Будапештский нуар

– Секретарь почтенного господина сказал, чтобы вы забрали деньги?

– Конечно. Он сказал, все ее – мое.

– А как вы это сделали? – спросил Гордон.

Что-то во взволнованном взгляде Пойвы не давало ему покоя.

– Какое вам до этого дело?

– Мы любим знать, как работают те, кого наняли.

Пойва покачал головой, но все же ответил:

– Сначала я ее ударил, потом схватил сумку. Она лежала на земле, а я вырвал ридикюль из ее рук.

– И тогда вы увидели, сколько в сумке денег?

– Да.

– И ударили ее в живот.

– Да.

– После того как увидели, сколько у нее денег.

Пойва кивнул.

– А что еще было в ридикюле?

– Только деньги в кошельке и куча какого-то хлама. Его я отдал жене и детям.

– Но книжку вы оставили в ридикюле, – заметил Гордон.

– Какая-то книжка про бога, – кивнул мужчина. – Я подумал, раз уж она умерла, пусть ее похоронят вместе с молитвенником. Тем более мы не читаем.

– И даже не молитесь?

– Кому нам молиться? – спросил Пойва, уставившись на кучу соломы в углу, с которой уже давно сползло покрывало.

Гордон проследил за его взглядом и кивнул. Развернулся, уже собираясь идти, но успел бросить напоследок:

– Но вечером выполните задание как надо.

– Выполню. В этом я как-никак разбираюсь, – ответил мужчина и допил остаток спирта.

Тем временем начался дождь. Гордон заглянул в свинарник. Там он увидел не поросят, а женщину и двух детей. Они сидели на корточках в грязи, потому что у них даже соломы не было, холодный ветер свистел под крышей. Дети настолько привыкли, что даже не мерзли. Гордон завернул в свинарник и протянул женщине деньги. Она только головой покачала, в ее глазах читался ужас.

– А ну бери, мать твою! – заревел Пойва из-за двери. – Еды купи, поняла?

Женщина взяла деньги. Гордон глянул на двух детей.

– Ваши родители живы?

– Они в Алфёльде, – кивнула женщина. – Как только освобожусь от него, – женщина махнула в сторону Пойвы, – сразу уеду к ним вместе с детьми.[28]

– Следите за деньгами, – произнес Гордон. – Вам хватит даже на билет на поезд.

С этими словами он вышел на грязную дорогу, поднял воротник и направился в сторону проспекта Уллёи. На трамвайной остановке посмотрел на часы. Было уже четыре часа. Подумал, что приедет на проспект Губачи раньше, чем планировал. Он вышел из трамвая на углу кольцевого проспекта Кальмана Книжника и зашел в табачный магазин.

– Можно позвонить? – спросил он и положил перед продавцом двадцать филлеров.

Гордон нашел в своей записной книжке телефон родильного дома. Оператор телефонной станции соединил его с директором. Трубку подняла секретарша.

– Господин директор уже ушел.

– Меня зовут Жигмонд Гордон. Я сотрудник газеты «Эшт» и пишу статью про ситуацию в родильных домах. В нынешней ситуации многие ли вносят добровольные пожертвования?

– Добровольные что? – непонимающе переспросила женщина.

– Получаете ли вы пожертвования?

– Крайне редко.


– И в последнее время тоже не получали значительных сумм?

– Если бы получали, могли бы топить не только в палатах и операционных, но и в ванных комнатах.

– То есть никакой крупной суммы вы не получили.

– Получим, разве что только с вашей помощью, – попыталась пошутить женщина.

– Я постараюсь помочь, – ответил Гордон. – Постараюсь.

Выйдя из табачного магазина, он сел на двадцать второй трамвай, вышел на улице Мештер и прогулялся до проспекта Губачи. Городская скотобойня опустела, здесь не было ни души. С нефтеперерабатывающего завода один за другим медленно расходились по домам последние рабочие. И хотя огромная железная дверь соседней заводской постройки была закрыта, мужчины группами по два-три человека то и дело прибывали к боковому входу. Гордон притаился в подворотне дома напротив и какое-то время просто наблюдал. Вскоре подошла компания, состоявшая из пяти мужчин среднего возраста и одного молодого парня. Последний шел медленной, ленивой походкой, а пальто у него трещало по швам. Какой-то невысокий тип отделился от группы, подошел к воротам, проскочил в дверь, а через минуту махнул остальным, что можно заходить.

Когда подошла еще одна такая компания, Гордон перебежал на противоположную сторону улицы и пристроился за ними. Впереди идущий мужчина открыл боковую дверь и махнул дежурному. Во дворе Гордон отделился от группы и решил осмотреться, но ничего необычного не увидел, собственно, он даже не понял, что это за завод. Вероятно, здесь работало несколько мелких предприятий: по крайней мере, столяры и скорняки, судя по конвейерам. Гордон догнал остальных. Они повернули налево, во что-то вроде закоулка, через пару метров открыли тяжелую железную дверь и зашли. Репортер дождался, пока дверь закроется за спиной последнего, затем опять пошел за компанией. Дверь вела в узкий, темный коридор. Гордон ничего не видел, поэтому был вынужден идти на звук. Раздался стук двери. Жигмонд пошел в сторону, откуда донесся звук. Справа по коридору он обнаружил дверь. Открыл. Вышел во внутренний двор. И как раз вовремя, потому что если бы он не успел заметить голову мужчины, тут же скрывшуюся в подвальной двери, то еще долго искал бы вход. Его шаги эхом отдавались в мощенном булыжником дворе. В окнах пятиэтажного здания, защищенных решеткой, царил мрак. Гордон открыл дверь в подвал. Ему в нос тут же ударил резкий запах пота. Послышался смех. Гордон расстегнул пару пуговиц на пальто и направился вниз по лестнице. В самом низу его встретил старичок с хитрыми глазами. Репортер запустил руку в карман, достал один пенгё и сунул его старичку в руку. Тот сразу отступил.

