Будапештский нуар

– Это все, – ответила Марго.

– Больше вы ничего не знаете?

– Я сказала все, что знаю, – ответила женщина, – и даже больше.

Гордон поднялся.

– Нет. Как раз столько, сколько надо.

– Хотите сказать, что теперь вы знаете, кто убил девушку?

– Пока нет. Чтобы это узнать, нужно прояснить еще парочку моментов.

– Кто это был? Кто? – Марго вскочила, совершенно протрезвев. Она схватила репортера за пальто: – Скажите, кто ее убил!

– Пока не знаю.

– Будьте хорошим мальчиком!

– Еще не знаю.

На этих словах женщина отпустила отвороты пальто Гордона, скрестила руки у него за спиной и рассмеялась в лицо.

– Ну и ладно. Не говорите. Разбирайтесь теперь, что из того, что я сказала, правда.

– Что бы то ни было, и на том спасибо. И за джин тоже, – с этими словами Гордон поднялся, посмотрел на Марго и пошел к двери.

Женщина стояла у окна, даже не глядя в его сторону. Мужчина закрыл за собой входную дверь и уже начал спускаться, как Марго его окликнула.

– Подождите, господин репортер.

Гордон остановился и оглянулся:

– Чего?

– Еще кое-что.

– Что?

– Хотите знать?

– Хочу.

Марго прищуренными глазами взглянула на Гордона:

– В следователя играете?

– Говорите. – Он вернулся к двери.

– Подождите здесь, – ответила женщина и захлопнула дверь.

Гордон ждал. Прошло несколько минут, он закурил. Наконец Марго вернулась с письмом в руке.

– Я вдруг вспомнила об этом письме.

– О письме?

– Да.

– И только сейчас вспомнили?

– Только сейчас. Если не верите или вас оно не интересует…

– Что вам надо? – выпустил дым Гордон.

– Ничего. – Марго прислонилась к дверному косяку. – От вас – ничего.

Гордон сложил руки на груди и уставился на женщину.

– Это любовное письмо, – сообщила Марго.

Гордон протянул руку. Женщина передала ему письмо.

– Оно совершенно случайно выпало у нее из сумочки.


– А вы подобрали.

– Я хотела его вернуть, но случай не представился.

Гордон промолчал, засунул письмо во внутренний карман пиджака и пошел к лестнице. Женщина снова его окликнула:

– Вы не знаете, во что впутываетесь.

Гордон обернулся.

– Вы не знаете, во что впутываетесь, – повторила Марго. – С ними шутки плохи. Всегда следите за тем, что происходит у вас за спиной.

Сказав это, она захлопнула дверь.

Гордон пожал плечами. Что с ним могут сделать? И кого нужно бояться? Застрелят? Это Будапешт, а не Чикаго.



На улице Гордон повернул налево, к площади Кронпринца Рудольфа. Выйдя на кольцевой проспект Святого Иштвана, он ощутил дуновение холодного ветра с Дуная. Поежился. Над мостом Маргариты собирались темные тучи. Гордон плотнее запахнул пальто, подойдя к трамвайной остановке. Вдалеке поблескивали огни Театра комедии, перед которым останавливались дорогие машины. Когда ветер на секунду стих, Гордон услышал музыку, доносившуюся из кофейни поблизости.

Трамвай со звоном подъехал к остановке. Гордон сел в него и вышел на Берлинской площади. Как и всегда, перед Западным вокзалом все суетились. Здание только и делало, что извергало из себя прибывших и поглощало отбывающих. Жигмонд остановился перед часами Модиано и оглянулся на трамвайную остановку. Ему показалось, будто его преследуют. Но никого подозрительного он не заметил, хотя, конечно, откуда ему знать, кого в таких ситуациях подозревать.

Перед гостиницей «Вест-Энд» суетились молодые люди в попытках определиться, могут ли они позволить себе комнату за шестьдесят пенгё в месяц или лучше пойти дальше и там найдется что-нибудь подешевле. На огромном плакате перед пивной «Виг» говорилось: «Сегодня вечером оркестр Берты Тюрке исполняет музыку шрамли». Гордон покачал головой. А когда они ее не исполняют? Было что-то чарующее в Берлинской площади со всей ее суетой, неиссякаемой толпой людей, постоянно звенящими трамваями, орущими среди дня таксистами, полицейскими свистками, чиновниками, держащими путь от съемной квартиры до ближайшей пивной, бедными провинциальными мальчишками и мужчинами, оставившими своих жен.

Посреди площади, в центре круглого пешеходного островка, в нижней части часов Модиано работала табачная лавка. Гордон часто покупал там сигареты, ветеран войны и сегодня радостно его поприветствовал:

– Господин репортер! Вам как обычно?

