Будапештский нуар

– Нужно сделать фотографии.

– Сейчас?

– У вас есть дела поинтереснее?

Кристина закрыла книгу и поднялась с кровати.

– Три минуты, и я готова.

С этими словами она зашла в ванную, но дверь оставила приоткрытой:

– Вы пока рассказывайте. Я слушаю.

– Шкублич сегодня вечером будет на собрании коммунистов на площади Матьяша. Нужно это заснять.

– У меня нет вспышки, – ответила Кристина.

– И не нужно, я кое-что придумал.

– Что?

– Расскажу в машине.

– В машине?

Гордон вздохнул.

– Я вызвал такси.

– Тогда времени действительно нет, – Кристина появилась из ванной полностью готовая к заданию. На ней были брюки, короткое тряпичное пальто, волосы она завязала в хвост.

– Камера со мной. – Девушка подошла к Гордону.



Шофер все же закурил, более того, он сделал запас на будущее: скрутил еще две сигареты, каждую заложил за ухо. Он открыл Кристине дверцу, сел за руль.

– Эндре Цёвек, к вашим услугам, добрый вечер, уважаемая госпожа. – Шофер повернулся к пассажирам: – Вы не возражаете, если я покурю?

Кристина махнула рукой:

– Курите спокойно, Цёвек.

– Так точно, прошу покорнейше. – Мужчина улыбнулся, показав то, что осталось от зубов. – Куда едем?

– Площадь Матьяша, – ответил Гордон.

Когда они повернули на улицу Роттербиллера, Гордон наклонился вперед и рассказал Цёвеку и Кристине план.

– Нам некогда репетировать, – закончил Гордон. – У нас только одна попытка, действовать нужно быстро, а потом так же быстро исчезнуть.

Цёвек серьезно кивнул, а Кристина подготовила камеру. Машина, скрипя колесами, повернула на проспект Фиуме, шофер несся по булыжникам на улице Надьфуварош, не жалея автомобиль. Подъезжая к площади Матьяша, он все же сбавил скорость и уже спокойно выехал на площадь. Гордон показал ему дом. Цёвек остановился напротив входа в подвал между зачуханным грузовиком и гужевой повозкой, заглушил мотор и натянул кепку на глаза. Кристина тем временем пересела вперед и опустилась на сиденье как можно ниже. Открыла окно, поставила на рамку фотоаппарат, настроила, запомнила положение, затем положила камеру на колени и принялась ждать. Гордон скрылся в подворотне и закурил.

На площади слышались редкие пьяные крики, но в остальном все здесь было тихо. Погода была к ним благосклонна: дождь не капал, туман на площадь не опустился. Свет в домах потихоньку угасал, осталась только пара освещенных окон, пьяные покинули площадь, в ночи слышалось только мяуканье кошки, требующей кота.

В первому часу ночи дверь подвала открылась, затем закрылась. Гордон поспешил к машине.

– Как договорились, – сказал он сдавленным голосом. – Вы тоже будьте начеку, Кристина. У нас пара секунд. Как только я махну, начинайте действовать.

Гордону не пришлось долго ждать в подворотне. Через несколько минут дверь подвала открылась, и оттуда вышел крупный мужчина с чумазым лицом и в перепачканной одежде. Натянув шляпу на глаза, Гордон наблюдал за неторопливо выплывающими людьми. Наконец появился Ижо Шкублич, он вышел на тротуар, беседуя с каким-то худым мужчиной. Гордон махнул Цёвеку, шофер завел двигатель, Кристина открыла дверцу, установила фотоаппарат на раму опущенного окна и, как только машина включила фары, начала быстро делать снимки один за другим.

Шкублич замер. Его собеседник тоже. Гордон развернулся и быстрым шагом направился в сторону улицы Непсинхаз. Шкублич шагнул к машине, но Цёвек уже включил передачу, и машина, скрипя колесами, стала разгоняться. Кристина еле успела закрыть дверцу. Она крепко держала фотоаппарат, пока Цёвек, с сигаретой во рту, мчал на улицу Непсинхаз. Гордон ждал их на углу улицы Конти. Шофер затормозил, репортер сел в машину, и они выехали на Большой кольцевой проспект, где уже в обычном темпе поехали на площадь Лёвёлде.



Кристина вышла из ванной уже после двух ночи. На веревке для белья висели свежие увеличенные фотографии. Глаза у Кристины покраснели от усталости, но она довольно указала за спину:

– Только две не получились. На остальных изображение отличное. Этот объектив оправдал все ожидания.

