться от остатков сна. Неужели уже наступило утро? Она, казалось, только что легла в постель…

– Мисс Лэттерли! Тете Энид, похоже, стало хуже, – прошептала миссис Стоунфилд. – Я долго ждала и решила вас разбудить. Я понимаю, вы очень устали, но…

Эстер с трудом заставила себя подняться с постели и принялась ощупью искать халат, пока не вспомнила, что у нее его нет. Даже надетая на ней ночная рубашка принадлежала Дингл. Не обращая внимания на холод – в туалетной комнате был камин, но его так и не затопили, – она прошла мимо Женевьевы, направляясь в спальню.

Леди Рэйвенсбрук металась и ворочалась на постели с тихим плачем, похожим на рыдания ребенка. Она, похоже, потеряла всякое представление об окружающей обстановке и находилась в глубоком бреду. На коже у нее густо выступили капли пота, несмотря на то что на столике возле кровати стоял кувшин с водой и лежало полотенце, оказавшееся на ощупь влажным и прохладным. Подслащенной воды за ночь заметно поубавилось.

– Что нам делать? – с отчаянием спросила Женевьева, стоявшая теперь у медсестры за спиной.

Они мало чем могли помочь больной, однако услышав в голосе помощницы страх и тоску, мисс Лэттерли неожиданно ощутила жалость к ней. Если эта женщина на самом деле обратилась к Монку за помощью, значит, у нее самой случилась трагедия, а теперь ее, чего доброго, ожидала новая утрата.

– Мы можем лишь попытаться сбить жар, – ответила Эстер. – Позвоните прислуге, пусть нам принесут еще воды – хотя бы пару кувшинов. И обязательно холодной, не теплее ладони. А еще нам, наверное, понадобится чистая ткань и полотенца.

Женевьева ушла выполнять поручение, обрадовавшись тому, что может оказаться хоть чем-то полезной. Лицо ее сразу просветлело и казалось уже не таким встревоженным.

Когда в спальню принесли воду и полотенца, медсестра положила их на стол и откинула в сторону одеяло, приготовившись взяться за дело. Ночная рубашка Энид насквозь пропиталась по́том и прилипла к телу.

– Давайте переоденем ее, – предложила мисс Лэттерли, – и простыню тоже придется сменить, она совсем скомкалась. – Она слегка пощупала постель. – К тому же она сырая.

– Я принесу чистое белье, – тут же предложила ее помощница и, прежде чем Эстер успела согласиться или возразить, принялась торопливо открывать один за другим ящики стенного шкафа.

Вскоре она протянула медсестре сорочку и тут же бросилась назад, искать простыню. Оставшись одна, мисс Лэттерли попробовала снять с пациентки грязную ночную рубашку. Та помогала ей как могла, однако она находилась на грани потери сознания, и каждое прикосновение к ней, любое движение отзывалось острой болью в ее костях и суставах. Вдобавок из-за сильного жара больная не могла на чем-либо сосредоточить взгляд, и поэтому ей никак не удавалось взять в руки то, что хотелось.

Эстер старалась причинять миссис Рэйвенсбрук как можно меньше новых страданий.

– Женевьева! – позвала она. – Пожалуйста, помогите мне! Мы займемся простыней потом.

Миссис Стоунфилд обернулась, по-прежнему стоя возле шкафа. Лицо ее совсем побелело, а прическа, из которой выпало несколько шпилек, совсем растрепалась. Весь ее вид говорил о неимоверной усталости.

– Прошу вас, – повторила медсестра.

Женевьева колебалась. В комнате воцарилось молчание, словно она не расслышала или не поняла слов мисс Лэттерли. Но потом, как будто сделав над собой огромное усилие, подошла ближе и, остановившись у дальнего конца кровати, наклонилась вперед, низко опустив голову, чтобы приподнять безвольное тело Энид.

– Спасибо, – поблагодарила ее Эстер, а потом сняла с леди Рэйвенсбрук рубашку и отложила ее в сторону. Быстро и по возможности осторожно она обтерла Энид прохладной водой. Женевьева снова отступила назад. Мисс Лэттерли передавала ей использованные полотенца, а ее помощница окунала их в воду, выжимала и вновь протягивала медсестре. При этом она то и дело ополаскивала руки, пару раз до самых локтей.

– Давайте я принесу чистую простыню, – предложила Женевьева, как только они закончили.

– Только сначала помогите мне надеть ей рубашку, ладно? – попросила Эстер.

Набрав полную грудь воздуха и тяжело вздохнув, миссис Стоунфилд тем не менее выполнила просьбу. Она вытянула вперед руки, и мисс Лэттерли заметила, что они у нее напряжены и слегка дрожат. Только тогда медсестра догадалась, насколько Женевьева опасается заразиться. Ее буквально трясло от страха – казалось, еще немного, и у нее начнется приступ тошноты.

Сама Эстер не до конца понимала, что она сейчас ощущает. Ее неожиданно охватили, казалось, самые противоречивые чувства. Девушка вполне понимала состояние Женевьевы. На первых порах она тоже испытывала точно такой же ошеломляющий ужас. Однако со временем мисс Лэттерли приобрела философский взгляд на вещи. Ей пришлось иметь дело с сотнями больных, большинство из которых умерло, и это тем не менее не вызывало у нее горьких переживаний. И за все это время она лишь изредка болела простудой, хотя, конечно, эту болезнь тоже никак нельзя было назвать приятной.

– Вы вряд ли заболеете, – громко проговорила медсестра. – Со мной этого никогда не случалось.

На лице у ее помощницы выступил яркий румянец.

– Мне стыдно, что я так боюсь, – запинаясь, сказала она. – Я переживаю не за себя, а за детей. Если со мною что-нибудь случится, о них некому будет заботиться.

– Вы вдова? – спросила Эстер более мягким тоном. Возможно, на месте миссис Стоунфилд она бы почувствовала себя точно так же. Это казалось более чем естественным для матери, ответственной за детей, – какое-либо другое состояние было весьма трудно себе представить.

– Я… – Женевьева тяжело вздохнула. – Я не знаю. Понимаю, это выглядит нелепо, но мне точно ничего не известно. Мой муж пропал…

– Извините. – Мисс Лэттерли и в самом деле жалела ее. – Это, наверное, ужасно – неопределенность и одиночество…

– Да. – Из груди миссис Стоунфилд вновь вырвался тяжелый вздох, но теперь она взяла себя в руки и принялась осторожно надевать на тело Энид сорочку из тонкой хлопковой ткани, следя за каждым движением, чтобы ненароком не толкнуть ее или не ударить.

– Давно? – спросила Эстер, когда они стали снимать с постели простыню.