– Давайте, – кивнул Гордон и сунул турецкие сигареты в карман. – Как дело идет, Крамер?

– Даже не спрашивайте, – махнул рукой мужчина со щетинистым лицом. – Знаете, министр финансов Фабини наверняка хотел как лучше, но в итоге мы пострадали.

– Вы о том, что он запретил аренду газет?

– Прошу покорнейше, ведь не было никаких проблем. Зайдет мужчина, попросит табака, одновременно полистает газетку. Что ж, это проблема, что ли? Постоянным клиентам я давал газеты и журналы за пару филлеров. – Мужчина покачал головой и самодовольно продолжил: – Но если мне возвращали порванную газету, ее нужно было оплатить! Я бы не сказал, что в месяц выходило много денег, пара пенгё, ну ладно, скажем, десять. А теперь нельзя. Нельзя просто так полистать газетку, потому что это запрещено на уровне министра финансов.

Гордон понимающе кивнул и вышел из магазинчика. Прогулялся по кольцевому проспекту Марии Терезии до улицы Подманицки, там свернул и вышел на улицу Йокаи. Суета улицы Надьмезё здесь едва ощущалась. Из закусочной на углу улицы Хорн доносились сказочные ароматы, Гордон чуть было не заглянул внутрь, но сегодня он изрядно устал, и хотелось скорее прийти домой. В начале улицы Ловаг было тихо, спокойно, но чем ближе Жигмонд подходил к улице Надьмезё, тем громче звучала какофония пештского Бродвея. Он взглянул на часы, было уже семь. Отлично, как раз успеет умыться, переодеться, потому что «Ночь в опере» начинается только в восемь в «Западном кинотеатре», в начале кольцевого проспекта Елизаветы. Гордон не стыдился своей любви к братьям Маркс, а также того, что хотя бы раз в неделю старался смотреть всемирное вещание «Фокс». Его уже немного утомили постоянные военные сводки об Абиссинии и гражданской войне в Испании, но иногда все же здесь передавали и отчеты о событиях в Америке. Из последнего, например, президент Рузвельт…

– Не подскажете, который час? – к Гордону неожиданно подошел мужчина в шляпе.

Жигмонд поднял взгляд и почувствовал – дело нечисто, но уже ничего не успевал сделать. Он хотел пройти дальше, но как раз в этот момент кто-то схватил его руки и заломил их за спину. Репортер попробовал посмотреть, кто это, но шляпа съехала на глаза. Он тщетно пытался освободить руки – их сжимала чья-то железная хватка. Нападавший затащил его в подворотню. Второй мужчина остановился прямо перед ним и одним движением сорвал с него шляпу – теперь Гордон мог поднять голову. Он не видел лица мужчины, стоящего перед ним, – тот стоял спиной к уличному фонарю. Жигмонд хотел было закричать, но понял, что в этом нет смысла. Что бы он ни сделал, им потребуется лишь пара секунд, чтобы с ним разобраться. Один удар, один выстрел, и все.

Мужчина, стоявший сзади, крепко держал свою жертву. Гордон пытался поймать взгляд мужчины, стоявшего впереди, но ему это никак не удавалось. И тогда тот резко ударил Гордона в живот. Репортер согнулся пополам, почувствовав рвотный рефлекс. Мужчина, стоявший сзади, продолжал крепко его держать. Гордон знал, что так делать нельзя, но, готовясь к следующему удару, все же напряг мышцы живота. Удар причинил адскую боль. На глаза навернулись слезы. Ноги подкосились. Он пытался дышать, но не мог. Как будто у него в животе спрятали свинцовый шар и от удара металл медленно начал течь прямо в легкие. Гордон делал все возможное, чтобы не поддаться панике. Мужчина снова поднял руку для удара, и Жигмонд попытался расслабить тело. Удар уже не доставил такой сильной боли, но по животу прошла судорога, и снова начался приступ тошноты. Гордону на ум пришла дурацкая мысль: хорошо, что он не поужинал в закусочной. Потому что тогда, вдобавок к рвотному рефлексу, его бы еще и вывернуло.

Мужчина снова поднял взгляд, но Гордон так и не разглядел его лица. Зато репортер отлично расслышал, как пальцы мужчины хрустят, пока тот сжимает руку в кулак. Он даже не заметил удар, который был нанесен уже не по животу, а по подбородку. Только почувствовал, как у него треснула губа, и услышал, как со скрежетом сдвинулись челюсти. Тогда мужчина, стоявший сзади, отпустил его. Гордон рухнул на землю, как марионетка, которую резко отпустили. Голова со стуком приземлилась на камни. Он почувствовал, как по лбу потекла кровь. Язык он не прикусил – видимо, что-то с матчей по боксу ему все же запомнилось. «Язык к небу, не шевелить, не думать ни о чем, просто прижать». Лежа на земле, он сделал попытку сплюнуть, но не вышло. Слюни, смешавшиеся с кровью, потекли по уголкам рта. Мужчина в шляпе склонился над ним.