Гордон подошел ближе к фотографиям и, наклонив голову, принялся их рассматривать. На лице Шкублича был написан ужас, а на лице мужчины, стоявшего рядом с ним, скорее гнев, холодный, безжалостный, все уничтожающий на своем пути.

– Где-то я видел эту морду, – Гордон указал на мужчину рядом со Шкубличем. – Где-то я его видел, только не помню где.


– Завтра будете выяснять, – ответила Кристина из кровати. – А сейчас идите сюда, забирайтесь ко мне.





Глава 5




Откуда ты это взял? И когда? – Корнел Кошик поднял взгляд на Гордона. Политический репортер сидел на рабочем месте, несмотря на то что была суббота. Но у него не было выбора: на неделе так много всего произошло, что он просто не мог себе позволить такую роскошь, как отдых. Так что Корнел сидел в редакции, на рабочем месте, и как раз перебирал свои заметки, когда в дверях появился Гордон. Кошик посмотрел фотографии и недоверчиво покачал головой:

– Ты знаешь, кто это?

Гордон внимательно посмотрел на фотографию. Волнистые жирные волосы у мужчины были зачесаны назад, он презрительно уставился в объектив фотоаппарата своими серыми похотливыми глазками. Такое лицо забыть нельзя. И тем не менее Гордон отрицательно покачал головой:

– Лицо знакомо. Я его уже видел, но не помню где.

Кошик провел рукой по взъерошенным волосам, на которых даже шляпа не держалась, затем засунул ключ в единственный закрывающийся на замок ящик стола и достал толстую книжечку в синей обложке. Гордон попытался разглядеть название, но пальцы Кошика, покрытые табачными пятнами, закрыли надпись. Кошик пролистал книжку, в которой было полным-полно фотографий, сопровождающихся парой предложений или даже целым абзацем. Найдя то, что искал, он взял листок бумаги, закрыл часть с текстом и показал Гордону только фотографию:

– Это он?

– Да, – кивнул Гордон.

– Его еще в 19-м году объявили в розыск по всей стране, – начал Кошик, – потому что он вступил в Красную армию и стал репортером газеты «Коммуна», но ему удалось бежать в Вену, а оттуда в Братиславу, и в 22-м году он нелегально вернулся на родину. В 23-м году он и его семьдесят сообщников были задержаны и приговорены к пятнадцати годам тюрьмы. Однако в 24-м году в ходе дипломатических переговоров вместе с сорока одним товарищем он был выдан Советскому Союзу. И тут история обрывается. Известно только то, что он был членом разных коммунистических партий в Европе, потом стал членом НКВД. Ты же знаешь, что это?

– Народный комиссариат внутренних дел СССР. Тайная полиция.

– Можно сказать и так. – Кошик кивнул. – Также он принимал участие в гражданской войне в Испании. Не стоит и говорить, что он был на стороне националистов. Это не подтверждено, но я слышал из разных источников, будто его видели в Каталонии. А теперь здесь, в Пеште. И теперь у нас даже имеется доказательство, – Кошик щелкнул ручкой по фотографии Гордона.

– Может, ты скажешь, наконец, его имя?

– Зачем оно тебе? – Кошик откинулся на спинку стула.

Гордон присел на край стола и продумал, что ответить.

– У меня есть предложение, – произнес он наконец.

– Слушаю.

– Я дам тебе фотографию и адрес места, где она была сделана.

– А в чем заключается сделка?

– В том, скажем, что я не оставлю фотографию себе, чтобы потом из других источников узнать, кто на ней изображен, – ответил Гордон.

– Понял. Договорились.

– У меня есть еще одно условие.

– Условие?

– Да.

– Вот как!

– Дождись утра понедельника. А уже потом иди к Швейницеру.

– С чего ты взял, что я пойду в отдел по охране правопорядка?

– Да брось, Корнел. Будет тебе!

Кошик глубоко вздохнул, затем медленно кивнул:

– До понедельника подождет. Думаю, он и так уже на полпути в Москву, так что они все равно его не поймают. Зовут его Герё. Эрнё Герё.

– Точно! Герё. Что ему здесь нужно? – Гордон взглянул на Кошика.

– Мне откуда знать? Но подозреваю, он не на похороны Гёмбёша приехал.

– Тогда подожди до понедельника.

– Подожду.