Гордон был поражен огромной площадью подвала. Он и подумать не мог, что под зданием может протянуться такого размера подвал. В центре помещения стоял ринг, вокруг него – мужчины в рубашках с закатанными рукавами. Гордон не увидел ни одного стула. В углу молодой парнишка наливал пиво из бочки. Букмекеров было сложно не заметить. Они стояли с листами бумаги в одной руке и внушительного размера пачкой банкнот в другой и громко оглашали ежеминутно меняющиеся шансы. Как они их высчитывали – никто не знал. Гордон полностью расстегнул пальто, натянул шляпу на лоб, встал в угол и зажег сигарету. В каждом углу зала располагалось по железной двери. Уже спустя пару минут он понял, что три из них совершенно точно закрыты. А четвертая дверь вскоре открылась, и из нее вышел мальчишка лет четырнадцати с ведром. Гордон подошел к двери и приоткрыл ее. Люди в коридоре стояли разделившись на несколько небольших групп. К Гордону подступил небритый мужчина с широкими бровями:

– Вы куда?

– Антал Кочиш сказал, что здесь я могу найти Яцека, – ответил Гордон.

– Вы знаете Кочиша?

– А я разве не это сказал?

– Что вам от него надо?

– А вам какое дело?

– Мне тут до всего есть дело. – Мужчина сложил руки на груди.

– Я хочу предложить ему работу.

– Какую работу? И кто вы вообще такой?

– Да халтуру одну. – Гордон взглянул на него и оттолкнул в сторону.

– Что-то мне не верится, – произнес мужчина и схватил непрошеного гостя за правую руку.

Остальные тем временем вышли в зал. А они остались один на один друг с другом.

– Отпустите руку.

– Я еще не услышал, кто вы такой. Но можете не говорить. Я сам все из вас вытрясу, – прошипел мужчина. Он не отпускал руку Гордона до тех пор, пока тот к нему не повернулся. Они стояли так близко, что их лица разделяла только пара сантиметров.

– Вытрясете из меня? – переспросил репортер.

– Да, вытрясу, – ответил мужчина.

Тут Гордон резко вырвался из его рук, замахнулся правым кулаком и ударил мужчину по лицу. Тот покачнулся и прислонился к стене, но не упал. Он стоял с опущенной головой, Жигмонд как раз собирался пройти мимо него, как тот поднял взгляд. Гордон не стал ждать нападения. Снова сжал правую руку в кулак и сильным ударом снизу заехал противнику по подбородку. Тот ударился головой о стену, его взгляд застыл, и он медленно сполз на пол. Гордон со слезами на глазах массировал правую руку, а когда собрался пройти мимо растянувшегося на полу мужчины, тот неожиданно схватил его за щиколотку. Правда, некрепко. Гордон запросто мог бы освободить ногу, но вместо этого он обернулся и посмотрел на охранника сверху. Тот поднял голову. Из уголка рта у него текла кровь, в глазах стоял туман, но он все равно не отпускал ногу. Гордон попробовал отдернуть ее, но мужчина сжал сильнее. Охранник поднялся на левую руку, его глаза постепенно оживились, и он посмотрел на своего соперника с такой ненавистью, что Гордон, ни секунды не колеблясь, снова ударил его по подбородку, на этот раз левой рукой, вложив в этот удар все свои силы. Мужчина тут же растянулся на земле, голова громко ударилась об пол, кровь, стекающая изо рта, образовала лужицу.

Гордон прислонился к стене и медленно опустился на колени. Он пошевелил пальцами правой руки. Они двигались, но каждое движение отдавалось страшной болью. Рядом с ним на полу тихо скулил его соперник. Гордон сделал глубокий вздох и медленно поднялся, не прекращая трясти, массировать правую руку. Он перешагнул через мужчину и приоткрыл дверь, которую тот так рьяно охранял. В помещении здоровенный мужчина медленными, сильными движениями вел бой с тенью. Гордон вошел и закрыл за собой дверь. Яцек ничего не сказал, только покосился на него одним глазом. Гордон остановился перед дверью и смотрел на боксера до тех пор, пока тот не опустил руки и не заговорил на чистом, понятном венгерском, в котором все же слышался слабый акцент.

– Чего вам надо? – спросил он.

Гордон взял стул и сел на него как на седло, широко раздвинув ноги.

– У меня есть деловое предложение.

– Какое еще предложение?

– Я слышал, что результат сегодняшнего соревнования уже заранее определен.

Яцек со всей злости хлопнул по столу.

– Но мы же договорились, что будем играть честно.

– Кажется, вы не поняли. Пойва хвастается тем, – продолжил Гордон, – что сегодня ему не придется потеть, потому что вас кто-то подкупил.

– Меня? – захрипел Яцек. – Меня? Да я за всю свою жизнь ни одного матча не продал! Ясно?

– Ясно. Даже не сомневаюсь. Но я подумал, что стоит вас предупредить.

– Это будет мой двенадцатый матч, и я еще ни разу не проиграл из-за того, что кто-то меня подкупил. Как у Пойвы язык поворачивается такое говорить? – прогремел Яцек так, что у него на шее выступили жилы.

– Не могу знать. – Гордон поднялся со стула. – Это все, что я хотел вам сказать, – сообщил он и направился к двери.