– Не вздумайте продолжать, – прошипел он.

Гордон посмотрел ему в лицо. Он мало что рассмотрел, но того, что увидел, было вполне достаточно. Гордон заметил его рот, если это можно было так назвать. Нижняя губа отвисла, на нижней челюсти почти не было зубов, да и на верхней были только клыки. Надо ртом располагался до безобразия искривленный нос. Гордон представить не мог, как его обладатель вообще дышит.

– Не вздумай продолжать, а то твоя хорошенькая девушка не будет такой хорошенькой, если ей тоже придется набить морду, – продолжил мужчина.

Услышав это, Гордон заскулил. И зря. Снова подступила тошнота, изо рта хлынула кровь. Кривоносый мужчина выпрямился, отряхнул штаны и отступил назад. Затем с такой силой пнул репортера в живот потертым ботинком, что у того потемнело в глазах. И он даже не заметил, как мужчина на прощание хорошенько врезал ему по почкам. Гордон очнулся только тогда, когда мужчина наступил каблуком ему на правую ладонь и надавил, будто пытаясь потушить окурок. В этот момент на улицу свернула машина, и двое мужчин растаяли как дым.

Гордон ни на чем не мог сконцентрироваться, кроме боли, но чувствовал, что это единственный способ не потерять сознание. Он лежал как бездомный пьяница, которых нередко можно увидеть перед кабаками на проспекте Уллёи. Гордон медленно переборол тошноту. Попытался подняться, опираясь на правую руку, но его пронзила острая боль. Перевернулся на спину, перекатился на тротуар, опираясь на левую руку, медленно сел. Прислонился спиной к стене и ощупал правую руку. Даже от легкого прикосновения по ней пробегала судорога. Несмотря на мучительную боль, Гордон ощупал каждый палец. Все пальцы, кроме указательного, шевелились нормально, и только этот один торчал под неестественным углом. Дальше он проверил запястье. Оно шевелилось вправо и влево, иногда, правда, издавая хруст. Все движения сопровождались болью. Вскоре дыхание пришло в норму. Гордон закрыл глаза и начал осторожно дышать все глубже и глубже. Сначала каждый вдох вызывал приступы рвоты, но уже через пять минут тошнота прошла. Гордон не спешил, он знал, что помощи ждать неоткуда.

По тротуару шла пара. Женщина была одета в черное короткое вечернее платье и норковую шубу, на мужчине был смокинг, шляпа, пальто из верблюжьей шерсти. Увидев избитую, грязную, окровавленную фигуру, они торопливо перешли на противоположную сторону. Гордон подождал еще пару минут. Собравшись с силами, попробовал подняться. Не получилось. В животе и в руке ощущалась колющая боль. Прижав спину к стене, он принялся выталкивать себя вверх. Почти полностью выпрямившись, он почувствовал, что фундамент закончился и началась кирпичная кладка. Глубоко вздохнув, Жигмонд руками оперся выше колен и выпрямился. Голова закружилась. Он оперся о стену, чтобы не упасть. Кровь стекала по лбу и заливала глаза. Гордон вытер ее рукавом пальто.

Он оценил расстояние до ворот. Его квартира располагалась в начале улицы Ловаг, недалеко от улицы Надьмезё, второй дом. Но до него надо было пройти еще четыре двора. Гордон собрался с силами, оттолкнулся от стены и попытался устоять на ногах. Вот теперь он по-настоящему ощутил силу удара по почкам. Не ухватись он за кирпичи стены, сразу бы упал, а этого он любой ценой пытался избежать, поскольку не был уверен, что сможет снова подняться. Хорошенько подумал и оперся левой рукой о стену. Почувствовал, что сил хватит.

Он двигался медленно, шаг за шагом. Хватался левой рукой за кирпич перед собой, подтягивал левую ногу, а затем правую. И снова левая рука, левая нога, правая нога…

Добравшись до ворот, он собрал последние силы, чтобы постучать. Повернулся к ним спиной и медленно спустился на землю. Ворота открылись, выглянул дворник. Увидев подпирающую стену фигуру перед входом, он хотел было захлопнуть дверь, но Гордон его окликнул:

– Это я, Иванчик.

Дворник наклонился вперед, заглянул в лицо говорившего. И, пораженный увиденным, вскрикнул.

– Не шевелитесь, господин репортер! – произнес дворник.

Гордон и не думал шевелиться.

– Сейчас помогу. – Иванчик осторожно потянул Гордона за подмышки, помог ему встать на ноги и добраться до квартиры под лестницей. Его жена стояла на кухне бледная как смерть.